Средство от бессмертия - Елена Кивилампи 5 стр.

Я заметил тёмные круги у него под глазами и поинтересовался:

 Плохо спали?

Адвокат молча кивнул в ответ.

 Я тоже. Вас, часом, кошмары по ночам не мучают?

Полозов удивлённо вскинул брови:

 Как вы узнали? Я этим даже с врачом не делился.

 Да просто наугад сказал,  ответил я и в общих чертах поведал фабулу своих сновидений.

 Нет, по сюжету никаких совпадений,  ответил Полозов.  Хотя, согласен, симптомы у нас странно похожи: провалы в памяти, ночные кошмары

 Евгений Андреевич, если уж мне придётся в ближайшее время быть с вами полностью откровенным, не могли бы вы ответить мне тем же? Могу я узнать, о чём именно вы забыли?

Немного поколебавшись, Полозов провёл пальцем у себя за ухом и отлепил кусочек пластыря телесного цвета. Потом повернулся ко мне боком и отвёл в сторону мочку уха, так чтобы я смог видеть обратную сторону его ушной раковины. На ней была татуировка из нескольких букв и цифр. Я был озадачен:

 И как это понимать?

 Сам в шоке. А самое главное: я ума не приложу, откуда взялась эта наколка. Но это ещё не всё: точно такая же у меня на внутренней стороне бедра. Что это за шифр, как он там появился, я не имею понятия. Я «пробил» его по всем базам: армии, ФСИН, добрался даже архивов немецких концлагерей. Но нигде не нашёл ничего похожего.

 Да, дела!..

 Как видите, я с вами вполне откровенен. В конце концов, это для меня вопрос профессиональной чести и этики. Могу я узнать ваше решение?

 Хорошо, действуйте. Я вам доверяю.

 Тогда вернёмся к делу. Я в ближайшее время добьюсь вашего освобождения под подписку о невыезде до суда. Но и на суде у вас хорошие шансы избежать реального наказания, с учётом вашей биографии и состояния здоровья.

 Откровенно говоря, собственная судьба меня сейчас мало волнует. Я комфортом не избалован, меня северными лагерями не испугать. Тут дело в другом. Я действительно хочу разобраться в том, что случилось. Моя жена исчезла это факт. При этом я твёрдо помню, что похоронил её восемь лет назад. И вот меня обвиняют

 Подозревают. Извините, что перебил.

 Подозревают в том, что я даже вслух произнести не решусь.

 Олег Николаевич, если вы здесь, то для этого имеются веские основания. Найдено тело, известен способ убийства и мотив. Тут отпираться бессмысленно, можно лишь настаивать на снисхождении, учитывая все смягчающие обстоятельства.

Тут я не смог сдержаться:

 Обстоятельства? Мотив? Да какой, чёрт возьми, у меня мог быть мотив?! Я же дышать на неё не смел! Мы с нею прожили столько лет душа в душу, повода для ревности друг другу не давали! И она меня любила поехала за мной в дремучую глушь, наплевав на свою карьеру. Как-то раз Лиза заболела, так я сам едва не погиб, когда шёл за помощью. Детей мы не нажили но так уж сложилась судьба. Но мне и в страшном сне не приснилось бы лишить её жизни собственной рукой!

 Успокойтесь, пожалуйста! Я вам всё объясню, но только в присутствии вашего лечащего врача. Ничего не могу поделать таковы условия соглашения. Вас отпустят под его ответственность: уже есть предварительная договорённость, просто осталось уладить кое-какие формальности и дождаться ответа на ходатайство об изменении территориальной подсудности дела. Если, конечно, вы не станете возражать. Простите, что начал действовать через вашу голову, не испросив согласия, но я стараюсь в ваших же интересах чтобы хоть как-то упростить и облегчить вам жизнь.

 Да какую жизнь?! Жизнь моя всё равно кончена. Что вы теперь сможете в ней упростить или облегчить?

 Поверьте, вы заблуждаетесь! На самом деле, я вам очень сочувствую, больше скажу симпатизирую. К тому же, я обещал вашему другу, что не дам вам пропасть. Он чувствует свою вину перед вами: ведь именно он, в каком-то смысле, определил вас сюда. Поэтому просто доверьтесь мне и не мешайте.

Глава 7

Без пяти минут умственный калека, я продолжал держаться за мои принципы, подобно тому, как старый самурай держится за свой фамильный меч,  до последнего вздоха, до последней секунды боя.

