Дэннер увидел человека, идущего по улице города среди толпы людей, которые расступались перед ним, образуя крошечный островок пустоты. За мужчиной следовала гигантская фурия. Они напоминали Робинзона Крузо и Пятницу на этом маленьком движущемся острове, и толпа за их спинами снова смыкалась. Вот мужчина свернул в узкий переулок, с беспокойством посмотрел прямо в камеру и внезапно побежал. Дальше Дэннер увидел, как фурия заколебалась, остановилась, нерешительно шагнула в сторону повернулась и уверенно пошла обратно, тяжело ступая по мостовой
Дэннер снова перемотал фильм, и знакомая сцена опять появилась на экране. Теперь он весь дрожал, и мокрые от пота пальцы едва справлялись с кнопками автомата.
Ну, что ты об этом думаешь? бормотал он, обращаясь к фурии за спиной. У него появилась привычка разговаривать со своей преследовательницей, делать вполголоса замечания, даже не осознавая своих поступков. Ты видела что-нибудь подобное? Правда, что-то напоминает? Отвечай, безмозглая консервная банка! И, протянув руку назад, он ударил робота в грудь, как ударил бы Харца, если бы Харц был на месте фурии. От сильного удара металлическая грудь фурии издала глухой звук, словно ударили по стальной бочке. Это была единственная реакция фурии. Когда Дэннер обернулся, на полированной поверхности тела и безликой маске головы отражалась уже такая знакомая сцена на городской улице, будто робот наконец запомнил что-то.
Итак, теперь все ясно. Харц не владел никаким секретом и не мог отозвать фурию. А если и мог, то не собирался спасать Дэннера. Зачем? Ведь сейчас ему ничто не угрожало. Неудивительно, что Харц так нервничал, прокручивая фильм у себя в кабинете. Но его беспокойство было вызвано совсем не риском нарушить нормальную работу компьютеров, а всего лишь необходимостью согласовывать свои действия с развитием событий на экране! Как он, должно быть, смеялся после ухода Дэннера!
Сколько осталось мне жить? спросил он, снова ударяя фурию по стальной груди. Сколько? Отвечай! Хватит ли времени?
Надежда исчезла, ее сменила жажда мести. Больше не надо ждать. Теперь ему нужно отомстить Харцу и сделать это побыстрее, пока не кончилось отведенное ему кем-то время. Дэннер с отвращением подумал о напрасно потраченных днях бесполезные путешествия, женщины, бессмысленное ожидание спасения, которое принесет Харц.
«Боже мой, промелькнуло в сознании Дэннера, ведь, может быть, сейчас истекают мои последние минуты!»
Пошли! бросил он фурии, даже не подумав, насколько бессмысленна эта команда. Быстрее!
Стальная фигура повернулась и последовала за ним, невидимые часы внутри ее металлической груди отсчитывали минуты, оставшиеся до того момента, когда, как писал Мильтон, опустится поднятая рука.
Харц сидел в роскошном кабинете верховного управляющего компьютерными системами Земли за специально изготовленным по его заказу новеньким письменным столом. Теперь он достиг желанной цели стал повелителем планеты. Харц удовлетворенно вздохнул.
Лишь одна мысль мучила его он все время думал о Дэннере. Иногда с утра до вечера. Дэннер начал даже сниться ему. Харц не испытывал чувства вины, нет. Ведь ощущение вины подразумевает наличие совести, тогда как результатом десятков лет анархии стал глубоко укоренившийся индивидуализм, исключающий это старомодное понятие. И все-таки Харца не оставляло беспокойство.
Думая о Дэннере, он повернулся и отпер маленький ящик письменного стола, который демонтировал в своем старом столе и установил в новом. Он сунул внутрь ящика руку и легко провел ладонью по кнопкам панели управления.
