Дэн Сяопин, оттеснивший Хуа Гофэна и в возрасте 74 лет в 1978 году ставший высшим руководителем Китая, выбрал третий путь: рыночную экономику, открытую для иностранных инвестиций, но находящуюся под контролем авторитарной власти КПК. Центральное положение Дэна как бесспорного лидера на протяжении 1980-х было проблемой не только для Чэнь Юня, которого Дэн оттеснял на второй план, отказывая ему в возможности выступать на собраниях, но и для сторонников четвертого пути развития Китая: демократической политической системы в сочетании с открытой экономикой [Ян 2004: 1822]. Отказ от призывов к демократии, а также работа бок о бок с такими людьми, как Чэнь Юнь, опасавшимися негативных последствий рыночных реформ, означала, что несмотря на то что Дэн и выбранный им путь одержали победу, путь реформ был непрост. Перспективы экономических и политических реформ оставались неустойчивыми на протяжении всех 1980-х. Существовала общая, хотя и не абсолютная, тенденция к большей открытости и многообещающим изменениям в четные годы десятилетия. Однако за свободными выборами в местные собрания народных депутатов в 1980 году и публичными дискуссиями о системных изменениях в 1986-м часто следовала негативная реакция и репрессии в нечетные годы 1981, 1983, 1987 и судьбоносный 1989 год [там же: 19].
Готовность Дэна продвигать свой путь реформ, подавляя при этом другие возможности, не сильно ударила по его популярности среди населения в середине 1980-х. К 1984 году многие китайцы чувствовали искреннюю привязанность к Дэну и его способности уберечь Китай от перегибов эпохи Мао. Фотограф «Жэньминь жибао» Ван Дун запечатлел это чувство 1 октября 1984 года на фотографии студенты Пекинского университета на параде в честь Дня образования КНР разворачивали транспарант с надписью «Здравствуй, Сяопин!» («Сяо Пин, ни хао!»). Это был одновременно уважительный и неформальный способ обращения к высшему руководителю страны. Фотография была опубликована в «Жэньминь жибао» на следующий день, а 3 октября 1984 года в газете вышла первая из статей об изготовлении транспаранта, в которой говорилось о хорошем отношении образованных людей к Дэн Сяопину6.
Создатели транспаранта изначально планировали обратиться к Дэну «товарищ Сяопин», но им не хватило места на ткани. «У нас были некоторые опасения, потому что мы опускаем слово товарищ, сказал Го Цзяньвэй. Потому что в Китае к лидерам обращались не так Но после долгого обсуждения мы почувствовали, что в этом нет злого умысла; мы просто хотели поприветствовать лидера от имени студентов университета». Поскольку транспарант не был заранее согласован с администрацией университета, Го Цзяньвэю и его сокурсникам пришлось украдкой пронести его на площадь Тяньаньмэнь на празднование Дня образования КНР. Они опасались, что транспарант могут счесть контрреволюционным и у них будут проблемы. Го Цзяньвэй даже спрятался в доме родственника после парада, потому что боялся полиции. Но в конце концов риск студентов был вознагражден положительным освещением события в СМИ. «Фамильярно» поприветствовавшие Дэна студенты укрепили его имидж как лидера, пользующегося широкой народной поддержкой [Martinson 2008].
Ретроспективное мифотворчество вокруг фигуры Дэн Сяопина выходит за рамки истории с плакатом «Здравствуй, Сяопин!». Когда рассказывают об этом событии, то чаще всего забывают упомянуть об опасениях студентов. Такое фамильярное обращение к диктатору могло повлечь за собой аресты. Более крупные мифы связаны с ролью Дэна в реформировании китайской экономики и открытии страны для иностранных инвестиций. Безусловно, Дэн центральная фигура этой истории, в конце концов, именно он принимал окончательные политические решения и был главной фигурой на протяжении 1980-х. Но признание всех достижений Китая как заслуги одного Дэн Сяопина сводит на нет вклад Хуа Гофэна, генерального секретаря Ху Яобана, премьера Чжао Цзыяна и даже зарубежных экономистов. Так, назначенный Мао преемник Хуа Гофэн еще в конце 1970-х годов задолго до того как Дэн отодвинул Хуа Гофэна на второй план и назвал его противником реформ соглашался с необходимостью проведения экономических реформ, в том числе и с необходимостью создания особых экономических зон, допускающих иностранные инвестиции [Teiwes & Sun 2011].