Я с детства не верил ни Бога, ни в чёрта, ни в Кришну. Только в те нелёгкие дни я ненадолго поддался слабости и в глубине души позавидовал тем, кто имеет хоть какую-то веру: сам я не мог не то что попросить Бога о помощи или утешении, а даже обратиться к нему с упрёком: «За что Ты так обошёлся со мной, Авва, Отче?..» Но я не желал тешиться самообманом; таков был мой выбор атеиста.

* * *

Полозов сдержал своё обещание и лично доставил меня из изолятора в клинику. Он нашёл нужную лазейку в УПК, и поданное им ходатайство о передаче дела в петербургский суд было рассмотрено и удовлетворено чуть ли не в тот же день: в конце концов, речь шла не о том, кто, как и зачем совершил преступление, а лишь о том, был ли преступник вменяем, отдавал ли он себе отчёт в своих поступках. Немногих свидетелей защиты согласились допросить по видеоконференцсвязи, а главным и единственным свидетелем обвинения оказался в итоге я сам.

Малик не ошибся в выборе: Евгений Андреевич не зря пользовался репутацией деятельного и толкового юриста. Он безупречно выполнил свою работу, отбросив все личные проблемы. Но дальше случилось неожиданное: завершив последние неотложные хлопоты, адвокат вдруг сам попросился в стационар, и его оформили в соседнюю с моей палату. «Прямо поветрие какое-то,  подумал я тогда.  Надо бы у сестры маску на лицо попросить, чтобы не разносить заразу».

Главврач заглянул ко мне на утреннем обходе:

 Привет арестантам! Как твоё самочувствие?

 Как в угаре. Сам посуди: ещё недавно я был простым обывателем, вчерашний день провёл за решёткой, а теперь вот лежу в дурдоме. А завтра я кто юродивый на паперти?

 Ну, насчёт завтра можешь быть спокоен пока придётся побыть здесь. Учти, я за тебя поручился, так что не подведи.

 Что ты, и в мыслях не было! Ты мне главное скажи: что с Лизой? Я вот подумал: раз в её смерти обвиняют меня сам посуди, насколько это дико и нелепо,  значит, за всем стоит какая-то ошибка, какое-то невероятное стечение обстоятельств. А может, и смерти никакой не было?

 Ты лучше обсуди это со своим адвокатом.

 Да вы что, сговорились?! Что вы по очереди киваете друг на друга? Я вам не шарик для пинг-понга, чтобы пинать меня туда-сюда!

 Олег, не горячись! Во-первых, Полозов ждёт официального заключения судмедэкспертов, а это вопрос нескольких дней. Сам понимаешь, в таком деле возможна любая ошибка. А во-вторых, я хотел бы в эти дни за тобой приглядеть чтобы хоть как-то предсказать твою реакцию. Ты же сам рассказывал, будто бы я тебя чуть ли из не петли вынул после тех воображаемых похорон.

 Ладно, согласен А что с адвокатом его-то какая муха укусила? Неужели это всё из-за того казуса с наколкой?

 Дело не в мухе и не в наколке. Там другие проблемы прибавились.

 Он мне о них говорил. Малик, тебе не кажется, что совпадений слишком много и провалы в памяти, и кошмары по ночам? Может быть, это заразно?

 Вряд ли, но я и этого пока не могу исключить. Дело в том, что ему стали сниться кошмары как раз после вашей с ним встречи.

 Час от часу не легче! А я-то здесь каким боком?

 А вот сам у него и спроси. Он сейчас внизу.

* * *

Я спустился в холл, где и нашёл Полозова. В этот раз он был одет уже не в деловой, а в спортивный костюм и выглядел каким-то помятым, отрешённым и измученным. На его лице, обычно чисто выбритом, пробивалась щетина, а круги под глазами стали ещё заметнее. Он сидел напротив открытого пианино, подперев щёку ладонью, и монотонно нажимал на две соседние клавиши. Я поморщился от наполнявшего воздух диссонанса.

(Наверное, именно тогда я уловил в натуре Полозова ту самую «волчью ноту». Для тех, кто не знаком с тонкостями скрипичного искусства, поясню: «волчьей нотой» называют акустический дефект резкий, неприятный звук, который появляется на определенной частоте даже у лучших инструментов, изготовленных первоклассными мастерами Страдивари, Амати, Гварнери. Вы, возможно, спросите: откуда я мог знать такие подробности, если сам я не играл ни на каком музыкальном инструменте, не был знаком ни с одним скрипачом, а имя Иегуди Менухина впервые услышал только в прошлом году, когда мир отмечал его столетний юбилей? Вот и я тогда задал себе такой же вопрос: а откуда я могу это знать?)

