Сергей Макаров
Адвокаты. Братство вражды
Оборачивались, затихая, все работники и все посетители суда и, вслушивались, отставляя свои личные разговоры и споры. С двух соседних этажей пятого и третьего тоже было прекрасно слышно; можно было разобрать и со второго этажа, однако, некоторые граждане приходили с соседних этажей, чтобы не только слышать, но и видеть, что происходит на четвертом этаже Пресненского суда города Москвы.
Посередине холла стояли двое мужчин и орали друг на друга. Оба в солидных костюмах, хорошо смотревшихся на них, один в белой сорочке и стильно подобранном галстуке, другой в рубашке с расстегнутым воротом. В руках у обоих представительные портфели. Оба высокие и видные, рослые, но один был повыше, а другой был ростом немного пониже, но зато телосложением отличался еще более крепким, чем его собеседник. Тот, который был выше, выглядел и говорил корректнее. Он явно отличался более сдержанным характером (но к этому моменту и в нем уже разгорелась ярость); тот, который был крепче, выглядел и высказывался решительнее. Становилось очевидно, что от него можно ожидать любых резкостей, и в словах, и в движениях (и было заметно, что к резким действиям он уже совсем готов перейти).
Лица обоих мужчин искажались сильнейшим раздражением.
Но все же они оба смотрелись очень солидно.
И еще они были необычайно похожи внешне.
Потому что они родные братья.
Это были Владимир Синегоров и Виктор Синегоров.
Владимир Синегоров крепче, Виктор Синегоров выше.
И оба они были адвокатами, представлявшими в нынешнем процессе разные стороны.
Орали они друг на друга очень громко, но в целом прилично, без сквернословия; правда, уже казалось, что более крепкому брату сдерживаться от нецензурщины становилось все тяжелее. Пристав подошел разнимать их, но как-то не решился вмешиваться чтобы не нарваться на удары с их стороны. Судья Анна Игоревна Карлова вышла из своего зала и спокойным, ровным, твердым и уверенным голосом сказала ругающимся мужчинам что-то строгое, но они и не услышали, и даже и не увидели ее а потому продолжили свою громкую беседу, не уступая друг другу.
Ничуть не удивительно, что братья не видели и не слышали никого потому что они с нескрываемой враждебностью смотрели друг на друга, не замечая ничего вокруг. Взаимная враждебность прямо пылала в их взглядах; про такие взгляды говорят, что они могут воспламенить и сжечь могут испепелить собеседников.
Похоже, братья действительно могли бы уничтожить друг друга настолько высок был градус их взаимной ненависти.
Высокий сказал:
Зачем ты вообще сунулся в гражданское дело???! Ты же криминалист! Мало тебе защит по уголовным делам?!
Захотел и сунулся! Мое дело! Ко мне он пришел! Тебе не нравится пшел вон отсюда!
Ты как в армии был десантником так им и остался! Как привык все боем решать так и здесь действуешь! Как будто кирпичи рубишь!
Ну я хоть служил в армии! А ты слюнтяй вообще в армии не служил! Маменькин сынок!
Да ты здесь ничего не понимаешь!
Люди вокруг стояли на некотором отдалении от этих мужчин, опасаясь (как и подошедший пристав), что если эти мужчины с их высоким ростом и крепким телосложением начнут драться достанется всем, кого они заденут своими ударами.
Помощники обоих Синегоровых вообще держались дальше всех.
Крепкий продолжал:
Твой клиент вообще работу компании развалил!
Высокий парировал:
А твой спровоцировал моего! А ты ему еще и помогаешь отнять наследство у моего доверителя! Только хуже всем делаешь! Они могли бы помириться а ты им не даешь помириться! Топорно работаешь!!!
Мы подадим апелляцию! с этими словами крепкий стал поворачиваться, чтобы идти к лифту.
Давай-давай, подавай. Все равно проиграешь! парировал высокий.
Ща как въе не выдержав, развернулся и начал замахиваться на него высокий брат.
