Для человека, родившегося в крохотной балканской стране Миксо-Лидии, Рауль Сен-Сир сделал в Голливуде поистине блистательную карьеру. В тысяча девятьсот тридцать девятом году Сен-Сир, напуганный приближением войны, эмигрировал в Америку, забрав с собой катушки снятого им миксолидийского фильма, название которого можно перевести примерно так: «Поры на крестьянском носу».
Благодаря этому фильму он заслужил репутацию великого кинорежиссера, хотя на самом деле неподражаемые световые эффекты в «Порах» объяснялись бедностью, а актеры показали игру, неведомую в анналах киноистории, лишь потому, что были вдребезги пьяны. Однако критики сравнивали «Поры» с балетом и рьяно восхваляли красоту героини, ныне известной миру как Диди Флеминг.
Диди была столь невообразимо хороша, что по закону компенсации не могла не оказаться невообразимо глупой. И человек, рассуждавший так, не обманывался. Нейроны Диди не знали ничего. Ей доводилось слышать об эмоциях, и свирепый Сен-Сир умел заставить ее изобразить кое-какие из них, однако все другие режиссеры теряли рассудок, пытаясь преодолеть семантическую стену, за которой покоился разум Диди тихое зеркальное озеро дюйма в три глубиной. Сен-Сир просто рычал на нее. Этот бесхитростный первобытный подход был, по-видимому, единственным, который понимала прославленная звезда «Вершины».
Сен-Сир, властелин прекрасной безмозглой Диди, быстро очутился в высших сферах Голливуда. Он, без сомнения, был талантлив и одну картину мог бы сделать превосходно. Но этот шедевр он отснял двадцать с лишним раз постоянно с Диди в главной роли и постоянно совершенствуя свой феодальный метод режиссуры. А когда кто-нибудь пытался возражать, Сен-Сиру достаточно было пригрозить, что он перейдет в «Метро-Голдвин-Мейер» и заберет с собой покорную Диди (он не разрешал ей подписывать длительные контракты, и для каждой картины с ней заключался новый контракт). Даже Толливер Уотт склонял голову, когда Сен-Сир угрожал лишить «Вершину» Диди.
Садитесь, Мартин, сказал Толливер Уотт.
Это был высокий, худой человек с длинным лицом, похожий на лошадь, которая голодает, потому что из гордости не желает есть сено. С неколебимым сознанием своего всемогущества он на миллиметр наклонил припудренную сединой голову, а на его лице промелькнуло довольное выражение.
Будьте добры, коктейль, сказал он.
Неизвестно откуда возник официант в белой куртке и бесшумно скользнул к нему с подносом. Как раз в эту секунду последняя заслонка в мозгу Мартина встала на свое место, и, подчиняясь импульсу, он протянул руку и взял с подноса запотевший бокал. Официант, не заметив этого, скользнул дальше и, склонившись, подал Уотту сверкающий поднос, на котором ничего не было. Уотт и официант оба уставились на поднос.
Затем их взгляды встретились.
Слабоват, сказал Мартин, ставя бокал на поднос. Принесите мне, пожалуйста, другой. Я переориентируюсь для новой фазы с оптимальным уровнем, сообщил он ошеломленному Уотту и, откинув кресло рядом с великим человеком, небрежно опустился в него. Как странно, что прежде на просмотрах он всегда бывал угнетен! Сейчас он чувствовал себя прекрасно. Непринужденно. Уверенно.
Виски с содовой мистеру Мартину, невозмутимо сказал Уотт. И еще один коктейль мне.
Ну, ну, ну! Мы начинаем! нетерпеливо крикнул Сен-Сир.
Он что-то сказал в микрофон, и тут же экран на потолке замерцал, зашелестел, и на нем замелькали отрывочные эпизоды хор русалок, танцуя на хвостах, двигался по улицам рыбачьей деревушки во Флориде.
Чтобы постигнуть всю гнусность судьбы, уготованной Никласу Мартину, необходимо посмотреть хоть один фильм Сен-Сира. Мартину казалось, что мерзостнее этого на пленку не снималось ничего и никогда. Он заметил, что Сен-Сир и Уотт недоумевающе поглядывают на него. В темноте он поднял указательные пальцы и начертил роботообразную усмешку. Затем, испытывая упоительную уверенность в себе, закурил сигарету и расхохотался.
