Адам понятия не имел, что он будет дальше делать. Скандал, после которого его вынудили покинуть пост главного врача реабилитационного отделения госпиталя Джонса Хопкинса, разделил жизнь на «до» и «после», где «после» было сущей неопределенностью. То, что несколько месяцев назад от него ушла жена, сейчас казалось катастрофой меньшего масштаба пусть и еще недавно он считал, что хуже и быть не может.
Его лишили медицинской лицензии а это значит, его не возьмут ни в какой другой госпиталь, он не может продолжать даже частную практику. Мир полон несправедливости, и все же, Адам Брэдшоу почему-то даже не думал о том, чтобы мстить или отвечать на зло злом.
Ему часто говорили, что таких альтруистов, как он, очень мало потому что они умирают первыми. Неспроста его прозвали «добрый доктор Брэдшоу» или просто «добрый доктор».
Он пошел на лечебное дело, не потому что хотел быть героем и спасать людей а потому что у него все в семье были врачами, он даже не задумывался об альтернативе: не хирургом, не врачом скорой помощи, не стоматологом а именно врачом общей практики, специалистом широкого профиля, ведущего своих пациентов на протяжении долгого периода.
Когда его благодарили выздоровевшие пациенты и их счастливые родственники, он всегда отвечал, что просто выполняет свою работу. Когда он своевременно обнаруживал проблему и отправлял пациента к более узкопрофильному специалисту, все лавры получали звездные хирурги, кардиологи, психиатры
Он никогда не пытался занять место отца в прошлом главного реабилитолога, в десятилетия руководства которого в отделении с командой физиотерапевтов, неврологов, психологов был феноменальный порядок, но стал его заменой совершенно естественно. Отец Адама скончался вот уже как три года назад, мать ушла почти сразу после него. Адам в тот период практически их не навещал, его семейная жизнь уже тогда трещала по швам, они с Евой все время ругались, много раз расходились и снова сходились, он влезал в долги, чтобы сделать ремонт в квартире, старался изо всех сил а ей всегда было мало
Даже в день похорон матери она выносила ему мозги, жалуясь, что зря вышла замуж за врача общей практики а не за какого-нибудь пластического хирурга, живущего в Маунт-Роял-Террас.
Родительскую квартиру он продавать отказался.
Идеальная картинка семейной жизни была картонной декорацией, которую не исключено, что из-за совместимости их имен хотела Ева. Она позволяла себе выходки, которые он выбирал терпеть чтобы поддерживать разваливающуюся на части дырявую лодку, она всегда оправдывалась лучшими намерениями и всегда выставляла его виноватым.
Только когда она ушла, он вдруг понял, что она была всего лишь манипулятором, выворачивающим правду наизнанку, и ее правда никогда правдой не была Он словно пережил абстинентный синдром, очистился от ее яда, а когда она вдруг позвонила ему, рыдая в трубку, очевидно, в состоянии опьянения, заявив, что скучает, он, вопреки ее ожиданиям, не повелся на трюк.
Он вдруг понял, что если он сейчас воспримет ее слова за чистую монету, все повторится и головомойки, и его ненависть к себе, и ее истерики, и ощущение гадливости от ее измен.
Она ушла от него к его коллеге, кардиохирургу, который впоследствии подставил Адама так, что его со скандалом уволили. Адам, конечно, был сам виноват, что дал повод обвинить себя в халатном отношении к работе
Доктор Брэдшоу зевал, полулежа на стуле в зале Сингапурского аэропорта Чанги, вытянув ноги в проход. Рейс, который должен был быть в восемь утра, задерживали, он не спал всю ночь, ворочаясь с боку на бок, дурные мысли лезли в голову пусть и он пытался себя не накручивать.
Он придумает, чем будет заниматься, он начнет придумывать, как только прибудет в Балтимор а пока он может еще на сутки перестать имитировать надоедливый рефрен голоса самоедства.
Врач! Мне нужен врач!