 Какими судьбами, Евгений Андреевич?

 Неисповедимыми, Олег Николаевич.

 До меня дошли слухи, будто это я вас, того как бы сглазил.

 Похоже, так оно и есть. Я и в эту ночь не мог уснуть опять снились кошмары.

 Да не стоило, наверное, принимать всё так близко к сердцу?

 Тут дело в другом. Мне снилось, что я падаю с какой-то невероятной высоты. Лечу вниз, но не успеваю разбиться просыпаюсь от ужаса у самой земли. И так раз двадцать за ночь.

 А я-то здесь при чём?

 Так я самого главного не сказал. Это вы меня сталкивали вниз каждый раз.

 Сдаётся мне, вы просто утомились на работе. А доктор что говорит?

 Да примерно то же самое. Пойдёмте, прогуляемся, что ли Вон утро какое хорошее.

При клинике был разбит просторный и ухоженный парк для прогулок, с кленовыми аллеями, зелёной беседкой и небольшим прудом. Сад был обнесён высоким забором местами глухим, местами решётчатым, поэтому не возникало чувства закрытости от внешнего мира. Единственное, что напоминало о режимном характере заведения,  это пост охраны у ворот и камеры наблюдения по периметру.

Мы с Полозовым медленно шли по дорожке между деревьями, щурясь от утреннего солнца и сбивая росу с травы у кромки бордюра. Уже отцвели сирень и боярышник, скоро должны были зацвести каштан и липа, хотя в повседневном сумбуре внимание на такие события обратит разве что аллергик. Вокруг нас копошилась, сновала и суетилась разнообразная жизнь, какую только законченный циник решился бы назвать «биомассой». С ветки на ветку перескакивали мелкие птахи. Удивительно, что каждой из них назначено прожить всего год или два,  а вернись мы сюда через двадцать лет, ничто не изменится: тот же щебет, те же повадки, те же нехитрые заботы.

Над прудом то зависали, то резко срывались в полёте стрекозы и даже не ведали своим мозгом меньше просяного зёрнышка о том, что где-то в этот момент в институтах и конструкторских бюро лучшие создатели летательных аппаратов ломают головы, пытаясь повторить их природное совершенство.

Издалека доносился едва слышный колокольный звон. Тишина, покой и безветрие этого летнего утра напомнили мне строки из Лизиного стихотворения; она писала про загробные луга, куда одинокий странник выпустил своего коня:

 Да, воистину райское место,  сказал Полозов.  Давно я так не отдыхал душой.

 А я и подавно. Тем более, что в аду я уже побывал я не про тюрьму, я про свою бывшую службу.

 Я в курсе. Я вашу жизнь изучил, можно сказать, под лупой.

 Вот так рвение к работе!

 Да тут дело не в работе. Не обольщайтесь, я не столько ради вас старался, сколько ради себя любимого. Помните, вы спрашивали меня, не встречались ли мы раньше?

 Да, было такое.

 Так вот, меня после нашей первой встречи тоже стало преследовать дежавю. Даже сейчас мне кажется, будто мы с вами уже когда-то гуляли по саду или парку где-то далеко, в другом месте, может быть, в какой-то прошлой жизни, и точно так же шли неспеша по дорожке и говорили о чём-то важном и интересном. Вот как такое возможно?

Мы дошли до конца аллеи и собирались поворачивать назад, как вдруг на скамейке под деревьями я заметил Свету ту самую беременную пациентку, что напомнила мне мою покойную жену.

В этот раз она была не с мужем, а с сиделкой. Света по-прежнему вела себя, как запертый в клетке дикий зверёк: затравленно озираясь по сторонам, она одной рукой прикрывала живот, а другой теребила висевший на шее золотой крестик. На секунду мы встретились с нею глазами, и я почувствовал укол в сердце. Она что-то беззвучно шептала, и я прочёл по губам: «Господи, спаси!»

 Бедная девочка,  сказал Полозов, кивнув в сторону Светы.  Совсем не в себе, никого не узнаёт, даже мужа. И объяснить толком ничего не может. Малик так и не сумел её разговорить.