Всего пара движений, подумал Харц, и жизнь Дэннера спасена. Но с самого начала он, разумеется, лгал Дэннеру, этому убийце-неудачнику. Харц действительно мог управлять действиями фурий и без труда спасти Дэннера, но не собирался делать этого. В этом для него не было необходимости. Вмешиваться в работу компьютеров всегда опасно. Стоит нарушить последовательность операций такого сложного механизма, как электронный мозг, управляющий жизнью общества, и может начаться цепная реакция, которая нарушит функционирование всей системы. Лучше не рисковать.
Наступит день, и ему, возможно, придется самому использовать спрятанный в ящике аппарат. Харц надеялся, однако, что этого не произойдет. Он задвинул ящик и услышал щелчок замка.
Сейчас он верховный управляющий. Повелитель преданных ему машин, с преданностью которых не может сравниться преданность человека. Старая как мир проблема кто контролирует контролеров? подумал Харц. И ответ: никто. У него, Харца, нет начальников и его власть абсолютна. Благодаря небольшому аппарату в ящике письменного стола никто не может контролировать его действия, действия управляющего. Ни внутренняя человеческая совесть, ни совесть общественная. Он никому не подвластен
Услышав шаги на лестнице, Харц на мгновение решил, что ему это чудится. Иногда ему снилось, что он Дэннер и за его спиной раздаются тяжелые неумолимые шаги. Но на этот раз он не спал.
Он ощутил удары металлических ног, когда они еще были ниже порога слышимости для людей, и до того, как услышал торопливые шаги Дэннера, взбегающего по личной лестнице Харца. Все происходило настолько быстро, что время, казалось, остановилось. Сначала он почувствовал тяжелые шаги робота, затем до него донеслись шум и крики внизу, грохот распахивающихся дверей и только затем шаги Дэннера, которые настолько точно совпадали с грузными ударами ног фурии, что металлические звуки заглушали движения человеческой плоти.
В следующее мгновение Дэннер распахнул дверь кабинета Харца, и шум ворвался в тихий кабинет, подобно циклону. Но циклону, который привиделся в ночном кошмаре. Он не двигался. Время остановилось.
Оно замерло, как замер и Дэннер, застывший на пороге; обеими руками он сжимал револьвер, потому что дрожал так, что не мог прицелиться, держа его в одной руке.
Движения Харца были автоматическими, словно движения робота. Слишком часто он представлял себе, как это может произойти. Если бы в его силах было заставить фурию ускорить смерть Дэннера, Харц сделал бы это. Но его могущество не распространялось так далеко. Оставалось одно ждать и надеяться, что палач нанесет удар раньше, чем Дэннер догадается обо всем.
Поэтому, когда опасность стала реальностью и Дэннер ворвался к нему в кабинет, Харц был наготове. Пистолет оказался у него в руке настолько быстро, что впоследствии он сам не мог вспомнить, как выдвинул ящик стола. Но ведь время остановилось. Харц знал, что фурия не позволит Дэннеру причинить кому-нибудь вред. Но Дэннер стоял в дверях один, сжимая револьвер в дрожащих руках. И Харц где-то в глубине сознания решил, что машина остановилась. Фурия не выполнит свои обязанности. Он побоялся доверить свою жизнь машине, потому что сам был источником разложения и обмана, способным нарушить их нормальную работу.
Палец нажал на спусковой крючок, и сила отдачи толкнула его руку назад. Из дула вырвалось пламя, и пуля помчалась к Дэннеру.
Харц услышал, как пуля ударилась о металл.
Время снова начало свой отсчет, на этот раз с удвоенной скоростью, чтобы компенсировать отставание. Оказалось, что фурия была всего в одном шаге позади Дэннера, и ее стальная рука успела отклонить в сторону револьвер, который он сжимал в руках. Дэннер действительно успел выстрелить, но фурия помешала ему. А вот выстрел Харца оказался точным.
Его пуля ударила Дэннера в грудь, пробила мышцы, кости, сухожилия и отскочила от стальной груди фурии, которая стояла за Дэннером. Лицо его внезапно превратилось в бесстрастную и равнодушную маску, ничем не отличающуюся от металлической маски робота. Дэннер откинулся назад, не упал из-за того, что стальная рука обнимала его, а медленно соскользнул на ковер между рукой фурии и ее металлической грудью. Из ран на груди и спине потекла кровь.