Вы смеетесь? немедленно вспыхнул Сен-Сир. Вы не цените великого искусства? Что вы о нем знаете, а? Вы что гений?
Это, сказал Мартин снисходительно, мерзейший фильм, когда-либо заснятый на пленку.
В наступившей мертвой тишине Мартин изящным движением стряхнул пепел и добавил:
С моей помощью вы еще можете не стать посмешищем всего континента. Этот фильм до последнего метра должен быть выброшен в корзину. Завтра рано поутру мы начнем все сначала и
Уотт сказал негромко:
Мы вполне способны сами сделать фильм из «Анджелины Ноэл», Мартин.
Это художественно! взревел Сен-Сир. И принесет большие деньги!
Деньги? Чушь! коварно заметил Мартин и щедрым жестом стряхнул новую колбаску пепла. Кого интересуют деньги? О них пусть думает «Вершина».
Уотт наклонился и, щурясь в полумраке, внимательно посмотрел на Мартина.
Рауль, сказал он, оглянувшись на Сен-Сира, насколько мне известно, вы приводите своих э новых сценаристов в форму. На мой взгляд, это не
Да, да, да, да! возбужденно крикнул Сен-Сир. Я их привожу в форму! Горячечный припадок, а? Мартин, вы хорошо себя чувствуете? Голова у вас в порядке?
Мартин усмехнулся спокойно и уверенно.
Не тревожьтесь, объявил он. Деньги, которые вы на меня расходуете, я возвращаю вам с процентами в виде престижа. Я все прекрасно понимаю. Наши конфиденциальные беседы, вероятно, известны Уотту.
Какие еще конфиденциальные беседы? прогрохотал Сен-Сир и густо побагровел.
Ведь мы ничего не скрываем от Уотта, не так ли? не моргнув глазом, продолжал Мартин. Вы наняли меня ради престижа, и престиж вам обеспечен, если только вы не станете зря разевать пасть. Благодаря мне имя Сен-Сира покроется славой. Конечно, это может сказаться на сборах, но подобная мелочь
Пджрзксгл! возопил Сен-Сир на своем родном языке и, восстав из кресла, взмахнул микрофоном, зажатым в огромной волосатой лапе.
Мартин ловко изогнулся и вырвал у него микрофон.
Остановите показ! распорядился он властно.
Все это было очень странно. Каким-то дальним уголком сознания он понимал, что при нормальных обстоятельствах никогда не посмел бы вести себя так, но в то же время был твердо убежден, что впервые его поведение стало по-настоящему нормальным. Он ощущал блаженный жар уверенности, что любой его поступок окажется правильным, во всяком случае, пока не истекут двенадцать часов действия матрицы.
Экран нерешительно замигал и погас.
Зажгите свет! приказал Мартин невидимому духу, скрытому за микрофоном.
Комнату внезапно залил мягкий свет, и по выражению на лицах Уотта и Сен-Сира Мартин понял, что оба они испытывают смутную и нарастающую тревогу.
Ведь он дал им немалую пищу для размышлений и не только это. Он попробовал вообразить, какие мысли сейчас теснятся в их мозгу, пробираясь через лабиринт подозрений, которые он так искусно посеял.
Мысли Сен-Сира отгадывались без труда. Миксолидиец облизнул губы что было нелегкой задачей, и его налитые кровью глаза обеспокоенно впились в Мартина. С чего это сценарист заговорил так уверенно? Что это значит? Какой тайный грех Сен-Сира он узнал, какую обнаружил ошибку в контракте, что осмеливается вести себя так нагло?
Толливер Уотт представлял проблему иного рода. Тайных грехов за ним, по-видимому, не водилось, но и он как будто встревожился. Мартин сверлил взглядом гордое лошадиное лицо, выискивая скрытую слабость. Да, справиться с Уоттом будет потруднее, но он сумеет сделать и это.
Последний подводный эпизод, сказал он, возвращаясь к прежней теме, это невообразимая чепуха. Его надо вырезать. Сцену будем снимать из-под воды.
Молчать! взревел Сен-Сир.
Но это единственный выход, настаивал Мартин. Иначе она окажется не в тон тому, что я написал теперь. Собственно говоря, я считаю, что весь фильм надо снимать из-под воды. Мы могли бы использовать приемы документального кино.