Адвокаты Синегоровы! Не выражайтесь! Прекратите ругаться! Ведите себя в соответствии с правилами! очень громко закричал в этот момент старший судебный пристав, срочно выходя из двери подъехавшего лифта.
Увидев его и услышав его призыв, оба брата остановились, посмотрели на него, потом зло посмотрели друг на друга и, взяв портфели, пошли к разным лифтам (хорошо, что в Пресненском суде несколько лифтов). Так получилось, что лифты приехали одновременно и на первый этаж Синегоровы вышли из них практически одномоментно и там они, синхронно повернув головы, посмотрели друг на друга так же зло, но еще и с огорченным раздражением из-за того, что им не дали договорить не дали довыяснить отношения.
Тем не менее из суда они вышли без новых столкновений пока они спускались вниз, самый горячий запал прошел.
Да и адвокатский статус обязывал к сдержанности (вспомнил каждый из них, пока спускался с четвертого этажа суда на первый).
Вся юридическая Москва, особенно адвокатское сообщество Москвы и Московской области, знали о непримиримой вражде и даже взаимной ненависти братьев Синегоровых. Каждое их столкновение становилось предметом обсуждения и в личных беседах адвокатов («Слышал? Синегоровы опять поругались»), и в адвокатских соцсетях и группах («Вчера Синегоровы наорали друг на друга прямо в судебном заседании», «Знаете, Синегоровы чуть было не подрались в суде», «Синегоровы устроили выяснение отношений прямо перед судьей»). Будучи оба сыновьями известного адвоката Всеволода Валентиновича Синегорова и сами являясь адвокатами, причем членами одной и той же адвокатской палаты, куда они поступали по стопам отца, более сорока лет состоявшего в адвокатуре, они просто не выносили присутствия друг друга и их раздражало даже упоминание друг о друге.
Никто не знал о причинах их вражды; когда их спрашивали об этом, каждый из них разражался упреками в адрес брата, но причину так и не говорил. Более того, их близкие друзья подозревали, что, возможно, братья Синегоровы и сами уже не помнили причину своей вражды; скорее всего, она произросла из обычного соперничества двух одинаково умных, сильных и волевых братьев, с детства росших вместе, у которых разница в возрасте была всего лишь два года.
Труднее всего было их маме, невыразимо сильно переживавшей из-за их противостояния столь жесткого и непримиримого.
Проведывали они маму по графику чтобы не встречаться лично.
То, что оба брата были адвокатами, лишь усиливало их противостояние, несмотря на то, что оба они были одинаково успешными и известными адвокатами, причем адвокатами всероссийского уровня. Особенно их раздражало, когда журналисты, не удосужившись уточнить, какой именно «адвокат В. Синегоров» ведет дело, обращались за комментариями к другому В. Синегорову; Виктор в таких случаях просто указывал им на их ошибку (хотя его и напрягала подобная непрофессиональность журналистов), и они уходили от него, а Владимир устраивал им громкий очень неприятный выговор и от него они убегали, торопясь максимально отдалиться от него, опасаясь, что от грозных слов он перейдет к суровым делам.
На мероприятиях адвокатского сообщества братья тоже старались не пересекаться. Организаторы это знали, поэтому тщательно смотрели, чтобы приглашать их на такие мероприятия по очереди.
После той сцены в Пресненском суде Владимир Синегоров приехал в офис, где у него была назначена встреча с Кириллом Дьяковым-Ратниковым. При договоренности о встрече Кирилл не стал говорить суть проблемы, отметил лишь, что она носит очень деликатный характер.
На входе в офис Владимир резко спросил у секретаря, были ли звонки, строго узнал у юриста, готов ли иск, и по пути в свой кабинет что-то еще сурово прокомментировал. Сотрудники, поняв, что он в плохом настроении, попрятались по кабинетам и не решались что-либо спрашивать у него; лишь секретарь осталась на передовой, но спряталась в своей секретарской крепости и старалась не проявлять присутствия.
