Тебе не понять! У тебя всегда все хорошо! рявкнул Чехов, резко подвинув локоть товарища, и, чуть отдышавшись, более доброжелательно продолжил. Вань, мне стыдно это говорить, я мужчина и позволять такие просьбы себе не должен. Обними меня, Есенин. Мне страшно.
Хеттский уверенно закивал и крепко обхватил дрожащего друга руками. Тот уткнулся мокрым носом в плечо, шмыгнул и кое-как смог ответить на этот жест. Женя не мог говорить ничего, слова прерывались резкими порывами воздуха из легких, из глаз текли стыдные слезы.
Жень, солнце на улице красивое?
Да
А мне кажется, нет. Настоящее солнце сидит сейчас рядом и боится чего-то, что не должно случиться. он замолчал и продолжил. Тебе двадцать два, а не четырнадцать. Ты абсолютно свободен. Что бы он ни хотел с тобой сделать, права не имеет, понимаешь? Ты сможешь это ему сказать?
Нет, Ваня. Чехов закачал головой.
Я скажу.
Нет, Ваня! уже не жалобно, а взволнованно выпалил парень, схватив друга за плечи. Ты убьешь меня!
В таком случае, есть у меня одна мысль, брат. Есенин хлопнул Чехова по плечу.
Время шло долго для обоих. Женя трясся от тревоги о своем будущем, заправляя все воспоминаниями о прошлом, Ваня ждал, когда же друг снова улыбнется. Звонок прозвучал криком в горах, от которого вот-вот и полетит на землю ледяная лавина. Есенин оставил Чехова собираться с мыслями, а сам пошел осуществлять гениальный план по спасению жизни товарища.
Здравствуйте.
Отойди! Где он? Да я на куски щенка этого порву! Исключиться из Сеченовского, нагуляла тебя твоя мамаша, идиот, ты точно не мой сын! Крайний дурак, мне мерзко видеть на тебе мою фамилию! Павел Алексеевич откинул фигуру Вани в сторону, но тот перекрыл проход в спальню.
Спокойнее, господин. Женя отошел поговорить с однокурсниками.
На нервах моих играешь, церковная мышь?! Какие к черту однокурсники?! Да я убью его! А потом приду на исповедь, найду там тебя и прибью следом!
Спокойнее. Женя не просто исключился, он перевелся в другой университет, осознав свою любовь к другому миру.
О чем Вы? Павел Алексеевич замер, выдохнув, и устремил взгляд на Ваню.
Женя с сентября студент Литературного университета. Можете сходить и уточнить, правда, спешу Вас предупредить: имя и фамилия его ценности не имеют. Знают Вашего сына лишь как Есенин, сравнивая талант с трудами этого гениального поэта. спокойно улыбаясь, врал Ваня. Прошу, сходите. успевая схватиться за недоумение отца, Хеттский быстро вытолкнул его из квартиры. Дело сделано.
Чехов выпорхнул из комнаты и, неуверенно улыбаясь, взял друга за плечи.
В кабинете декана сидит Ленка, она, во-первых, имени моего не знает, а прозвище еще как, а, во-вторых, обожает меня, как родного сына. Были даже сплетни, что у нас роман.
Ваня! Да ты жизнь мне спас! Голова твоя светлая! У меня первая группа крови, ты скажи, я хоть всю отдам! Дружище, черт тебя подери! прыгал по комнате счастливый Чехов, тряся Есенина за руку.
Осталось ждать возвращения. Покурим?
Женя кивал, ронял сигареты из скачущих от счастья рук, а Ваня трепал его по голове, щуря глаза от солнца. Над высоткой вдалеке поднимался туман, а лучи света пробирали его насквозь, выползая красными лапами, ползущими по городу. Во всех лужах было солнце, дети гонялись за его зайчатами, парочки в окнах обнимались, не боясь яркого огня, равному огню их любви, но из всего этого не было никого даже издалека напоминающего Чехова и Есенина, сложивших свои руки на подоконник.
Павел Алексеевич остановился напротив сына примерно через два часа. Женя не волновался: даже если что-то пошло не так, с такими друзьями любая боль решаема.
Прости, что разозлился, сынок. Таких хороших слов про тебя я никогда не слышал! Литература достойное призвание! Не разочаровал. Спасибо, Есенин! мужчина захохотал и протянул руку своему ныне уважаемому сыну.