Это был условный рефлекс как у собаки русского физиолога Павлова на звуковую команду. Это было больше, чем привычка Адам встрепенулся, его буквально подбросило на стуле, он тут же вскочил с места, поворачиваясь к молодому мужчине, вбежавшему в зал ожидания.
Я врач, откликнулся Адам.
На их диалог уже обратили внимание пассажиры, идущие и сидящие. Кто-то понимал английскую речь короткого обмена репликами, кто-то реагировал на встревоженный вид одного и решительную покорность второго.
Пожалуйста, пойдемте со мной, произнес парень.
Адам шел за ним следом, оставив чемодан у ряда стульев, он только потом понял, что больше он свои вещи не увидит Они шагали из зала в зал, он едва поспевал следом и даже запыхался, парень на ходу объяснил, что им нужно попасть в сектор для деловой авиации, минуя яркие футуристические декорации аэропорта будущего.
Он только потом понял, что местная медицинская служба добралась бы до самолета, ожидавшего их на перроне, быстрее. В тот момент он ни о чем не задумывался.
Проводник затворил за ними дверь, на борту бизнес-джета был мужчина с кровавым пятном на одежде в области брюшной полости, на столе раскрытая аптечка.
Я думал, ты сбежал, вместо приветствия пробормотал мужчина в кресле.
Не дождешься. Это Адам, он доктор.
Парень представился как Дарио, имя незнакомца в данный момент не имело значения. Адам не стал терять времени и спросил, где можно вымыть руки.
Он понял, что они взлетают, когда он вышел из туалета.
Постойте. У меня самолет через час, я не
Дарио достал из-за спины пистолет и направил его на доктора. Незнакомец в кресле обреченно вздохнул и закрыл лицо рукой.
Придурок, сквозь зубы произнес он.
Ты доктор или кто?
Это же похищение!
Оно самое. Мы вернем тебя обратно, когда ты закончишь.
Он коротко указал подбородком в сторону раненого мужчины, призывая к действию, Адам решил, что у него все равно нет иного выбора.
Он присел на пол, начал задирать одежду незнакомца, под мокрой от пота футболкой обнаружилась пропитанная кровью послеоперационная повязка. Дарио убрал оружие за спину.
Что произошло? спросил доктор.
Ножевое ранение, вчера прооперировали, отозвался мужчина.
Он сбежал из госпиталя, добавил Дарио, присевший у Адама за спиной на ряд кресел напротив раненого мужчины.
Швы разошлись, Адам нахмурился. Надеюсь, в аптечке есть нить и игла. Потом придется лежать и не шевелиться.
Не получится.
Сколько лететь?
Двенадцать часов.
Адам посмотрел незнакомцу в глаза.
Ты жить хочешь?
Больше всего на свете.
Значит, сделаешь, как я скажу.
Я согласен с доктором, подал голос Дарио.
Мужчина ничего не ответил, он сглотнул и устало прикрыл веки. Адам тоже хотел жить но об этом он им сказал уже чуть позже.
5. Не шевелись
[Япония, Токио, Тюо]
Кровать в номере отеля Мандарин Ориентал на тридцать шестом этаже башни Мицуи в центральном районе Токио была с жестким, упругим матрасом. Ричард предпочитал такие матрасы воздушным перинам в которых иной раз можно утонуть, однако на этот раз лежать было больно. Он отсидел себе в самолете всю задницу, поясница ныла, словно ему было не тридцать шесть, а все восемьдесят Он со вздохом опустился на постель и откинулся на подушки, растянувшись по диагонали, пытаясь снять ботинки, упираясь одной ступней в другую.
Александра шикнула на него и перехватила задранную над кроватью ногу, Ричард пересилил желание сопротивляться и позволил ей стащить с него обувь. Следом были сняты носки, джинсы, футболка уже без кровавого пятна на левой стороне живота.
Двигаться не хотелось, ничего не хотелось.
Был полдень по местному времени, веки саднило, он устало тер глаза, тщетно пытаясь прогнать сонливость. Сейчас он сходит в душ и взбодрится Надо только доползти до душа.
