С тех пор, вот уже сто лет роскоши и огнецветы русской души, написанные и отчеканенные Пушкиным положены на черный Гоголевский фон И тот, и другой «реалисты». И все-таки реализм и того, и другого хватает куда-то в символ, в сверхреализм, в надзвездное пространство, где живут вечные Светы, и вечные, борющиеся против светов Тьмы
С тех пор между Пушкиным и Гоголем и идет русская литература. От тихих светов, от сияний и зорь, от сладкой тишины мира она идет к его теням, для того, чтобы потом идти все выше и выше, к вечным и подлинным светам, борясь с веющими тьмами, вьюгами, снежными заносами, черными вечерами и, заметьте, совершенно реальными, которые и погубили простого массового человека Акакия Акакиевича
Н. Покровский
Российские настроения Н. В. Гоголя
Н. В. Гоголь великий подлинно русский писатель. По происхождению своему как с отцовской, так и с материнской стороны текла украинская кровь. Он горячо любил свою драгоценную Украину, воспел ее красоту в бесподобных своих красочных описаниях (Днепр, Украинская ночь, Степь и др.), вывел в художественной обрисовке разнообразные украинские типы, мужские и женские, особенно героев казачества, преклонился благоговейно перед величавой родной стариной, «малороссийской могилой», прочувствовал малороссийскую песню, но он не остался только малороссом. Из малоросского края он переехал в столицу имперской России Санкт-Петербург; с зрелым возрастом сюда перенеслись все его мысли и чувства; он почувствовал и осознал себя не только малороссом, но и россиянином, «русским», и стал самоотверженно служить России вообще. На родину, в Малороссию, он любил теперь поехать только на время, отдохнуть душой в обществе милых его сердцу «старосветских помещиков». Но ему скоро становилось скучно среди них, и он вновь уходил на шумный великороссийский простор жизни. Таковы общие сведения из его биографии.
О чем же говорит это? О том, что Гоголь был гениальный человек. Гений не способен ограничиться в пределах своей национальной ячейки и удовлетвориться только близкими, кровными интересами. Заключиться в таком узком кругу может только ограниченный ум, узкое сердце. Политическая самостийность есть вообще признак близорукости и самообольщения. Гению это несвойственно: он спешит выйти за узкие пределы своего национального областничества. Все великие люди, как Петр I и др., рушили те заставы и стенки, которые отделяли их от другого мира, откуда они стремились взять для себя все лучшее; сепаратизм не в их природе. Таков и Гоголь; из малоросса он стал русским вообще, с областнического, украинского вступил на великий общерусский путь жизни и деятельности; более того, когда ему душно было в России, он спешил уехать даже в Европу, в «вечный город» Рим. Таково свойство гения как широкой натуры.
Вообще, Гоголь в своей жизни и творчестве проявил в себе не узкого украинца, а подлинно русского человека. Основные свойства истинной русской натуры связаны, прежде всего, с Киевом, этой колыбелью Руси. Здесь сложился впервые во всей своей полноте политически национальный, нравственно-бытовой и религиозный русский дух и характер. С течением времени русская жизнь пробудилась и развилась на севере России. При сходстве общих черт жизни Южной и Северной Руси, Украины и Московии та и другая имели, однако, свои особенности.
До поры до времени южноруссы и великоруссы («хохлы» и «москали») обособлялись друг от друга; но с конца XVII века и особенно с появлением Петра I они объединились в одной высшей общерусской идее и составили единое государственное тело: великую императорскую Россию, с ее новой столицей Санкт-Петербургом. Южная Русь не подчинилась Северной, но и Северная Русь не поработила Южную Русь: обе они, как две сестры, старшая и младшая, объединились и выступили на новый общерусский путь совместной жизни, который явился третьей высшей стадией в историческом развитии общерусского типа, как одного из представителей в общечеловеческой семье.
