Габсбурги не видели никаких противоречий в своих притязаниях одновременно на наследие готов и римлян. Объединяя идею translation imperii и традиционное представление о немецком происхождении готов, они преподносили себя как естественных наследников и римских императоров, и королей готов, победивших их. Первое представляло собой политическую самоидентичность, а второе культурную или этническую, и вне зависимости от того, осознавалось это отличие или нет, обе династические линии были в числе самых могущественных, которые можно было себе представить. Так, отдельная группа родословных ведет начало императорской династии от Юлия Цезаря к Карлу V, открыто делая акцент на непрерывной линии между ними [Huttich 1525; Cuspinianus 1541]11.
Представление Лациуса о готах как о германцах сохранялось в историографии Габсбургов и вновь актуализировалось в конце XVII века в работе Ханса Якоба Вагнера фон Вагенфельза. Вагнер использовал их в своей полемике, где сравнивал историю французов и немцев. В ней противопоставлялись две совершенно различные концепции государственности, поскольку Вагнер предлагает сравнение раздробленного германского мира с более централизованным Французским государством. Распространенное отождествление германцев и готов играло важную роль в формировании более последовательного и величественного исторического нарратива. И вновь лингвистические спекуляции помогли собрать разрозненные политические государства в Священной Римской империи и у ее границ в более-менее гармоничное единое целое. В то же время он превратил общее языковое наследие в доказательство этнического единства готов:
Итак, «гот» это хорошее немецкое слово и изначально обозначает «хороший» или «добродетельный». В то время существовало много германских диалектов, в которых мы сейчас произносим «у» там, где раньше произносили «о». [Это] прямо как в наши дни в северных землях, откуда произошли древние готы (как говорят некоторые); там говорят не Альтенбург, Крейспург [или] Динкбург, а Альтенборг, Крейспорг, Динкборг и так далее Из этого следует, что короткие слова «гот» и «хороший» [gut] имеют лишь одно значение, и готы и немцы [Teutschen] должны считаться одним народом [Wagner 1691: 6].
Эта аргументация, доказывающая общность народов, произошедших от готов, ставит перед Вагнером новые проблемы, поскольку одним из последствий Тридцатилетней войны стала глубокая антипатия между правящими кругами Скандинавских стран и империи. Тем не менее он, по-видимому, принимает необходимость включить Скандинавский полуостров в свою теорию общности германцев и готов. Конечно, лингвистические изменения, которые он описывает, точь-в-точь совпадают с отличиями между скандинавскими и немецкими топонимами. (Можно, например, вспомнить о Гётеборге в Швеции, Скандерборге в Дании и Гамбурге в Северной Германии.) Действительно, этот пункт его аргументации практически совпадает с рассуждениями шведского филолога Самуэля Колумба, который в 1670 году написал, что в Швейцарии, Германии, Нидерландах, Дании и Швеции когда-то говорили на одном языке с незначительными региональными вариациями [Columbus 1963: 9293]. Выдвигая подобные доказательства, эти ученые преследовали разные цели, но Вагнер прибег к ним для того, чтобы объединить всех имперских немцев, скандинавов и готов в одну этническую группу «единый народ», который можно было бы противопоставить другой крупной народности Европы.
Все эти тексты сыграли важную роль в развитии готицизма. Они демонстрируют более широкое значение данных рассуждений в международном контексте и отождествление различных наций с этими древними народностями, окутанными легендами. За притязаниями шведских и датских историков скрыт гораздо более значительный феномен со множеством региональных нюансов. Ни один из авторов, восхваляющих готов, не притязал на исключительное право на наследие готов. Спор, скорее, изначально шел о месте их происхождения, а следовательно, о том, какой регион может считаться наиболее древним, то есть прародителем других. Для большинства этих авторов основной смысл готицизма оставался прежним, как в начале XVIII века, так и в XV веке: легитимность правящей династии посредством доказательства ее древности и причастности к великолепному наследию готов.
РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ ГОТИЦИЗМА
Доказательства в пользу отождествления разных наций и правителей с готами, которые были изложены выше, по сути, имели литературный характер. Они основывались на филологических и географических доводах, почерпнутых из классических текстов. Однако репрезентация раннего Нового времени основывалась как на исторических, так и на визуальных аргументах. Послы, прибывавшие ко двору правителей, конечно, знали их титулы и родословную, но их в значительной степени затмевало великолепие королевского дворца и его приемных покоев, государственных церемоний и празднеств, официального костюма и прочего, что являлось привычной практикой и было призвано сформировать более абстрактную концепцию высокого статуса. Каково же было визуальное воплощение этих притязаний?
