Августа: Отец, простите меня. И, пожалуйста, проследите, чтобы маэстро Чимарозо не терпел нужды, а имел всего в достатке для своего творчества и приятного времяпрепровождения.
Шувалов: Будьте спокойны о столь дорогом вам маэстро, ваше высочество. Две оперы его, «Экстравагантный граф» и «Мнимая парижанка», были признаны достаточно забавными, но не столь выдающимися, чтобы наполнять кассы театров, и потому были сняты с афиши. Но, коль будет вам угодно, мы можем и их сыграть здесь, на Капри, в своём имении, дабы вы изволили быть довольными и не рвались столь сильно на большую землю.
Августа бросается на шею Шувалову.
Августа: Отец, спасибо вам! Пожалуйста, позабудьте весь тот вздор, что я наплела вам. Позабудьте, пожалуйста, девичьи фантазии. И последнее, батюшка
Шувалов: Да-с, милая Августа, повелевайте.
Августа: Батюшка, при императорских театрах есть тенор Иван Шувалов. Какое он имеет отношение к нам?
Шувалов: Гм Никогда я не осмеливался упоминать при вас о нём. Бог знает, откуда вы прознали. Он ваш брат, Августа. Но не по царственной матушке вашей, а за десять лет до вашего появления на свет, когда я был ещё совсем молодым, очаровала меня прелестная и бойкая танцорка. Кхм Ваш брат был определён в театральную школу, ибо у него обнаружился голос необыкновенной красоты, то, что называется большим голосом. Кхм Я так боялся, что сия новость принесёт вам расстройство.
Августа: Но ведь он мне брат, батюшка. Как можно быть расстроенной столь радостной вестью? Ах, как я люблю его и мечтаю увидеть, дабы выразить ему свои преданные чувства. А можно ли его, отец, выписать сюда, на Капри?
Шувалов: Нет, ваше высочество, это никак невозможно. Императрица ни за что не отпустит его, тем более, сюда. Ибо не в её характере держать семьи в одном месте. Я даже не буду просить об этом, дабы не вызвать её высочайшего гнева.
Августа: Спасибо, батюшка. Люблю я вас нежно и желаю вам спокойствия и заслуженного вознаграждения за ваши непрестанные труды.
Шувалов: Прошу вас, ваше высочество всегда помнить, что вы есть внучка Петра Великого, императора и самодержца всероссийского, чья слава достигла небес и останется во веки веков в памяти благодарных потомков.
Чимарозо встаёт с поклоном.
Чимарозо: Ваше высочество, ваша высочайшая просьба исполнена
Августа: Отлично, мой учитель. Сейчас вас ждёт быстрокрылый люгер, который вмиг донесёт вас до Неаполя. Возвращайтесь завтра пораньше с новостями!
Августа срывает несколько цветков и вручает Чимарозе. Шувалов и Чимарозо кланяются и выходят.
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Входит Иоанна.
Иоанна: Матушка, поди, устали вы, отдохните, прилягте на кушеточку. А я расчешу ваши прекрасные волосы, полные золотого солнечного света, и почитаю святцы.
Августа: Отчего же мне устать, милая Иоанна? Чай, не пашу я землю, не сею хлеб, не тащу полный невод, а словно птичка небесная сыта и пою с утра до ночи! Жизнь моя праздная. Грех это, Иоанна.
Иоанна: Не то для вас правда, царевна. Грех в другом, когда сладко, а человеку падко. Я об этом молодом италианце. Сама я италианка, и знаю этих молодых неаполитанских синьоров, безденежных, но с большими надеждами. Все эти лаццарони, рыскающие в поисках богатых иностранцев, а особенно иностранок. Все эти услужливые чичерони Одолели черти святое место.
Августа жестом прерывает её.
Августа: Бог с тобою, Иоанна. У тебя снова дурное настроение. Лучше обними меня, старая дева, а я тебя поцелую.
Иоанна: Два часа сидел здесь этот рагаццо, песни пел, музыку играл, беседы вёл.
Иоанна продолжает недовольно бурчать, а затем поёт со смыслом.
Много роз красивых в лете,
Много беленьких лилей,
Много есть красавиц в свете,
Только нет мне, нет милей,
Только нет милей в предмете
Милой Лизаньки моей.
Есть ли б сам Амур был с нею,
Он её бы полюбил,
Позабыл бы он Психею
И себя бы позабыл,
Счастлив участью своею,
В век остался бы без крыл.