Рауль, внезапно сказал Уотт. К чему он клонит?
Он клонит, конечно, к тому, чтобы порвать свой контракт, ответил Сен-Сир, наливаясь оливковым румянцем. Это скверный период, через который проходят все мои сценаристы, прежде чем я приведу их в форму. В Миксо-Лидии
А вы уверены, что сумели привести его в форму? спросил Уотт.
Это для меня теперь уже личный вопрос, ответил Сен-Сир, сверля Мартина яростным взглядом. Я потратил на этого человека почти три месяца и не намерен расходовать мое драгоценное время на другого. Просто он хочет, чтобы с ним расторгли контракт. Штучки, штучки, штучки.
Это верно? холодно спросил Уотт у Мартина.
Уже нет, ответил Мартин, я передумал. Мой агент полагает, что мне нечего делать в «Вершине». Собственно говоря, она считает, что это плачевный мезальянс. Но мы впервые расходимся с ней в мнениях. Я начинаю видеть кое-какие возможности даже в той дряни, которой Сен-Сир уже столько лет кормит публику. Разумеется, я не могу творить чудеса. Зрители привыкли ожидать от «Вершины» помоев, и их даже приучили любить эти помои. Но мы постепенно перевоспитаем их и начнем с этой картины. Я полагаю, нам следует символизировать ее экзистенциалистскую безнадежность, завершив фильм четырьмястами метрами морского пейзажа ничего, кроме огромных волнующихся протяжений океана, докончил он со вкусом.
Огромное волнующееся протяжение Рауля Сен-Сира поднялось с кресла и надвинулось на Мартина.
Вон! Вон! закричал он. Назад в свой кабинет, ничтожество! Это приказываю я, Рауль Сен-Сир. Вон! Иначе я раздеру тебя на клочки и
Мартин быстро перебил режиссера. Голос его был спокоен, но он знал, что времени терять нельзя.
Видите, Уотт? спросил драматург громко, перехватив недоумевающий взгляд Уотта. Он не дает мне сказать вам ни слова, наверное, боится, как бы я не проговорился. Понятно, почему он гонит меня отсюда, он чувствует, что пахнет жареным.
Сен-Сир, вне себя, наклонился и занес кулак. Но тут вмешался Уотт. Возможно, сценарист и правда пытается избавиться от контракта. Но за этим явно кроется и что-то другое. Слишком уж Мартин небрежен, слишком уверен в себе. Уотт решил разобраться во всем до конца.
Тише, тише, Рауль, сказал он категорическим тоном. Успокойтесь! Я говорю вам успокойтесь. Вряд ли нас устроит, если Ник подаст на вас в суд за оскорбление действием. Ваш артистический темперамент иногда заставляет вас забываться. Успокойтесь, и послушаем, что скажет Ник.
Держите с ним ухо востро, Толливер! предостерегающе воскликнул Сен-Сир. Они хитры, эти твари, хитры, как крысы. От них всего можно
Мартин величественным жестом поднес микрофон ко рту. Не обращая ни малейшего внимания на разъяренного режиссера, он сказал властно:
Соедините меня с баром, пожалуйста. Да Я хочу заказать коктейль. Совершенно особый. А э «Елену Глинскую».
Здравствуйте, раздался в дверях голос Эрики Эшби. Ник, ты здесь? Можно мне войти?
При звуке ее голоса по спине Мартина забегали блаженные мурашки. С микрофоном в руке он повернулся к ней, но, прежде чем он успел ответить, Сен-Сир взревел:
Нет, нет, нет! Убирайтесь! Немедленно убирайтесь! Кто бы вы там ни были вон!
Эрика деловитая, хорошенькая, неукротимая решительно вошла в зал и бросила на Мартина взгляд, выражавший долготерпеливую покорность судьбе. Она, несомненно, готовилась сражаться за двоих.
Я здесь по делу, холодно заявила она Сен-Сиру. Вы не имеете права не допускать к автору его агента. Мы с Ником хотим поговорить с мистером Уоттом.
А, моя прелесть, садитесь! произнес Мартин громким, четким голосом и встал с кресла. Добро пожаловать! Я заказываю себе коктейль. Не хотите ли чего-нибудь?
Эрика взглянула на него с внезапным подозрением.