Этот ход русской исторической жизни лучшие люди Южной и Северной Руси всегда понимали и строили согласно с таким пониманием свою жизнь и деятельность. Таков был и Гоголь; особенно важно то, что он, как украинец, почувствовал и осознал все величие и истину велико-российского начала, любя все родное, украинское, он однако поставил выше его все велико-российское и общерусское. Какой в этом отношении вразумительный урок дает всякому украинцу-самостийнику, не умеющему или не желающему отличить «великорусское» от «русского» вообще и своей пропагандой самостийности работающему на врагов общерусского начала.
Все лучшие произведения Гоголя созданы им во имя общерусской идеи. Весь смысл своей жизни он видел в служении только великой России. «Русь», «Россия», «русский человек» вот любимые слова, всюду мелькающие на художественных страницах его произведений. Даже в произведениях на украинские темы эти великие слова дают смысл и цель самого создания этих произведений. Вот, например, Гоголь воспевает в повести «Тарас Бульба» подвиги героев-казаков в борьбе их за родину и веру. И чем же одушевлены эти герои? Под напором сильного врага падает на землю смертельно раненый один атаман, другой, третий и каждый, умирая, только успевает сказать: «Пусть же пропадут все враги, а ликует вечные веки русская земля!.. Пусть же красуется вечно любимая Христом русская земля»!.. Именно русская земля, а не Украина, не Малороссия, хотя она, как прекрасная родина, конечно, дорога каждому казаку. А в конце повести сам умирающий русский богатырь Тарас Бульба говорит проникновенно своим врагам: «Постойте же, придет время, узнаете вы, что такое православная русская вера. Уже и теперь чуют дальние и близкие народы: подымется из земли русской свой царь, и не будет в мире силы, которая бы не покорилась ему!» В уста своего умирающего в конце XVI века героя Гоголь вложил исповедание той общерусской идеи, что Южная и Северная Русь должны объединиться в великое государство, великую российскую империю, возглавляемую великим государем, что такая именно стадия развития русского народа составляет высшую и совершеннейшую форму его исторической жизни, при которой только и возможно проявление всех лучших свойств русского духа и создание высшего общерусского типа. Такую великую Русь Гоголь мог уже частью наблюдать при своей жизни, при великом императоре Николае I, верил в такую Русь, любил ее и посвятил ей свою жизнь, именно ей, а не только родной Украине, которая стала лишь составной частью Великой России. К этой России взывает Гоголь (в «Мертвых душах») такими словами преданного ей сына: «Русь! Русь! Вижу тебя из моего чудесного, прекрасного далека (из Рима), тебя вижу Русь, чего же ты хочешь от меня? Какая непостижимая связь таится между нами? Здесь ли, в тебе ли не родиться беспредельной мысли, когда ты сама без конца? Здесь ли не быть богатырю!» Эту же Россию он сравнивал с «необгонимой» тройкой, которая мчится, «вся вдохновенная Богом!.. Русь, куда ж несешься ты?.. Летит мимо всеи, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства». В этих словах пламенный патриотизм Гоголя нашел себе наивысшее выражение.
Открытое и широкое исповедание общерусской идеи Гоголь дает в своей книге «Выбранные места из переписки с друзьями» книге, более ценной теперь и понятной для нас, чем для его современников. На данную тему написаны им целые главы, например, «Нужно любить Россию», «Нужно проездиться по России», «В чем же, наконец, сущность русской поэзии» и др. «Поблагодарите Бога прежде всего за то, что вы русский!» пишет Гоголь в первой статье. «Для русского теперь открывается этот путь, и этот путь есть сама Россия. Если только возлюбит русский Россию, то возлюбит и все, что ни есть в России» И Гоголь поистине любил ее, как может только мать любить свое дитя: если дитя неразумно или убого, то любящая мать проливает над ним горькие слезы; так и Гоголь, видя недостатки в любимой им России, «сквозь видимый смех проливал незримые миру слезы».