В ней приятны разговоры,
В ней любезны поступь, вид,
Хоть привлечь не тщится взоры,
Взоры всех она пленит,
Хоть нейдёт с другими в споры,
Но везде любовь живит
А чем это всё закончится? Известно, чем! Надо бы отказать ему и больше не пускать на порог.
Августа: Побойся бога, Иоанна! Ты оскорбляешь не его, а меня.
Иоанна: Я, старая и верная ваша слуга, лучше всех знаю вашу душу. И вижу в ваших глазах лихорадочный блеск, ранее никогда невиданный. Блеск этот в глазах, словно в зеркале, отражает смятение молодой души, не знавшей ранее бурь и тревог вашего опасного возраста. Господи всевышний! Госпожа моя, царевна златокудрая, плечиком к плечику сидит с безродным лаццароне и томные песенки с ним поёт, а глаза её заволакиваются пеленою любовного дурмана. Грехи любезны доводят до бездны, помяните мои слова, старой дуры.
Августа: Да что с тобою, Иоанна? Или сон тебе приснился? Или стукнул кто по голове?
Иоанна: Быть беде, матушка, коль вспыхнут в вас чувства. И тогда закроются на веки перед вами врата царского рая.
Августа: Боже мой, Иоанна, о чём ты? Что это взбрело тебе в голову мучить меня столь невероятными вымыслами? Итальянец сей, тобою проклинаемый, юноша богобоязненный, глубоко и страстно верующий. И зовут его Доменико, Дементием. Люб он мне своею страстью к музыке, к божественной гармонии, прославляющей настоящие, высокие чувства, а не мнимые сиюминутные страсти. Хороший он человек, и видно это по его лицу и по стати его.
Иоанна: Смотрите, матушка моя любезная, как бы не пришлось вам потом волосы свои бесценные остричь. Позор-то какой будет на века вечные.
Августа: Волосы остричь? Уйти в монастырь? Ах, какая прекрасная мысль, Иоанна. Ведь ты не знаешь, как прекрасен в матушке Москве белокаменной Иоанно-Предтеченский девичий монастырь, и как праведны и чисты в нём инокини. А здесь, в Неаполе и на Капри, нет ни единого храма в честь Иоанна Крестителя, по-вашему именуемого Джованни Баттистой.
Иоанна: Ах ты ж, боже праведный! Как они обрадовались. Видите ли, подайте ей непременно самого Баттисту. А ведь меня, грешницу, нарекли в честь Джованни Баттисты, и то вам, матушка, совсем не ведомо. Не ведомо вам, что он, жизнь отдавший за всевышнего, есть глубоко в сердце моём, как и любого другого праведного неаполитанца. Ну-ка, матушка, давайте помолимся перед святым ликом, дабы отвратить от нас беду да страдание.
Обе встают на колени перед иконой и тихо молятся. Августа встаёт с просветлённым лицом.
Августа: Иоанна, спасибо тебе, моя старая подруга. (Крестит её и себя.) Но пойми, что сей итальянец лишь учитель мой, приносящий мне маленькую, совсем небольшую частичку земного счастия, но никак не великую любовь. Спасибо тебе и, пожалуйста, оставь меня сейчас, а вечером мы с тобою погуляем в саду и побеседуем о боге, а перед сном, как обычно, сядем за вязание и поговорим о старине.
Низко поклонившись, Иоанна выходит.
ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
Августа одна.
Августа: Что со мною? Почему мне так тревожно, так неспокойно? Неужели музыка внесла в мою душу незнакомые до сих пор смятение и волнение крови? Иоанна права. Тысячу раз она права! Ибо всё на земле идёт по раз богом заведённому порядку, и, коль время моё пришло, не миновать мне грешного чувства. Ах, как страшно! Но и сладостное, непривычное мне предчувствие нового охватывает моё существо. От самой себя я не могу скрыть волнения. И перед ликом матушки! Ах, моя дорогая родительница
Августа бросается на колени перед образом и долго молчит, склонив голову. Затем, сняв портрет императрицы, садится на пол, держа его на коленях.
Одиночество мой удел. В спокойных, размеренных беседах с отцом, перед ликом любимой матери, мне всё казалось простым и ясным. Отречение от страстей, тихая и одинокая жизнь в довольстве и холе, помощь и сострадание бедным и униженным. Всё это представлялось мне естественным и близким сердцу и душе. Не знала я, что однажды, в один день, в миг что-то перевернётся во мне. Что не ясно, не понятно, ибо до сель не знаемо. Сейчас мне хочется чего-то большего, нового. Чего непонятно. Предчувствие ли это любви?