Ху Яобан стал генеральным секретарем Коммунистической партии в 1982 году, он имел репутацию честного чиновника, всегда готового к диалогу. Оставаясь сторонником однопартийной системы, Ху Яобан настаивал на толерантности, а не на методах диктатуры [Pu & Chiang & Ignatius 2009: 255]. Весной 1980 года, до того как Ху переехал в офис генерального секретаря партии в Чжуннаньхае, студент второго курса Пекинского университета по имени Ван Цзюньтао вместе с механиком Лу Пу постучали в дверь его дома и сказали, что хотят поговорить с ним о политике. Ху впустил гостей и четыре часа дискутировал с ними о политических реформах и демократии. Лидер посоветовал заниматься улучшением китайской системы постепенно, а не ломать ее, напомнив о собственном революционном прошлом и о том, как ему потребовалось время, чтобы «научиться ждать и идти на компромисс» [Black & Munro 1993: 5455]. Народная поддержка стиля управления Ху Яобана была искренней, однако после чистки 1986 года его имя в официальном китайском контексте более не упоминалось.
Присутствие в руководстве страной таких реформаторов, как Ху Яобан, показало, что работа в системе с доминирующей ролью КПК вполне возможна. Многие были согласны с логикой постепенной модернизации, которую Ху пытался объяснить Ван Цзюньтао и Лу Пу. Физики Фан Личжи и Сюй Лянъин, исключенные из Коммунистической партии в 1950-е годы, резко критиковали партию, но решили вернуться в ее ряды после реабилитации в 1978 году. Сюй объяснял: «Целью моего возвращения в партию станет стремление ее изменить». Фан решил присоединиться к своим «друзьям и повторно вступить в партию, чтобы работать над ее изменением изнутри» [Fang 2016: 189190].
Чжао Цзыян премьер начала 1980-х годов занял пост генерального секретаря после снятия с должности Ху Яобана. Он пытался освободить место для новых идей, которые могли бы усовершенствовать правление Коммунистической партии. Родерик Макфаркуар и Джулиан Гервирц в своей работе показали, что Чжао сыграл центральную роль в проведении реформ в 1980-х годов и его значение как политической фигуры нельзя недооценивать. Однако партийная оценка вклада Чжао Цзыяна отредактирована еще более тщательно, чем история вклада Ху Яобана. Чжао Цзыян и его соратники проявляли большой интерес к теориям зарубежных экономистов, многие из которых критиковали социализм. Они учились у лучших экономистов мирового значения, среди них профессор Оксфордского университета Влодзимеж Брус, венгерский профессор Гарвардского университета Янош Корнаи, а также незадолго до своего переезда в Швейцарию сторонник реформ в Чехословакии Ота Шик. Были среди них и американские лауреаты Нобелевской премии Милтон Фридман и Джеймс Тобин. В 1980-х Брус, Фридман, Корнаи, Шик и Тобин посетили Китай, они обменялись идеями с китайскими экономистами и высказали свои соображения, как сделать китайские предприятия прибыльными, ослабить установленный государством контроль над ценами и ограничить инфляцию. Личные встречи Чжао Цзыяна с зарубежными экономистами широко освещались в «Жэньминь жибао», а высказывания иностранных экспертов даже использовались в публичных речах Чжао [Gerwirtz 2017].