По мысли Гоголя, Россия стала велика со времени Петра I, когда началась новая эра единой общерусской жизни. «Гражданское строение наше пишет он произошло от того богатырского потрясения, которое произвел царь-преобразователь И Россия вдруг облеклась в государственное величие, заговорила громами и блеснула отблеском европейских наук. И вот уже почти полтораста лет протекло с тех пор, как государь Петр I прочистил нам глаза чистилищем просвещения европейского, дал нам в руки все средства и орудия для дела И теперь в России на всяком шагу можно сделаться богатырем»
1
2
Неизменные великороссийские симпатии и устремления Гоголь показывает в замечательной литературной статье «О сущности русской поэзии». Он начинает в ней свои суждения опять с Петра I и с Ломоносова и кончает современными ему русскими писателями. Замечательно, что в длинной серии литературных имен почему-то не упомянуто Гоголем ни одного поэта-украинца. Мы не имеем права делать отсюда заключения, что Гоголь не признавал или не ценил украинских поэтов: это было бы совершенной неправдой. Но, говоря только о русских поэтах, Гоголь, как писатель, стоит на общерусском пути: он ценит тех поэтов, которые посвятили свое творчество общерусской идее и которые являются представителями духа великого русского народа, а не одной какой-либо части его или области; общее выше частного, отдельного, хотя бы последнее было по-своему истинно прекрасным. Опять здесь сказался высокий русский патриотизм Гоголя. По той же причине высшее преклонение перед всеми поэтами Гоголь отдает великому русскому поэту Пушкину, как своему вдохновителю: «моя жизнь, мое высшее наслаждение умерло с ним», писал Гоголь по случаю его смерти одному из своих друзей.
Тема нашей статьи столь важна и обширна, что обстоятельно раскрыть ее здесь не представляется никакой возможности, а приходится только коснуться ее в общих чертах, в виду ее важности по требованию современного момента русской жизни, и чтобы в этот момент кстати помянуть Гоголя добрым словом и искренней благодарностью, как учителя жизни.
Поистине велик Гоголь, как художник, как мыслитель и как русский патриот.
А. Амфитеатров
Столетие «Миргорода»
29 декабря 1834 года (9 января 1835 года по н. ст.) вышла из цензуры, и, значит, родилась на свет первая часть «Миргорода» Н.В. Гоголя, содержавшая «Старосветских помещиков» и основную редакцию «Тараса Бульбы».
Афанасий Иванович с Пульхерией Ивановной празднуют столетие своего литературного бытования, а вместе с ними и богатырь Тарас с сынами Андреем и Остапом, и Янкель, и Мардохай, умный, как сам Соломон, и все наши знакомцы-любимцы, милые с детских лет призраки из украинской героической эпопеи.
Любопытно это сочетание: появление на свет двойнею чуть ли не самых противоположных по духу, характеру и тону творений Гоголя.
Изумительный литературный Янус
1
Уже далеко позади, в XIX веке, осталось время, когда Гоголя, по долгому «оптическому обману», внушенному авторитетом Белинского, считали и канонически провозглашали «реалистом».
Двадцатый век успел разобраться в этом формальном заблуждении. Сыновья часто бывают очень похожи на отцов, но из этого отнюдь не следует, что отец повторяется в сыне. Так и из того, что Гоголь родитель русского литературного реализма, совсем не следует, что он сам принадлежал к вызванной им «натуральной школе». Он лишь соприкасается с нею отчасти, так сказать, одним боком.
Настолько отчасти, что, собственно говоря, «Старосветские помещики» единственное крупное творение, где Гоголь является безусловным и безукоризненным гением беспримесного реализма поэтического, пушкиноподобного.