Лицо у Владимира было умное, но выражение лица всегда оставалось довольно жестким и даже резким из-за прямого решительного взгляда, и лишь слегка насмешливая улыбка немного смягчала это выражение (но не устраняла его полностью), и дополнялось это некоторой хитростью прищура. И все же чаще всего улыбка отсутствовала, и выражение лица было сурово-нахмуренным. С первого взгляда становилось понятно, что этот человек может быть очень сложным и крайне неприятным в общении в силу своего стального характера. Нравом он отличался весьма крутым это многие знали; он был скор на расправу, но справедлив. Правда, будучи «человеком дела», вникать в переживания людей он не стремился. Он и разговаривал короткими, рублеными, зачастую отрывистыми фразами, явно нетерпящими несогласия с ними. И еще становилось понятно, что запугать этого адвоката невозможно (скорее он сам мог легко испугать кого-то и грозным видом, и грозным взглядом), да и переубедить его вряд ли возможно настолько он выглядел твердо-неуступчивым.
Если у Владимира на лице была улыбка сотрудники решались подойти; если его лицо сияло хмуростью они предпочитали скрыться в своих кабинетах.
Дьяков-Ратников приехал вовремя, за пять минут до назначенного времени; Владимир отметил такую пунктуальность.
Когда они расположились в переговорной и поприветствовали друг друга, Кирилл некоторое время молча собирался с мыслями, поэтому у Владимира была возможность рассмотреть его и составить представление о нем. Синегоров определил возраст Дьякова-Ратникова как лет двадцать четыре или двадцать пять, он явно происходил из хорошо обеспеченной семьи; судя по фамилии, его семья, возможно, даже имела старинное происхождение. Тонкие черты внешности выдавали нервический характер. Во всем чувствовалась аккуратность, осмотрительность, вкрадчивость, осторожность, но и настойчивость, и даже непреклонность (несколько удивительная при его нервичности). Создавалось впечатление, что этот человек вряд ли станет отстаивать свою правоту в обсуждении, но явно готов четко проводить линию на то, чтобы все получилось так, как хочет он даже если он не до конца уверен, что он прав.
И тем удивительнее был рассказ Кирилла. Он явно очень смущался, молчал, но все же решился начать повествование:
Понимаете, у меня была связь с женщиной. Ее зовут Линда, мы с нею работаем в одной компании. У нас появилась взаимная симпатия, и мы сблизились. Мы даже в отпуск уехали в Италию на два месяца. И вот тут на днях она объявила мне, что беременна, и потребовала, чтобы я женился на ней. Я не отказываюсь от ребенка конечно, если это мой ребенок но скорее всего мой, так как по срокам получается, что мы могли зачать его как раз тогда в Италии а там мы не расставались. Но я не собирался жениться на ней! Когда Линда поняла, что я не собираюсь жениться на ней, она стала угрожать мне всяческими неприятностями, в том числе правового характера ну, вы понимаете.
Кирилл явно нервничал, но собрался с силами и сформулировал просьбу:
Помогите мне решить эту опасность.
Слушая рассказ, Владимир что-то обдумывал. Выслушав Кирилла, он тут же задал ему вопрос в своем прямолинейном стиле:
Линда была первой женщиной, с которой у вас был секс? Вы набирались с нею сексуального опыта?
От неожиданной прямолинейности этого вопроса Кирилл аж поперхнулся; то, что при этом он еще и покраснел от смущения, случилось уже помимо его воли. Он достал платок, вытер пот со лба и проговорил:
Ну вы так прямо задаете вопросы
Я задаю прямые вопросы как адвокат, к которому вы пришли за помощью, который готов вам эту помощь оказать, но которому нужно знать всю информацию, твердо произнес Владимир. Целью вашей связи с Линдой было только научиться основам секса?
Да выдохнул Кирилл, решившись ответить.
Но когда вы пригласили ее поехать пожить в Италии, вы ее об этом не предупреждали?
Нет
По вам видно, что вы очень осторожный человек как же так получилось?
Ну, вот развел руками Кирилл. Увлекся, расслабился.
Вы не предохранялись? вернулся адвокат к постановке прямолинейных вопросов.
Предохранялись, но не каждый раз, Кирилл вновь стал краснеть.
Теперь он, по крайней мере, не так сильно удивился вопросу.