Августа задумчиво умолкает. Она бережно водит рукой по портрету.
Матушка моя, младшая дочь Петрова, была дитём истинной, великой любви. Любви деда моего Петра Алексеевича к простой пленной ливонской девке, волею его ставшей российской императрицей. И всё, что могла, что умела моя августейшая родительница, было любить Она любила страстно и самозабвенно. И ведь во мне течёт её кровь. Я единственная дочь Елисаветы Петровны, именовавшейся небесным ангелом, и унаследовала её красоту и её характер. И, значит, её страсть и всепоглощающее желание любви.
Августа умолкает, целует портрет и вешает на стену, затем становится на колени и молится.
ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Раздаётся стук в дверь, входит Орлов.
Орлов: Ваше высочество, маэстро Чимарозо благополучно доставлен в Неаполь. В пути он не сходил с верхней палубы и пел в вашу честь, и я приказал нижним чинам выучить эту песню, дабы отныне она стала гимном, исполняемым в вашем высочайшем присутствии на борту кораблей средиземноморской эскадры.
Августа в замешательстве.
Августа: Боже праведный Это он!
Орлов: Извините, ваше высочество, но я не понял, что ваше высочество изволили повелеть.
Августа: Граф, мне не терпится услышать сей чимарозин гимн.
Орлов: Вы лишь только извольте пожелать, ваше императорское высочество.
Августа: Сделайте одолжение, господин адмирал. Я вам буду благодарна.
Орлов кланяется и на мгновение удаляется, вернувшись с гитарой в руках и в сопровождении шести матросов в белых форменках. Орлов играет на гитаре, три матроса стучат в ложки, остальные трое поют, держа в руках цветочную гирлянду.
Хор матросов в честь юной красавицы Елисаветы
Пленённо сердце нежной Лизой:
Вот радостей моих предмет;
Ея невинной взор и милой
Велит тебе забыть весь свет.
Цветущу зря красу и младость
Не чувственным возможно ль быть?
И пения внимая сладость,
Возможно ль пламень утаить?
В тебе одной, драгая Лиза,
Собранье вижу всех приятств,
В тебе одной соединила
Природа тьму своих богатств.
Дала тебе волшебны взгляды,
В одно мгновенье побеждать,
И вдруг мученье и отрады
В сердцах чувствительных рождать.
В лице твоём напечатлела
Румянец с белизной лилей,
Она изобразить хотела
Невинность тем души твоей.
Твой стан украсив простотою,
И стройность сохраня во всём,
Природа хитрою рукою
Явила совершенство в нём.
Как мягкий лён вкруг шеи белой,
Виются нежные власы,
Какие пишет кистью смелой
Художник редкий для красы.
Твой голос, каждое движенье
Для сердца новая стрела,
Восторг его оцепененье,
Тебе неложная хвала.
О коль тот счастлив и доволен,
Кто сердцем властвует твоим!
Он сам окован и неволен,
Но каждой бы желал быть им.
Завидовать сей лестной доле,
Напрасно грудь свою томить,
И быть у Лизы в век в неволе,
С чем можно счастье то сравнить!
Спев, матросы обвивают Августу гирляндой, низко в ноги кланяются и выбегают. Августа и Орлов остаются. Августа стоит, опустив глаза долу и еле дыша, Орлов пожирает её взглядом. Наконец, тягостное молчание прерывается.
Августа: Граф, памятуя незабвенное старое, с сего дня вам запрещается появляться мне на глаза. Займитесь самозванкой, и не медлите с исполнением воли государыни. Вас с нетерпением ждут в Петербурге!
Орлов преклоняет голову и стремительно выбегает.
ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ
Августа остаётся одна, в задумчивости перебирая цветы в гирлянде.
Августа: Боже! Наконец-то, я всё поняла. Смертельный, горький, роковой удар прямо в сердце. Ведь он клятвопреступник и цареубийца Боже мой! Но не всё ли равно? Прожить, прочувствовать лишь один короткий миг. Терпеть было бы выше моих сил, но и с холодной головой я выбрала бы то же. Ведь я дочь российской самодержицы. Могу ли я быть столь несчастной, чтобы не иметь того, что доступно самому убогому простолюдину?
Августа распахивает дверь.
Орлов! Немедленно вернитесь!