Родерик Макфаркуар пишет, что, оглядываясь назад, Чжао Цзыян признавал, что в середине 1980-х он был «экономическим реформатором и политическим консерватором» [MacFarquhar 2009: xxiv]. Во второй половине 1980-х Чжао пересмотрел свои взгляды. Это было связано с необходимостью адаптации западных учений к уникальным обстоятельствам Китая. Чжао Цзыян понял, что экономику и политику разделять нельзя. До 1985 или 1986 года, вспоминал Чжао, «я считал, что политическая реформа в Китае не должна ни быть чрезмерно прогрессивной, ни сильно отставать от экономической реформы. По мере углубления экономической реформы сопротивление консервативных сил внутри партии усиливалось. Однако без политической реформы было бы трудно поддерживать экономическую реформу» [Pu & Chiang & Ignatius 2009: 257].
В 1986 и 1987 годах Чжао Цзыян говорил о необходимости «по-настоящему заняться демократией» и критиковал чрезмерную концентрацию власти в руках высшего руководства. Он считал, что существующая государственная система нацелена на вооруженную борьбу и массовые движения, но не на экономическое развитие [Чжао 2016, 3: 472, 491]. Предлагаемые им решения включали четкое разделение между КПК и государством, а также движение к внутрипартийной демократии. Чжао не говорил о многопартийной системе и доминировании КПК. В ноябре 1986 года он сказал: «Обсуждение реформы политической системы это не обсуждение того, должна ли управлять Коммунистическая партия, это обсуждение того, как должна управлять Коммунистическая партия» [там же: 468]. Позже Чжао говорил, что он хотел сделать процесс принятия решений внутри партии прозрачным, расширить диалог с социальными группами, а не только служить партии, он стремился предложить больше возможностей на выборах в Народное собрание и обеспечить бо́льшую свободу прессы (при этом под руководством КПК). Чжао говорил: «Даже если мы не разрешили полную свободу прессы, мы должны разрешить трансляцию общественного мнения» [Pu & Chiang & Ignatius 2009: 259].
Изменения 1980-х, в том числе крупные экономические реформы и разговоры об увеличении политической открытости, порадовали многих китайцев. Но не все смогли принять перемены, многие были разочарованы повседневной жизнью и не испытывали оптимизма в отношении будущего.
Глава 2
Гнев
Новые свободы и экономические возможности 1980-х принесли радость и оптимизм. Обнадеживали и свежие идеи первых лиц страны. Однако оборотная сторона этой истории ограничения и репрессии, экономический стресс и несправедливость наряду с гериатрической диктатурой, «политикой стариков», вызвали гнев. Это и были предпосылки к выходу на площадь и требованию перемен в 1989 году.
Эта глава в некоторой степени дублирует предыдущую по вопросам политических ограничений, экономических проблем и политики элит.
В августе 1980 года Дэн Сяопин сказал итальянской журналистке Ориане Фаллачи, что политические движения в «стиле Культурной революции» остались в прошлом. Он объяснил, что людям «надоели крупномасштабные движения», которые нанесли ущерб населению и помешали экономическому развитию [Deng 1984: 330]. Несмотря на то что Дэн старался не проводить ничего, что характеризовалось бы как «движение» или «кампания» (юньдун), местные чиновники в 1980-х годах все еще прибегали к таким методам на низовом уровне. Это касалось наказаний и соблюдения политики «одна семья один ребенок». Неправовые методы, используемые в кампании по борьбе с преступностью «Сильный удар», начавшейся в 1983 году, а также принудительное и насильственное применение политики «одна семья один ребенок» привели к появлению в народе чувства глубокой социальной несправедливости и вызвали недовольство правлением КПК по всей стране.