А как вы предполагали дальнейшие отношения с Линдой? перешел к менее острым вопросам Владимир.
Ну, по возвращении в Москву расстаться.
Понятно. А кто оплачивал поездку?
Владимир задавал вопросы и записывал ответы собеседника.
Я. Ну, точнее моя семья. Мои родители. Они очень состоятельные.
Но Линду вы им не представляли?
Нет. Конечно, нет я же не рассматривал ее как свою невесту.
Ясно. Вы упомянули, что не отказываетесь от ребенка, если он ваш. Правильно я понимаю, что вы не настаиваете на том, чтобы Линда сделала аборт, и готовы платить алименты?
Не совсем так. Если ребенок мой, я хочу, чтобы Линда родила его и отдала мне и я и моя семья будем растить его и полностью заниматься его воспитанием.
Тут уже Владимир при всей своей профессиональной невозмутимости и прекрасной адвокатской черствости откровенно удивился потому что не ожидал такого варианта. Он поднял глаза от своих записей и продолжительно молча посмотрел на Кирилла.
А вот Кирилл за время беседы уже понял, что удивить адвоката Синегорова трудно, поэтому его прямой немигающий взгляд, смотрящий на него, он истолковал по-своему и поспешил дополнить:
Папа и мама согласны они будут воспитывать этого ребенка как своего внука или внучку.
Необычно! честно прокомментировал Владимир. То есть вы хотите, чтобы после рождения ребенок, если он является вашим, полностью перешел под воспитание к вам и вашим родителям, а его мать была полностью устранена из его жизни вообще. Так?
Да так, выдохнул подтверждение Кирилл.
Но вы понимаете, что эта женщина все равно будет записана как его мать по самому факту рождения этого ребенка?
Понимаю. Но вот как раз уже на перспективу хотелось бы подстраховаться юридически.
Потом Кирилл явно собрался с духом и суммировал:
Владимир Всеволодович, мне нужна такая ваша помощь: сейчас обезопасить меня от любых неприятностей, которые может устроить мне Линда, а после рождения ребенка обеспечить, чтобы ребенок остался в моей семье.
Помогу! решительно ответил Владимир.
Встреча и беседа с Дьяковым-Ратниковым немного отвлекли Владимира от мыслей по поводу стычки с братом в Пресненском суде, но совсем отделаться от них он никак не мог. Поскольку срочных дел не было, после этой встречи он сел в машину и поехал кататься по Москве, чтобы отвязаться от этих мыслей и переключиться на размышления по каким-нибудь другим темам.
Однако мысли о произошедшей утром в суде стычке и о брате прочно прицепились к нему.
Владимир Синегоров был старшим братом соответственно, ему после рождения младшего брата приходилось постоянно двигаться вперед в учебе, в спорте, в развлечениях, чтобы оторваться от младшего брата, идущего прямо следом за ним, а в силу высокого роста вот буквально дышащего ему в затылок. Он стремился доказать, что он лучше младшего брата. Он считал, что обязан во всем опережать того. Более того ему нужно было постоянно побеждать в этом соперничестве. В подобных условиях столкновения становились неизбежными.
Отличником он не являлся, но держался крепким хорошистом тут ему было трудно спорить в сравнении с Виктором. Их учили одни и те же учителя в одной и той же школе, и эти педагоги, по традиции вместо тактичности отличавшиеся прямолинейностью, нередко ставили Виктора в пример Владимиру чем запредельно злили последнего. Он сжимал зубы и молчал, слушая расхваливания брата учителями, но внутри просто кипел из-за этих сравнений бестактными педагогами. Однако в занятиях спортом в боксе и в «качалке» он явно опережал брата: Владимир стал очень рослым и сильным, его телесная мощь ощутимо чувствовалась под костюмом, который не мог ее скрыть: как в школе, эта мощь зримо ощущалась под курткой школьной формы. То, что младший брат еще со школы не смог накачаться до такой же степени мощи, раздражало младшего и радовало старшего. И эта мощь укрепляла его уверенность в себе и своих силах и давала ощущение победы в их с братом персональном соревновании.