Вытерпели и не выпили всё залпом лишь одни рязанцы. Им полтора ведра досталось, они целую неделю пили потихоньку. Остальные к вечеру были готовы.
У нас там пекарня была и магазинчик имелся. Так вот, с прилавка моментально исчез зубной порошок, его добавляли в пиво, чтобы уже вырубило наверняка. Весь прииск бухой. Не все, но большинство.
Только благодаря шестёрке трезвенников да ещё нескольким пожилым людям, которые тоже проявили порядочность и сдержанность, мы выдержали рабочий ритм и не остановили прибор.
Каких только людей не приютил колымский край неоднозначных, сложных, с ломаной судьбой. Но были и откровенные негодяи, только ведь на лбу у них это не написано
Был такой Лаврищук. Сначала даже семьями дружить пробовали, мы с Галиной Ивановной молодые супруги, они пожилые.
Пришли к ним в гости, хозяин показывает семейный альбом, а в нём то и дело мелькают фотографии офицера в чужой форме.
Оказалось, отец служил в польской армии, сотрудничал с фашистами. Сынок не далеко от него ушёл
На Крохолином конец ночной смены, все чаёк попивают, точнее, чифирят. Лаврищук тоже здесь, лицо злое, про коммунистов никак не наговорится.
Заткнись! не выдерживаю в конце концов.
Он в ответ, ни слова не говоря, наливает из чайника в кружку кипяток и выплёскивает мне в лицо. Хорошо хоть успел уклониться
С антисоветчиной своей он всем изрядно надоел, но остановить его никак не удавалось. Сидит на крыльце конторы. Меня увидел, обрадовался, захлёбывается:
Я бы этих коммунистов к стенке человек по шесть ставил и давил бульдозером!
Что ж ты? спрашиваю:
Коммунисты есть, бульдозер тоже. Дай зарок, что сделаешь!
А у блатных заведено: хочешь поклясться должен, сдёрнув шапку, головой стукнуться об стенку, об лёд, обо что хочешь. Главное, чтобы голова была голая. Он голову к стенке прислонил, но фуражку подложил.
Люди вокруг стоят, смена целая
Фуражкуто убери!..
Так развеялся миф о яром антикоммунисте и антисоветчике. Но в душонке его всё это осталось.
А были люди, словно сошедшие с экрана доброго, старого фильма. Работал у нас пожилой бульдозерист, пролетарий с какого-то Питерского завода, попавший на зону по бытовухе. Он заступал на смену, садился за рычаги и двенадцать часов напролёт пахал.
Придёшь, проверишь, туда ли лезем, лотками породу прополощешь, отмашку дашь и он опять за дело. Ни разу не видел, чтобы он отдыхал. Наверное, брал с собой тормозок, и там же, в бульдозере, и перекусывал, чтобы рабочее время зазря не тратить.
Старый мастер, рабочий класс. Наша страна их превратила в изгоев, о них поют лишь в старых песнях, а в чести откровения иных героев
На Колыме было всё жестко. И сохранить человечность было очень даже непросто, но зато какие характеры там ковались! Механик Василевский, который мотался двадцать четыре часа, Собинин
Тот был механиком на нашем участке, погиб у всех на глазах. Ставили новый котёл, монтировали трубу. Два бульдозера для подстраховки стояли на растяжках, а один поднимал трубу. Собинин стоял на крыше котельной и командовал. Один из бульдозеров дёрнулся не в ту сторону, труба пошла кругом и ударила его прямо в грудь
Именно на Колыме я, тогда ещё в сущности пацан, уразумел: да, человек пришёл на работу, но он не гайка, не ключ, не лоток для промывания породы, он такой же, как ты, у него дома семья, дети. Это в социологическом опросе двадцать семь компонентов счастья, а по жизни всё намного лаконичнее
Я всё это понял не только с помощью людей, работавших под моим началом, но и во многом благодаря тому самому начальнику прииска, что швырял в меня чернильницей.
Он сумел мне открыть глаза на то, что на руководителе ответственность не только за выполнение плана, но и за людей, которые его делают.
Поссовет если чем и занимался, так регистрацией браков да выдачей справок, остальное было сосредоточено в руках отраслей, в данном случае Цветмета. Два поселка, несколько тысяч жителей ответственность за всё это лежала на начальнике прииска
Сегодня, если ктото хочет сказать, что до перестройки жить было легче и веселее, всё сводит к стоимости буханки хлеба и бутылки водки. На самом же деле ностальгируют не столько о цене на хлеб и водку, сколько об утраченной устойчивости.