Чехов протянул и свою для рукопожатия, а взгляд перевел на сидящего за столом веселого Ваню.
«Спасибо, Есенин», говорил его взгляд.
Глава 2. За работу.
Меня приняли!
В кухне раздались крики, аплодисменты, Базаров бросился к другу пожимать руку и хлопать по спине, Чехов довольно закивал и в привычной циничной манере произнес:
Ну все! Взрослая жизнь! Остается жениться.
Я собираюсь, я же не Есенин. Коровьев довольно пожал плечами.
Адам весь сиял, щеки приобрели яркий красный оттенок, а глаза приятно светились амбициями и желанием что-то делать. Все его тело говорило невозможности стоять на месте, оставалось лишь двигаться к далеким мечтам. Только что он вернулся с собеседования в оркестр в один небольшой, но известный в некоторых кругах театр. Парень понимал это лишь начало, но и к нему нужно отнестись с ответственностью, ведь может не случиться и продолжения. Ужасно радовало, что наконец-то можно работать по специальности, а не подрабатывать на всяких неинтересных профессиях за копейки.
Слушай, ты следи за речью! На меня девочки вешаются. А на тебя только Бегемот, когда ему Сашка на хвост наступает. Задумайся.
Я не сомневался, что у тебя получится. Ты талант. прервал язвительного товарища Базаров.
У меня образование Гнесинки, меня куда угодно возьмут, парень. Но спасибо.
А я, кстати, тоже хочу устроиться куда-нибудь! выпалил Есенин, потрепав себя по волосам.
Парни замолчали, глядя на друга-разгильдяя в упор. Есенин и работа казались чем-то таким отдаленным
Зарабатывать хоть копейку хочется. Нашел уже пару волонтерских программ.
Молчание стало еще более напряженным, но его прервал громкий вопль смеха Чехова и короткий кашель Коровьева, после которого тот ласково продолжил:
Ваня, послушай
Стой, стой. Не говори ему. начал барабанить по столу Женя, напоминавший мальчика, который позвонил в дверной звонок и убежал.
Он зря время потратит, Чехов.
Ваня по определению тратит время зря. пожал плечами Базаров. За волонтерство не платят.
Наверное, Витя изменился сильнее всех за эти полгода. Вместо робкого комочка, что не мог сказать ни слова, боясь осуждения, за столом сидел уверенный в себе, красивый и достойный молодой человек. Он знал, что хочет от жизни, уверенно шел к цели. Не потерял Базаров, правда, прежнего спокойствия, вечеру под громкую музыку предпочел бы тихую прогулку по улицам Москвы с Булгаковым своим лучшим другом.
Я вас проверял. насупился Есенин и закашлялся. Неплохо было бы в бар какой-нибудь, паб.
Я могу тебе помочь. У меня есть связи с кем нужно, я могу замолвить пару слов. У тебя готово резюме? Булгаков наклонился, Есенин быстро кивнул. Отлично. Дашь почитать?
Еще чего! Может, раздеться еще? вскинул руки Ваня. Не надо учить меня жить!
Ты неисправим. Собирайся.
Сейчас?! Мы с Чеховым хотели на дуб залезть. Может, вечером?
Вот в резюме дополнишь, что по деревьям ползать умеешь, а сейчас собирайся. Саша хлопнул по плечу Есенина и накинул короткую черную джинсовку.
На улице свежо, только что прогремел октябрьский ливень, капал лишь небольшой дождик, солнце еще не собиралось вылезать из-под одеяла нежных туч. Все вокруг было пронизано влагой, она словно даже оседала на руки, и волосы Вани быстро стали кучерявыми, густыми и пушистыми. Кажется, перебирая их, он даже забыл, куда направляется, ведь в метро по привычке чуть не сел в сторону центра, где находился университет. Сашка, смеясь, оттянул Ваню на нужную платформу. В метро горели приглушенные фонарики ламп на «Улицу 1905 года» коварные руки технологичных перестроек не дошли, и, надеюсь, не дойдут.
Булгаков потушил сигарету около небольшого, но, очевидно, очень симпатичного бара и кинул ее в неглубокую лужу.
Есенин, жди меня здесь. Приготовь документы.
Какие документы?
Ваня, паспорт, резюме. повернул в его сторону голову Булгаков. Ты же взял документы? он начал грозно надвигаться к другу.
Взял, взял. Только они дома.
Господи, Есенин, в кого ты такой дурачок? Я попрошу Витю донести их до «Улицы», поехали назад.