Он лежал и смотрел в потолок, собираясь с силами, Александра стояла у панорамного окна с видом на Токийское небесное дерево, самую высокую во всем мире телебашню, обнимая себя за плечи.
Она обернулась.
Сходить с тобой в душ?
Ричард растянул губы в улыбке, ему пришлось запрокинуть голову, чтобы видеть ее лицо.
Да.
Он скучал по ней а долгожданное воссоединение было нелепым и скомканным. Если бы не эта проклятая рана, он бы занялся с ней сексом прямо в самолете раз уж дома не получилось, потому что им нужно было торопиться.
Александра подошла ближе, не сразу опустилась на постель. Ричард, в свою очередь, продолжал лежать, глядя на нее снизу вверх.
Он протянул руку.
Все, что хочешь но только без глупостей, сказала она, беря его ладонь, переплетая пальцы.
Ричард хмыкнул.
Зануда.
Я серьезно. Без резких движений и без акробатики и потом, я тебе обещаю, ты начнешь от меня убегать и прятаться.
Не начну.
Его живот с белым квадратом пластыря поднимался и опускался от вдохов, тело мечта скульптора и художника было привлекательным, но он никуда не исчезнет Даже если им вновь придется расстаться на время, при желании она всегда найдет его.
Она могла найти его где угодно если бы захотела. Они договорились не видеться эти месяцы, и один философский бог ведал, как ей не хватало Ричарда все это время.
Александра вздохнула и сжала его руку сильнее. Солнце падало через широкое окно на серый ковролин, вычерчивая линии бликов на полу, противоположной стене, отражаясь от полированной поверхности столика. Голубые глаза Ричарда, если смотреть под углом, будто светились изнутри, кончики ресниц были светлее.
Она наклонилась к нему, свободной рукой провела по его шершавой щеке. Ричард притянул ее к себе за затылок, запуская пальцы в каштановые волосы, ему даже не пришлось приподниматься она уже целовала его в губы, нависая над ним, он лишь держал ее крепко, словно она могла уйти.
Он в какой-то момент попытался перевернуться, подминая ее под себя, но она остановила его. Прохладные ладони упирались ему в грудь, темные глаза смотрели решительно и прямо.
От его щетины вокруг ее рта уже красные следы Ричард улыбнулся.
Не шевелись, сказала она.
Он игриво прищурился.
Тогда свяжи меня.
Хорошая идея. Я тебя еще никогда не связывала.
Ее бедро лежало поперек его бедер, он мог бы опрокинуть ее на лопатки одним движением но не стал. Ладони он положил ей на спину, под футболку, вновь привлекая к себе.
У нее во рту наращенные клыки. Он вспоминал про них редко он привык к ним почти с самого начала. При поцелуе и даже при минете он их вовсе не ощущал Сейчас он будто целовал ее в первый раз, у него кружилась голова, он хотел сожрать ее, он уже задыхался. У него откуда-то взялись силы вновь начать дергаться, стаскивать с нее джинсы, засовывать руку ей под трусы, в то время как она снимала футболку, сидя на нем в неудобной позе, упираясь коленями в постель по обе стороны от его бедер.
Она почти никогда не носила бюстгальтеры и у нее была маленькая грудь но Ричарду нравилась ее маленькая грудь. Он отодвинулся вглубь кровати, к подушкам, в нетерпении дожидаясь, когда она снимет оставшуюся одежду, вновь притягивал ее к себе одной рукой, вторую держа внутри нее. Ее ладони уже были на его члене, он впивался в ее губы, держа за волосы, выдыхая стоны в ее рот, откидывая голову назад, когда она начала спускаться поцелуями по его шее, к груди, к рельефному животу, низу живота.
Теперь он цеплялся за ее волосы обеими руками, стараясь не двигать тазом, любуясь ею и тут же забываясь, закрывая глаза, растворяясь.