Оставив дверь открытой, Августа подходит к образам и, не вставая на колени, в полный рост медленно осеняет себя крестом. Вбегает Орлов, Августа падает в его объятия.
Занавес опускается.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ. «Ривьера»
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Перед опущенным занавесом в полумраке стоят, обнявшись, Августа и Орлов. Августа в длинной белой исподней рубашке, по-прежнему с гирляндой вокруг шеи.
Орлов: Верьте мне, моя царевна, что никого до вас я не любил столь страстно, столь глубоко, с таким восторгом и с таким почитанием! Божественное, прекраснейшее чувство осенило меня, недостойного этой милости. Это волшебный сладкий сон,.. И не хочется, и не могу оторвать вас от своей груди.
Глядя долу, Августа перебирает гирлянду и отвечает не ему, а себе.
Августа: Клятвопреступник и цареубийца! Пав в ваши объятия, я сравнялась с вами.
Орлов: О, как я люблю вас, люблю вас больше жизни!
Августа: Правы мудрые книги, любовь эгоистична Один цветок падает на пол.
Орлов: Лиза, моя милая Лиза! Я клянусь вам в вечной любви!
Августа: Не клянитесь мне. Клятвопреступник и цареубийца Вы предадите и убьёте.
Она роняет гирлянду.
Орлов: Клянусь! Вы моя жизнь, вы всё для меня Единственная.
Августа пытается освободиться из объятий.
Августа: Граф, вас ждут государственные дела
Орлов: Ах, не могу оторваться от вас. Ещё короткое, сладкое мгновение
Он в упоении поёт.
Орлов: Пчёлка златая!
Что ты жужжишь?
Всё в круг летая,
Прочь не летишь?
Или ты любишь
Лизу мою?..
Соты ль душисты
В русых власах,
Розы ль огнисты
В алых устах,
Сахар ли белый
Грудь у неё?..
Пчёлка златая!
Что ты жужжишь?
Слышу вздыхая,
Мне говоришь:
К мёду прилипнув,
С ним и умру
Неслышно появляется Рибас.
Рибас: Господин адмирал, пора отчаливать, пока не спал бриз. Вас с нетерпением ждут.
Орлов: До завтра, ваше императорское высочество. До встречи! Ни на единый миг не оставит меня ваш светлый божественный облик.
Орлов и Рибас выбегают. Тихо входит Иоанна.
Иоанна: Дело к тому и шло. Матушка, уж я весь лоб о пол разбила, отмаливая ваш грех. Грех, тяжкий грех Нет такого человека, чтоб век без греха прожил.
Августа: Пощади меня, Иоанна.
Иоанна: Бог простит, моя царевна. Он един безгрешен, и милостив, и щедр. Спаситель наш, одна в тебе отрада и надежда на избавление.
Августа поднимает цветок и закрывает им лицо. Августа: Оставь меня, Иоанна. Видеть я никого не могу.
Иоанна: Нагрешила и в кусты, матушка? Теперь ты знаешь, в чём твоё истинное предназначение. Ты появилась в мире божьем, чтобы замолить грехи своей родительницы. Ты знаешь теперь, как сладко было ей закрыть глаза и броситься в пучину наслаждений. Тебе ныне ведомо, к какой беде приводит легкомыслие. Тебе открылась вся истина твоей жизни, твоего существования, твоего предназначения. Жить богу служить, Августа.
Иоанна подбирает гирлянду и, поддерживая Августу под руку, выводит её.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Занавес поднимается, открывая приёмную залу Самозванки в отеле «Ривьера». В простенке между двумя большими распахнутыми настежь окнами на помосте стоит трон, спинка которого украшена золотым двуглавым орлом. Справа стоит клавесин, в обе стороны выходят большие двери. Под звуки полонеза Огинского зала наполняется гостями. Стоя у трона, громким криком и ударами жезла в пол у трона Гофмаршал представляет гостей.
Демарен: Воевода виленский князь Радзивилл!.. Великий гетман литовский принц Огинский! Барон фон Горнштейн!.. Пани и панове, дамы и господа! Отдайте должное красоте, уму и царственной высокородности единственной законной наследницы русского престола принчипессы Елисаветы!
В окружении свиты появляется Самозванка, держась прямо и гордо, с Андреевской лентой через плечо, и восходит на трон. Её сопровождают восторженные возгласы и приветствия. Гости поочерёдно приближаются к Самозванке и почтительно целуют ей руку.