Есенин стыдливо спустился вниз, потирая рукав. Неприятно, что заставил друга тащиться в такую даль, а еще неприятно, что его всегда выставляют дураком или просто легкомысленным. Ваня сложил руки на груди и молча уставился в стену, поджав брови.
«Почему они так со мной? Я же все делаю, чтоб меня любили», думал он, слушая рокот колес и возмущенные вздохи Булгакова.
Витя, смеясь, передал документы, и все повторилось заново: поезд, вздохи и ужасные мысли, что, может быть, его никто и не любит в этом мире.
Саш, вы меня любите хоть немного? пропустил пару кашлей Ваня, не смотря в сторону друга.
Мы тебя обожаем.
«Однажды я должен был понять, что все меня обожают, но никто не любит», пронеслось в голове парня, из-за чего тот сильно напрягся.
А что?
Ничего. Просто спросил. усмехнулся Ваня горькой и тяжелой ухмылкой.
И снова Булгаков и Есенин стояли напротив деревянных дверей бара, первый снова убеждал второго заготовить бумаги, молча стоять и ждать возвращения товарища. У Хеттского не было сил пререкаться, слишком сильно глубокие мысли лишили желания вообще что-то говорить. Да, в принципе, сейчас-то их и не было в голове они прятались в груди комком тревоги, растворяющимся так же быстро, как и появившимся. И через две минуты Есенин снова улыбался, стучал ногой по асфальту и курил сигарету. Булгаков коснулся его плеча, указал в сторону дверей, а Ване и объяснять не нужно: спокойно пошел внутрь.
Не прошло и пяти минут, как Хеттский вышел, вытягивая из пачки новую сигарету. Саша поджал брови и подошел к беспечному товарищу.
Ты так быстро?
Меня не взяли.
Странно У нас еще четыре бара, погнали.
Ваня, легко подпрыгивая, пошел следом, наступая на лужи полной ногой, заставляя воду заливаться в кроссовки.
И снова такой же итог: Саша поговорил с кем нужно, расхвалил своего товарища, а тот вышел через несколько минут, закуривая новую табачную палочку. Булгаков не понимал, что он делает не так, и винил в первую очередь себя: Есенин-то не глупый, выкручиваться и говорить умеет.
Вань, в следующем план такой, максимально неприятный. Булгаков поморщился, доставая из кошелька купюры и засовывая в руку товарищу. Ты понимаешь, что делать, если что-то пойдет не так во время собеседования. Тьфу ты, стыдно самому Саша уткнулся лицом в руку.
Но, черт побери, даже этот надежный, как швейцарские часы, план провалился! Булгаков чуть ли не за волосы себя тряс, когда Ваня выскочил и из этих дверей. Однако, хотя бы на десять минут позже чем в прошлые разы.
Не взяли?
Не-а.
А деньги где?
Есенин протянул купюры и мелочь.
Так, тут не хватает. Было две купюры, теперь больше и откуда-то монеты. Вань?
Я пива купил. пожал плечами рыжий. Вот и задержался.
Ваня, мне кажется, в тебе проблема.
Ничего нового промурлыкал под нос Есенин.
Я с тобой побуду на следующем собеседовании.
У Хеттского опять не было сил спорить. Он лишь молча шел по тоскливой Москве, глядя в лужи, поднимая глаза к небу. Где же солнце? Почему его нет? Неужели, начинается ненавистная зима? Под ногами не хрустели, а шикали мокрые листья, испачканные грязью. Булгаков не смотрел в сторону друга, его мысли были дома, в тепле. Перспектива прогулки никогда не радовала, а здесь в такую погоду шляться по всему городу.
Парни спустились в подвал очередного бара, где их ждал менеджер, которому Саша вылил столько рассказов о достоинствах своего товарища. Осечки быть не должно Булгаков все свои слова пятнадцать раз обдумывал и в жизни, а тут уже и все пятьдесят.
Здравствуйте. улыбнулся Есенин, садясь в кресло.
Здравствуйте, Иван. Можно ваше резюме, будьте добры.
Конечно. кивнул парень, протягивая документ.
Менеджер напряг брови, поднял их, попытался скрыть смешок и быстро передал бумагу Есенину после длительного серьезного прочтения, словно он не парня на роль бармена брал, а заключал договор с дьяволом.
Вы можете быть свободны, извините, но Ваша кандидатура нам не подходит.