В августе 1983 года Дэн Сяопин приказал министру общественной безопасности Лю Фучжи организовать «движение, которое нельзя будет назвать движением». Целью этого процесса был арест и наказание убийц, грабителей, членов банд, торговцев людьми и других преступников. Дэн начал уделять больше внимания преступности после посещения округа Уси в провинции Цзянсу в феврале 1983 года. В Уси Дэн встретился с Цзян Вэйцином, членом Центральной консультативной комиссии. Цзян сказал Дэну, что с экономической точки зрения у них все хорошо, но люди чувствуют себя небезопасно: «женщины боятся идти на работу, а хорошие люди боятся плохих людей; так продолжаться не может! Единственный способ решить эту проблему, уважаемый Дэн, это взять на себя обязательства [по искоренению прест упности]».
Дэн спросил Цзяна, какие конкретные действия он рекомендует. Цзян рекомендовал провести кампанию «в военном стиле», он сказал: «Арестуйте тех, кого следует арестовать, и убейте тех, кого следует убить», а также депортируйте некоторых преступников в приграничные зоны [Цю 2012: 1622]. Цзян оправдывал свой призыв к крайним мерам тем, что преступники опасались только смертной казни или аннулирования разрешений на проживание в городах [Tanner 1999]. В конце 1983 и начале 1984 года полиция установила квоты на аресты, задержали большое количество предполагаемых преступников и вынесли им приговоры. В то время как городские жители, возможно, радовались безопасности, друзья и родственники жертв «Сильного удара» чувствовали себя невинно пострадавшими.
Пекинский сотрудник автобусного парка Чжао Хунлян увидел, к чему привела кампания «Сильный удар», когда отправился в провинцию Цинхай в 1987 году. Чжао разговаривал с приговоренными к 57 годам заключения за кражу и лишенными вида на жительство в городе. Джордж Блэк и Робин Манро писали:
Это были молодые люди, с которыми Чжао ходил в школу, которые превратились из безработных в мелких преступников и теперь оказались брошенными в Цинхае во имя официальной политики «открытия приграничных районов». Чжао обнаружил, что они живут в хижинах без крыш, во власти стихии [Black & Munro 1993: 119].
Борьба с преступностью «Сильный удар» лишила людей надежды. Чжао почувствовал душевную боль и вернулся в Пекин, в 1989 году он стал активным борцом за права рабочего класса [там же].
Другие были настолько поражены произошедшим, что попытались оправдать обвиняемых. В провинции Хунань Лу Дэчэн и его друг Лю Хунъу не могли поверить, что школьного учителя из их города арестовали и приговорили к смертной казни за ограбление банка на сумму 240 тысяч юаней. Лю познакомился с учителем Чжан Жунъу за шесть месяцев до «ограбления». Учитель Чжан сказал, что из-за низкой зарплаты ему нечем кормить семью и что он хотел бы стать предпринимателем. По словам писательницы Дениз Чун, Лу и Лю думали, что «полиция либо не докопалась до истины, либо арестовала не того человека». Лю Хунъу написал письмо с просьбой о помиловании губернатору провинции Хунань и вручил его чиновнику в Чанше. В тот же день Лю и Лу Дэчэн вернулись в Люян и увидели учителя он стоял в кузове грузовика связанный и с кляпом во рту, грузовик направлялся к месту казни [Chong 2009: 187190].
Несколько лет спустя, в мае 1989 года, Лу Дэчэн стоял перед железнодорожной станцией Чанша с транспарантом «Положить конец однопартийной диктатуре и построить демократический Китай!» Когда скептически настроенные прохожие обращались к Лу, он апеллировал к их чувству справедливости, напоминая о трагических событиях «Сильного удара». Толпа, собравшаяся вокруг Лу, слышала историю о двух мужчинах из Чанши, приговоренных к смертной казни, вскоре после того как их обвинили в изнасиловании женщины. Как было известно, женщина занималась проституцией. Она обратилась в полицию с жалобой на то, что мужчины не заплатили ей за интимные услуги. Мужчины утверждали, что заплатили, но к тому времени, когда женщина нашла деньги между матрасом и стеной, отменить казнь было уже нельзя [там же: 206207]. Лу напрямую связал несправедливость «Сильного удара» со своими призывами к демократии в 1989 году.