Потом он отнял ее от себя, вновь целовал в губы, она уже сидела на нем, ритмично двигая бедрами, он оставлял на ее плечах и спине малиновые следы от объятий, которые позже превратятся в синяки потому что на ее коже легко остаются синяки даже под черным геометрическим узором татуировок Он вдруг тихо вскрикнул, от неожиданности, через короткое мычание. Он уже хрипло хватал ртом воздух, она едва успела отстраниться, продолжая держать его за плечи.
Прости, выдавил он.
Он вновь потянулся к внутренней поверхности ее бедра, но она остановила его, отводя руку, целуя в потный висок.
Все хорошо.
Я не хотел.
Они только начали Он позабыл обо всем, он потерял контроль. С ней он терял контроль но больше не боялся этого свободного падения, все было иначе. Он доверял и тело, и мысли и знал, что она доверяет. Это даже не касалось секса, пусть и секс с любимым человеком привилегия до этого не доступная стал одним из приятных открытий.
Он во многих вещах будто заново родился И каково это кончать не вовремя оказывается, тоже пришлось узнать. Досада, недоумение и что-то от стыда потому что отрезвление наступает сразу.
Александра легла рядом, обвивая его руками за пояс, Ричард обнял ее, касаясь губами лба с влажными, прилипшими прядями челки. Он закрыл глаза, усталость вернулась, боль в боку пульсировала яркими толчками.
Обезболивающее было где-то в кармане куртки, брошенной на пол в прихожей.
Он понял, что полулежа на подушках, он не может даже пошевелиться, пусть и теперь ему точно надо было идти в душ. Ричард засопел, размежил веки но лишь чтобы лечь удобнее, ощущая рядом прохладное тело, вдыхая аромат сладких духов и шампуня, смешанный с запахами машины, аэропорта, самолета, такси, соленого пота.
Она никогда не говорила ему, что любит его Это была странная мысль несвойственная ему, уж слишком сентиментальная пусть и нейтрально окрашенная, скорее из категории нерешенных вопросов. Даже он говорил искренне, не в виде громкого признания или так, как обычно говорят на прощание или небрежно но как аргумент, как тезис в диалоге.
Кажется, его, и правда, развезло от всех этих последних событий, ранения и перелетов. Какая, к черту, разница, говорила или нет если он и так знает, что она его любит.
Ричард уснул практически сразу, Александра еще какое-то время лежала рядом, глядя на блики света, перемещающиеся по бежевой стене напротив кровати. Побег, ранение, опять загадки, опять этот Цирк
Александра ненавидела Цирк за то, что они сделали с Ричардом, за то, что продолжали делать пусть и теперь у него был иммунитет к их манипуляциям и промыванию мозгов.
Он был инструментом пластиковой куклой в пластиковом домике, с постановочными декорациями и гениальной в своей циничности режиссурой. За высокопарными словами о долге и чести, зле и добре, хаосе и порядке скрывались обыкновенные людские мотивы пусть и уровнем влияния чуть ниже божественного.
Проблема была не в том, что Ричард и его коллеги служили сильным мира сего, вовсе не добру и порядку а в том, что абсолютное доверие и беспрекословное выполнение приказов превращало их из людей в мясо. Мясо профессиональных лжецов и обольстителей, дорогая в обслуживании, но, все же, вещь, высококлассные специалисты верные псы, регулярно приносящие трюфели.
Когда они только познакомились, Ричард показался ей пустой оболочкой, она не знала, что он шпион но видела, что он притворяется искусно, так, что никто никогда не догадается Но она почувствовала, что он врет. Он смотрел на нее своими прекрасными голубыми глазами, он ходил за ней по пятам, не навязываясь, но предлагая и оказывая помощь в решении проблемы Им самим созданной проблемы чтобы она бросилась к нему в объятия, ища защиты.
Цирк посчитал писательницу Стеллу Фракта опасной из-за набравшей популярность художественной книги об алхимии и популяризации секретов сообщества Поэтов. Цирк никогда не поймет, что нет никаких секретов есть лишь уровень вовлеченности в великое делание, уровень понимания и доверия себе и всем символам, которые ведут алхимика на протяжении жизни к предназначению.