Ассоциации определенного стиля с готами появились в середине XVI века, в годы, когда был сформирован готицизм. Архитектура позднего Средневековья, характеризующаяся стрельчатыми арками, большими ажурными окнами и арочными контрфорсами, называлась готической и однозначно ассоциировалась с готскими племенами в работах итальянского художника и писателя Джорджо Вазари 1550 года. Другие авторы вскоре подхватили эту ассоциацию. В их числе был издатель Маттеус Мериан Старший, сын которого служил при высокопоставленных официальных лицах при Шведском дворе и чья типография приняла от короны значительный издательский заказ [de Beer 1948; Frankl 1960; Brough 1985: 103131].
Тем не менее в период с XVI до XVIII век в Дании и Швеции вряд ли можно найти следы сознательного интереса к архаическим формам. Хотя в Богемии в XVIII веке возводились церкви в стиле барочного готицизма, что, возможно, было признанием значительной средневековой традиции в этом регионе, в Скандинавии не происходило ничего подобного [Fürst 2002: 197264; Kalina 2010]12. Напротив, в 1650-х годах шведская корона приказала перестроить в более современной манере средневековую церковь Риддархольм в Стокгольме, которая служила усыпальницей шведских королей [Ellehag 2003: 8587]. В то же время король распорядился построить ряд новых церквей и дворцов в Стокгольме и за его пределами. Эти здания демонстрируют разнообразные стилистические решения, но ни одно из них нельзя считать намеренно архаичным. Также архитектор Никодемус Тессин Младший, работавший над крупными заказами и для датского, и для Шведского двора на рубеже XVIIXVIII веков, отзывался исключительно пренебрежительно о готической архитектуре и планировал перестроить или модернизировать крупные средневековые церкви в современном, барочном стиле.
Портретная живопись это еще одно направление, в котором можно ожидать особенно яркого формального проявления готицизма. Портреты издавна были средством демонстрации родословной, и мы уже можем говорить о готицизме, когда Густав Васа пожелал приобрести изображения Теодориха и других древних готских королей. Точно так же родословная готских королей Йоханнеса Магнуса включала в себя серию литературных портретов наряду с напечатанными изображениями. Если говорить более широко, ренессансные портреты нередко включали художественные детали, которые дополняли общее сходство каждой фигуры качествами, приписываемыми позирующему.
Однако придворные портреты скандинавских правителей XVIXVII веков в основном выполнялись согласно широко распространенным канонам. Портрет короля Швеции Эрика XIV, датируемый 1561 годом и долго приписываемый антверпенскому художнику Доминикусу вер Вильту (работал между 1544 и 1566 годами), изображает короля в богатых доспехах на нейтральном фоне (цв. вкладка I). На портрете присутствуют базовые атрибуты власти: меч, королевский жезл, медальон на шее. Короны нет, но титул позирующего четко обозначен в надписи: «SVEDORVM, GOTTHORVM, VANDALORVMQ. REX» («Король шведов, готов и вандалов»). Кроме этой надписи, никакие изобразительные элементы не подтверждают притязания короля на происхождение от готов. Картину, скорее, можно сравнить с работами Антониса Мора, собрата вер Вильта по антверпенской гильдии Св. Луки в 1540-х годов, который писал схожие портреты в Нидерландах, Италии, Испании, Португалии и Англии. По содержанию и подаче этот портрет очень схож с портретом Фернандо Альвареса де Толедо и Пиментель, герцога Альбы кисти Мора. Работа вер Вильта в Скандинавии являет собой типичный пример, поскольку до конца XVII века королевские портреты в Дании и Швеции заказывались у нидерландских и немецких художников. Не считая надписей, ни один из них не содержит узнаваемые элементы, которые могли бы ассоциировать позирующих с традицией готицизма, на которую указывает их титул [Olin 2000: 5683].
Приемы репрезентации, используемые в этих портретах XVI и XVII веков, отражали наряды и позы королей в реальной жизни, по крайней мере так, как это было предусмотрено придворным церемониалом. Здесь утверждения готицистов получали физическое воплощение, как и очевидные противоречия, свойственные адаптации этих идей при дворе. Особенно известна церемония по случаю восхождения на престол шведского короля Карла XI в 1672 году, поскольку ее запечатлел придворный художник Давид Клёккер-Эренстраль, издавший свои рисунки в сопровождении описания [Ehrenstrahl 2005; Rangström 1994; Gerstl 2000: 115155]. Участники распланированной процессии были разделены на четыре группы, каждая группа изображала определенный народ: готы под предводительством молодого короля; турки; поляки; и «другие нации и силы христианства». Тем не менее Карл, сопровождаемый своей свитой, появился в костюме римлянина (илл. 2). В сопроводительной подписи Эренстраля признается это смешение, изображенное на иллюстрации, и указывается, что Карл выступал как предводитель «первого войска римлян, или готов». Описание продолжается, и король
в римском костюме предстает как воплощение добродетели и благородства древних готов; и ввиду того, что говорят об этом племени, бессмертном в памяти людской, запечатленном в твердом камне и стали, а также и на хрупкой бумаге, что они обладали добродетелями и счастливой судьбой, чтобы в альянсе и союзе достигать своей цели, и стремиться к добродетели с честью и славой [Ehrenstrahl 2005: 194].