Конечно, что бы ни говорили, те, кто хочет работать и зарабатывать, стали сегодня жить лучше, чем вчера. Но надежды людей ниже среднего достатка, посоветски привыкших, что о них не забудут, о них позаботятся, не оправдались.
Всё, что отражается на людях, переносится на власть, но того уровня, где она оказывается лицом к лицу с людьми.
Там, где больше уже спросить не с кого, некуда перевести рельсы ответственности, найти стрелочника младше. На прииске это начальник, а в регионе Глава
Почемуто считается, что если прийти под флагом Внесём изменения, то дальше жизнь подскажет. Да, конечно, только она подсказывает, что как только закон принят, запятую исправить десятилетия уходят. Принцип чернильного пятна (как тут не вспомнить начальника прииска на Колыме) не очень управляемый, но пятно расползается
Мгновенно лишь чиновники себе новое кресло находят. Как вороны стоит выстрелить, на другое дерево перелетят да ещё и на одну особь больше в стае!..
О Колыме же можно рассказывать бесконечно, потому что жизнь там была на удивление интересной.
Уезжать оттуда на материк я особенно и не хотел, но впереди был отпуск первый за три колымских года
Глава четвёртая
ВГЛУБЬ НЕФТЯНОГО ПЛАСТА
Пирога для двух инженеров. Договорная двойка. Коллектив коммунистического труда. Премиальный километр.
То, что я понял о человеческом предназначении на Колыме, ещё более укрепилось на Яреге: человек должен пахать всю жизнь. В этом он находит даже не столько удовольствие, сколько смысл существования. Остальное имя прилагательное, всё вплоть до эмоций и личных отношений.
Впрочем, житьёбытьё на материке поначалу выглядело как лёгкий спектакль, а не как сложная, полная проблем реальность. И всё же пришлось с Колымы увольняться. Маленькая дочь там постоянно болела, а в Сыктывкаре, куда мы прилетели в отпуск, стало всё совсем иначе
Кстати, когда у нас родилась Марина, мне один отец со стажем по большому секрету сказал:
Никого не слушай. Ерунда, что все отцы будто бы хотят сына. Что такое мужика родить? Это как топором, раз, два и готово. А вот женщину родить искусство, это ж надо фигурку, ручки, ножки выточить
Ну вот, когда я решил остаться, послал на Колыму заявление об увольнении, одно, второе
Не увольняют ни в какую! Даже вспомнили, что я когдато просился на Билибино (там небольшая атомная станция и рудное золото добывают), но тогда меня не послушали, послали на горный прииск. А тут и Билибино стали предлагать.
Но я уже принял решение. Как говорится, по семейным обстоятельствам. Пришлось даже писать жалобу прокурору. А что делать, как уволиться?
Ну не повезут же меня работать на Колыму под конвоем!
Письмо отправил, а сам пошёл в Совнархоз. Оказалось, всюду угольные шахты, но это ведь не рудные разработки, на которые я стремился. И тут ктото вроде как между прочим обронил:
На Яреге строится рудник, точнее, нефтяные шахты
Дальше я уже особо не слушал, сосредоточившись на двух знакомых словах: шахта и рудник.
Ярегское шахтоуправление возглавлял Николай Иванович Потетюрин (потом его забрали в Ухту замом по общим вопросам от выработки до пеленок).
Таисия Дмитриевна, мама Галины Ивановны, тогда работала кастеляншей в лучшей гостинице Сыктывкара, где останавливались командированные. Однажды пришла с работы домой и говорит:
Потетюрин приехал.
На следующий день Таисия Дмитриевна дежурила, и у нас с ней был уговор, что она мне скажет, когда он появится в номере. Телефона тогда не было, прибегает (благо, дом рядом):
Прибыл! У себя.
Постучал, захожу в номер, объясняю: мол, так сложились обстоятельства, мне надо выбирать. Он на меня смотрит, мол, что за пацан такой к нему ввалился, но всё же сказал:
Приезжай на Ярегу, найдёшь меня, там и решим.
Я там оказался едва ли не на следующий день. Зашёл в приёмную:
Николай Иванович разрешил мне к нему зайти.
Пустили. Он без лишних разговоров вызывает начальника отдела кадров:
Возьми его горным мастером. Сегодняшним числом.
Так, Николай Иванович Трудовая его нужна Я не могу