 У меня тоже на душе кошки скребутся. Тут и захочешь помочь а не знаешь, чем и как. Да и на самого такое свалилось: загадка за загадкой, причём одна темней другой. Давайте хоть одну попробуем разгадать!

 Давайте! Если честно, я ради этого сюда и перебрался, чтобы вместе решить этот ребус. Только без обид: мы с вами совершенно разные люди, Олег Николаевич. И по возрасту, и по месту рождения, и по характеру занятий, и по кругу общения. И я, в отличие от вас, собственную жизнь могу восстановить чуть ли не по датам. Единственный провал в памяти связан только с татуировкой,  я вам её вчера показал.

 Тогда как увязать всё вместе, Евгений Андреевич? Я чувствую, тут есть какая-то подспудная связь, но мне фантазии не хватает чтобы её построить. И это взаимное дежавю Да ещё якобы я пытаюсь вас убить во сне Ей-богу, я сам себя начинаю бояться.

 Если бы наша с вами встреча закончилась именно так, как мне снится, мы вряд ли прогуливались бы здесь на пару. Но можно предположить, что наши судьбы уже где-то пересекались, и закончилось наше знакомство таким потрясением, что мы оба предпочли о нём забыть.

 Это никак не может быть связано со смертью моей жены?

 Нет, исключено. Я вам скоро всё объясню как только получу официальный ответ от эксперта и разрешение вашего врача. Вы сами поймёте, что я прав, а пока просто примите на веру.

 Простите А можно ещё раз взглянуть на вашу татуировку?

Было заметно, что Полозову неприятна моя просьба.

 Евгений Андреевич, я не из праздного любопытства интересуюсь. Просто в порядке бреда могу предложить вам ещё одно направление для поисков: так обычно клеймят породистых собак в питомниках, причём именно подобным сочетанием букв и цифр и в тех же самых местах, что у вас: ухо и пах. Вот и подумайте, кто мог сыграть с вами такую злую шутку.

У Полозова на секунду промелькнуло какое-то озарение в глазах.

 Одно радует,  сказал он с горькой насмешкой,  я хотя бы не дворняжка.

Глава 8

Наше с Лизой неверие в потусторонние силы имело вполне житейское объяснение: мы оба были «сделаны в СССР», где атеизм был такой же частью окружающей атмосферы, как азот и кислород. Но не зря говорят, что в окопах атеистов нет, и за долгие годы нашего брака я дважды слышал, как моя жена молилась,  в первый раз о спасении, второй раз об избавлении.

Когда-то давно Лиза носила ребёнка, но ему не было суждено родиться на свет. Я и сам едва не погиб, когда восемь часов шёл в ноябре месяце через замёрзшее болото чтобы вызвать санитарный вертолёт. До сих пор удивляюсь, как я сумел дойти: под ногами гуляла трясина, из-за снега я даже не видел, куда ступаю, а из леса доносился вой волчьей стаи. Я в любой момент мог сгинуть так, что и следов не нашли бы, или просто упасть от усталости и замёрзнуть. Но я дошёл, и Лизу тогда удалось спасти. А тот, за кого она молилась, не выжил.

Когда случилось второе несчастье, я уже не смог бы ничего изменить разве что и вправду лечь костьми, отправившись пешком за помощью. До ближайшей больницы или аптеки лежали сотни километров бездорожья, весь транспорт стоял из-за сильных морозов, и спасти мою жену могло только чудо, но его некому было сотворить. И в тот раз она обратилась к Всевышнему, наверное, с самой страшной из всех молитв, какую только мог придумать человек. Когда перестали действовать ударные дозы анестетиков (да и их запас уже кончался во всём посёлке), Лиза молила Бога о том, чтобы Он послал ей скорую смерть и избавил от страданий. А меня избавил от страшной муки смотреть на её страдания и проклинать себя за бессильное малодушие.

Но Тот, к кому она взывала, опять оказался глух или просто отвернулся от нас. Собственно, я и не ждал другого исхода. Я привык считать вслед за Гольбахом, что вера людей в высшие силы не более чем самовнушение, акт отчаяния, плацебо, придуманное чтобы приглушить извечный страх перед смертью и перед хаосом бытия. Да и на кой мне сдался такой Бог,  рассуждал я,  если он позволил хорошему, чистому, умному человеку умереть в самом расцвете лет?