Другим таким же беспримесно реалистическим совершенством можно назвать лишь маленькую «Коляску». Недаром обе эти вещи так любил Пушкин. Говоря о «Миргороде» в критической заметке «Современника», он с особенною ласковостью рекомендовал читателям «Старосветских помещиков» «эту шутливую, трогательную идиллию, которая заставляет вас смеяться сквозь слезы грусти и умиления». Для «Тараса Бульбы» Пушкин ограничился короткою отметкою, что его начало «достойно Вольтера Скотта»
2
Литературный реализм есть прямое отражение наблюдений жизни. В настоящее время историческая критика выяснила или, вернее, осмелилась заметить, что Гоголь наблюдал мало и лениво; писал же, полагаясь на силу своего вымысла, по преимуществу гениальною догадкою, брал чутьем. Таким образом, в отцы литературного реализма попал он случайно и даже против воли. Должен был усыновить детище, подкинутое ему Белинским, как передовым глашатаем культурных потребностей века.
И вот произошла роковая ошибка. Приняв видимость Гоголя за суть, Белинский сочинил и внушил современности своего Гоголя, реально-публицистического. Зачарованный сатирическою оболочкою Гоголева дара, критик не разобрал и не хотел разбирать какое зерно в ней таится. Белинский перед Гоголем похож на человека, который стоя у моря и любуясь, как в его ряби качаются отражения берегов, забывает о бездонности морского зеркала и не подозревает его глубинных тайн.
Случилось так потому, что Гоголь, мистик и фантаст по натуре, был в то же самое время одарен на редкость быстрою хваткою изобразительности. Это, по существу, добавочное и служебное свойство его гения было ошибочно принято, благодаря своей яркости, за основное. Таким образом, Гоголь едва ли не самый романтический из всех русских романистов, наиболее глубокий и смелый символист-обобщитель, неугомонный мечтатель, суеверный сновидец, «сензитив», иллюзионист, гиперболист, даже иногда галлюцинат и всегда колдун волшебного вымысла, был возведен в сан верховного жреца в храме русского реализма. А «гоголевские типы» были объявлены живой картинной галереей тогдашней русской действительности. По-нынешнему бы сказать, моментальными фотографиями, но тогда фотография еще была в пленках и едва шевелилась.
Напрасно пытался разъяснить себя сам Гоголь. Его символические самотолкования принимались как бредни капризного чудака, у которого с большого успеха ум за разум зашел и он сам не знает, чего хочет. Яркая изобразительность Гоголя оказалась авторитетнее воли изобразителя, творение вступило в полемику с умыслом творца.
В «Развязке Ревизора» Гоголь заставил «Первого комического актера», т. е. М. С. Щепкина
3
4
Нет, Николай Васильевич, сказал он, я своего живого Сквозника-Дмухановского вам не уступлю.
Да и как было уступать? При первом представлении «Ревизора» в Таганроге, после сцены Городничего с купцами публика, как один человек, обернулась к ложе местного полицмейстера и, называя его по имени, возопила:
Это вы! Это вы!
А полицмейстер, положив руку на сердце, растерянно отрекался:
Совсем не я! Ей-Богу, не я! Это ростовский, ей-Богу, ростовский!
Когда символически задуманный тип (если только символы «Ревизора» и «Мертвых душ» были действительно задуманы Гоголем, а не придуманы им после) сливается с жизнью до такой тесной близости, что может путешествовать из города в город, из веси в весь, всюду находя себе живое подтверждение, естественно и непременно, что жизнь и современность осилят в интересе и любви общества символическое устремление писателя. Блеск зримой поверхности надолго заслепит глаза на незримую глубину.
Надо было пройти многим десятилетиям, чтобы из-под Гоголя-реалиста, даже натуралиста, выглянул, в новом очаровании, Гоголь поэт-философ, созерцатель-ясновидец некоего обособленного от реальной сутолоки мира, который, правда, отражает ее, да! Но в каком преломлении? В зеркале мало-мало что не «четвертого измерения», в бездне, где живут вечные идеи Платона и «Матери» Гетева «Фауста», «где первообразы кипят»