Ваня посмотрел на ошеломленного Сашу, тот вытащил его из подвала и потряс за плечи.
Давай сюда резюме. Что его там смутило? не дожидаясь ответа, юноша вырвал из рук документ и начал стремительно бегать глазами по тексту, пока не затрясся от смеха.
Есенин смотрел на него вопросительно, долго и серьезно, пытаясь прочесть в глазах отражение того, из-за чего парень так громко хохотал. Булгаков кое-как добрался до барного стула, продолжая смеяться, залез на него, ударил друга по плечу и щелкнул бармену на пункт в меню, ведь прямо ничего сказать не мог, мешал хохот.
Да что не так, Саша, объясни!
Подожди произнес парень, пытаясь успокоиться, в конце концов, у него это получилось, и он шумно выдохнул. Смотри. В резюме нужно писать про университет, личностные качества вроде ответственности, а не то, что ты знаешь больше пятидесяти анекдотов про Штирлица, два года жил в степи и выжил после укуса гадюки, Ваня. последнее слово он протянул, ведь оно перешло в громкий смех. Ты самый лучший. Давай перепишем и попробуем снова? Одно место осталось. С твоими данными тебя точно возьмут!
Знаешь, Булгаков. улыбнулся Есенин, оглядывая глазами огромный клуб, наполненный огнями, железными трубами и незнакомой музыкой. Я чего-то не хочу больше работать.
Глава 3. Любовь зла.
Жизнь менялась, а значит, должно было что-то исчезнуть и появиться. Ведь так всегда: гаснет звезда загорается новая, тухнет растение восстает из земли прекрасный цветок, строятся города на месте разрушенных лесов, горы разрушаются, все умирает и возрождается из пепла, словно горячий феникс.
Но если разрушения в квартире 12 в доме 27/13 на улице Малой Грузинской проходили тихо, за одной закрытой дверью Впрочем, к этому мы еще вернемся. То новизна появлялась ярко и громко, будь то слова Коровьева об устройстве на работе или же начало у Чехова серьезных отношений.
Женя влюбился как никогда. За эти две недели глаза приобрели в себе маленькие огоньки, на лице постоянно стоял румянец, и вот он уже не завтракает со всей компанией, а спешит с утра пораньше к этой прекрасной Вике. Настоящий влюбленный хулиган из школы перестал драться с Ваней от скуки, ведь кровь, по его мнению, отпугивала девушек, стал воровать у Адама духи, долго прикладывал волосы и даже перестал надевать любимую футболку с голым солистом рок группы. Скакал с утра по московским лужам, срывая с клумб цветы, и он не слышал ничего, глаза были устремлены далеко в окно возлюбленной, куда словно садилось солнце вечерами. В волосах путались капли дождя, улыбка и крепкие объятия сменили весь мир, даже друзья перестали быть на таком месте, как эта красавица, укравшая сердце Чехова. Но и те понимали если их друг искренне влюбился, нельзя ему что-то запрещать. Больше всего радовался за товарища Ванька Есенин. Не обошлось без колких шуток, мол, наконец-то ты кому-то понравился.Но счастья Хеттского было не передать словами. Сам парень только недавно поставил точку в отношениях с девушкой и очень умело скрывал тоску.Учиться с нуля не приходилось двадцать лет практики. Рассказывать некому, никто и не спросит. Есенин пару раз начинал расхваливать Чехову все прелести любви, но оказывался прерван словами «да что ты вообще понимаешь?». А Ваня многое понимал. И многое чувствовал. Просто молчал.
Этим утром Чехов предупредил всех, что квартира больше не должна представлять из себя логово первобытных жителей и Коровьева, ведь Вика очень сильно захотела познакомиться с друзьями парня. Честно, сами товарищи сами очень хотели узнать поближе эту девушку, ведь Женя так ее расхваливал, поэтому даже Есенину пришлось убираться. Вся квартира наполнялась прозрачными глазками мыла, пахло хлоркой, а в мусорку летел всякий хлам. Так Саша случайно нашел и выкинул мертвую лягушку, успев завизжать и, как ему показалось, словить пятнадцать инфарктов. После разгорелся новый вопль, Базаров понял, что не может найти мертвую лягушку для учебы, поэтому Булгакову пришлось рыться в пакете и собственноручно доставать оттуда маленькое зеленое тельце.Количество инфарктов повысилось до тридцати.