Я не буду пить, сказала она. И ты не будешь. Сколько коктейлей ты уже выпил? Ник, если ты напился в такую минуту
И пожалуйста, поскорее, холодно приказал Мартин в микрофон. Он мне нужен немедленно, вы поняли? Да, коктейль «Елена Глинская». Может быть, он вам неизвестен? В таком случае слушайте внимательно: возьмите самый большой бокал, а впрочем, лучше даже пуншевую чашу Наполните ее до половины охлажденным пивом. Поняли? Добавьте три мерки мятного ликера
Ник, ты с ума сошел! с отвращением воскликнула Эрика.
и шесть мерок меда, безмятежно продолжал Мартин. Размешайте, но не взбивайте. «Елену Глинскую» ни в коем случае взбивать нельзя. Хорошенько охладите
Мисс Эшби, мы очень заняты, внушительно перебил его Сен-Сир, указывая на дверь. Не сейчас. Извините. Вы мешаете. Немедленно уйдите.
Впрочем, добавьте еще шесть мерок меду, задумчиво проговорил Мартин в микрофон. И немедленно пришлите его сюда. Если он будет здесь через шестьдесят секунд, вы получите премию. Договорились? Прекрасно. Я жду.
Он небрежно бросил микрофон Сен-Сиру.
Тем временем Эрика подобралась к Толливеру Уотту:
Я только что говорила с Глорией Иден. Она готова заключить с «Вершиной» контракт на один фильм, если я дам согласие. Но я дам согласие, если вы расторгнете контракт с Никласом Мартином. Это мое последнее слово.
На лице Уотта отразилось приятное удивление.
Мы, пожалуй, могли бы поладить, ответил он тотчас (Уотт был большим поклонником мисс Иден и давно мечтал поставить с ней «Ярмарку тщеславия»). Почему вы не привезли ее с собой? Мы могли бы
Ерунда! завопил Сен-Сир. Не обсуждайте этого, Толливер!
Она в «Лагуне», объяснила Эрика. Замолчите же, Сен-Сир. Я не намерена
Но тут кто-то почтительно постучал в дверь. Мартин поспешил открыть ее и, как и ожидал, увидел официанта с подносом.
Быстрая работа, сказал он снисходительно, принимая большую запотевшую чашу, окруженную кубиками льда. Прелесть, не правда ли?
Раздавшиеся позади гулкие вопли Сен-Сира заглушили возможный ответ официанта, который получил от Мартина доллар и удалился, явно борясь с тошнотой.
Нет, нет, нет, нет! рычал Сен-Сир. Толливер, мы можем получить Глорию и сохранить этого сценариста; хотя он никуда не годится, но я уже потратил три месяца, чтобы выдрессировать его в сен-сировском стиле. Предоставьте это мне. В Миксо-Лидии мы
Хорошенький ротик Эрики открывался и закрывался, но рев режиссера заглушал ее голос. А в Голливуде было всем известно, что Сен-Сир может так реветь часами без передышки. Мартин вздохнул, поднял наполненную до краев чашу, изящно ее понюхал и попятился к своему креслу. Когда его каблук коснулся полированной ножки, он грациозно споткнулся и с необыкновенной ловкостью опрокинул «Елену Глинскую» пиво, мед, мятный ликер и лед на обширную грудь Сен-Сира.
Рык Сен-Сира сломал микрофон.
Мартин обдумал составные части новоявленного коктейля с большим тщанием. Тошнотворное пойло соединяло максимум элементов сырости, холода, липкости и вонючести.
Промокший Сен-Сир задрожал, как в ознобе, когда ледяной напиток обдал его ноги, и, выхватив платок, попробовал вытереться, но безуспешно. Носовой платок намертво прилип к брюкам, приклеенный к ним двенадцатью мерками меда. От режиссера разило мятой.
Я предложил бы перейти в бар, сказал Мартин, брезгливо сморщив нос. Там, в отдельном кабинете, мы могли бы продолжить наш разговор вдали от этого этого немножко слишком сильного благоухания мяты.
В Миксо-Лидии, задыхался Сен-Сир, надвигаясь на Мартина и хлюпая башмаками, в Миксо-Лидии мы бросали собакам мы варили в масле, мы
А в следующий раз, сказал Мартин, будьте так любезны не толкать меня под локоть, когда я держу в руках «Елену Глинскую». Право же, это весьма неприятно.