Илл. 2. Король Швеции Карл XI, представляющий короля готов, в римском костюме. Из «Certamen Equestre» Эренстраля. Исследовательский институт Гетти, Лос-Анджелес (88-B7784). Фото: Image Archive/Getty Research Institute
Явное влияние римской традиции в визуальной составляющей рисунка бросается в глаза, притом что миф о готах в значительной степени строился на легендах об их противостоянии Риму. Не только эскорт короля облачен в костюмы римлян, художник явно подражает в своем изображении традиции конных памятников, сформировавшейся под влиянием античной статуи Марка Аврелия. Не считая жезла предводителя, все существенные детали повторяют римскую статую на Капитолийском холме. Эта традиция вскоре будет востребована при создании конных памятников в Копенгагене и Стокгольме.
ГОТИЧЕСКИЙ КЛАССИЦИЗМ
Итак, действительно ли королевские дворы северных стран так и не смогли разрешить кажущиеся неодолимыми противоречия между самоидентификацией с готами и современными придворными обычаями? Действительно ли готицизм остался в первую очередь литературным феноменом, лишь изредка неуклюже воплощенным в визуальных формах?
Можно выделить несколько разнообразных способов создания визуального контента, опиравшегося на нарратив готицизма, даже притом что авторы понимали необходимость сделать акцент на передовых взглядах королевского двора в сфере культуры13. В сочинении «Suecia Antiqua et Hodierna» («Древняя и современная Швеция»), топографическом обзоре Швеции, составленном в период между 1661 и 1715 годами, где особое внимание уделяется архитектуре, модные, классицистические здания и тщательно распланированные сады изображены в окружении резко контрастирующего с ними дикого лесного пейзажа [Dahlbergh 1715]. В книгу вошли два изображения поместья Оллонё, к югу от Стокгольма, и они значительно контрастируют друг с другом (илл. 3). В верхнем изображении представлена фронтальная композиция. По воде скользят лодки, подгоняемые легким ветерком; слева, не отвлекая взгляда, расположена группа деревьев. На нижнем изображении лодки идут против сильного ветра по неспокойной воде, одна вот-вот налетит на береговые скалы. Перспектива смещена, так что мы видим здания под острым углом, из-за чего деревья непосредственно выходят на передний план и заслоняют часть архитектурного комплекса.
Илл. 3. Виды поместья Оллонё. Из «Suecia Antiqua» Дальберга. Фото: частное собрание
Согнутые деревья, изломанные бурей, перемежаются большими камнями и зазубренными пнями, и эти детали пейзажа ярко выделяются на фоне белой стены здания за ними. Мощь разбушевавшихся сил природы несомненна, поскольку на рисунке изображен человек, склонившийся под ветром, полы его куртки взметнулись у него над головой, шляпа улетела. На этих гравюрах виды зданий сбоку напоминают традицию изображения боковой проекции в архитектуре, поскольку фасады изображены с максимальной точностью. Здесь и на других пейзажах в «Suecia Antiqua» угловая перспектива добавляет сцене драматизма, но благодаря этому внимание обращается на пейзаж, окружающий здание.
Этот акцент на пустынной, суровой природе перекликается с подобным изображением в основных сочинениях готицистов. Йоханнес Магнус, характеризуя людей, часто пишет о земле, породившей их, сообщая, например, что «в земле свеев и готов живут мужи, рожденные скорее для того, чтобы обнажать оружие, нежели упражняться в нежном красноречии» [Johannesson 1991: 114]. Улоф Рюдбек еще в большей степени подчеркивает значение окружающей среды в поддержку тезиса о том, что Швеция была родиной западной цивилизации. Преобладание выносливой сосны, вечнозеленых растений, березы и дуба в Скандинавии и других землях становится свидетельством того, что именно этот регион в первую очередь был заселен потомками Ноя после потопа, в то время как виноградная лоза и другие растения появились позже. Таким образом, растительность становится свидетельством большей древности королевства готов, основанного внуком Ноя Магогом. Рюдбек связывает этот дар природы с выносливостью обитателей Севера, объясняя таким образом их подвиги в других землях, особенно в Италии:
[Здесь] едят вдвое или втрое больше, чем в южных землях, и более питательную пищу. Там в пищу употребляют все виды плодов, например, каштаны, яблоки, грецкие орехи, морковь, все виды салата и изредка мясо или рыбу. А здесь едят все виды дичи, говядину, баранину, свинину и разнообразнейшую рыбу. Действительно, если бы шведы на один день оказались в Италии, еда итальянцев показалась бы им лишь легким перекусом [Rudbeck 19371939, 1: 58].