Фурия неподвижно застыла, полоса крови на ее груди алела, словно почетная награда.
Управляющий фуриями и одна из его фурий замерли, глядя друг на друга. И хотя фурия не могла говорить, в сознании Харца, казалось, раздавались ее слова.
Самооборона не является оправданием, словно произносила она. Мы никогда не наказываем намерение, но всегда действие. Любое убийство. Любое, без исключения.
Харц едва успел бросить револьвер в ящик стола и задвинуть его, как в кабинет ворвались взволнованные и перепуганные служащие.
Самоубийство, сказал он слегка дрожащим голосом, что было, впрочем, вполне объяснимо. Все видели, как безумец, которого преследовала фурия, ворвался в кабинет. Такое случалось не раз убийца пытался уговорить верховного управляющего, чтобы тот отозвал фурию и приостановил казнь. Успокоившись, Харц рассказал своим подчиненным, как фурия не допустила, чтобы незнакомец убил его. И тогда безумец выстрелил себе в сердце. Следы пороха на одежде убитого были убедительным доказательством (письменный стол находился рядом с дверью, и Харц стрелял почти в упор). Парафиновый тест покажет, что Дэннер действительно сделал выстрел.
Самоубийство. Для людей это объяснение звучало убедительно. Но не для компьютеров.
Мертвое тело вынесли из кабинета. Остались только Харц и фурия, все еще стоящие напротив друг друга. Возможно, кому-то это показалось странным, но вслух никто не сказал ни слова.
Сам Харц тоже не знал, насколько оправдано поведение фурии. Ничего подобного раньше никогда не случалось. Еще не было идиота, решившегося совершить убийство в присутствии фурии. Ведь даже сам верховный управляющий не знал, как компьютеры оценивают доказательства и выносят приговор. Может быть, эту фурию действительно отзовут? Если бы смерть Дэннера была на самом деле самоубийством, разве Харц сейчас стоял бы здесь, глядя на бесстрастную стальную маску фурии?
Ему было известно, что машины уже обрабатывают полученные данные, изучают доказательства и дают оценку тому, что произошло в кабинете. Но Харц не мог знать, получила ли фурия приказ следовать за ним повсюду до самого момента его казни, или она просто замерла, ожидая дальнейших указаний.
Впрочем, это не имело значения. Эта фурия или какая-нибудь другая, несомненно, уже получила указания от электронного мозга. У Харца был только один выход. Слава богу, что он мог спасти свою жизнь.
Харц наклонился, отпер маленький ящик письменного стола, выдвинул его и посмотрел на панель управления, которой ему так не хотелось пользоваться. Затем тщательно набрал кодовую комбинацию и ввел ее, цифру за цифрой, в главный компьютер. Ему казалось, будто он видит, как данные о действительно происшедшем стираются с магнитных лент и записывается новая, искаженная информация.
Харц посмотрел на фурию и улыбнулся.
Теперь ты обо всем забудешь, сказал он. Ты и компьютеры. Можешь отправляться. Больше мы не увидим друг друга.
Или компьютеры действовали с невероятной быстротой, или это было всего лишь совпадение, но через мгновение фурия шевельнулась, словно откликнувшись на команду Харца. С того момента как безжизненное тело Дэннера выскользнуло из ее рук, она стояла совершенно неподвижно. Теперь новые команды оживили ее, и первые движения фурии были резкими и несогласованными, будто она переключалась от одних команд на другие. Фурия даже поклонилась отрывистое движение головой, при котором ее маска оказалась на одном уровне с лицом Харца.
Он увидел, как его черты отразились в бесстрастной полированной маске фурии. В этом поклоне было нечто почти ироническое поклон дипломата с красной лентой запекшейся крови на груди, исполнившего свой долг честно и преданно. Фурия повернулась и пошла к выходу. Неподкупный стальной робот стал жертвой обмана, и лицо Харца, отражавшееся в полированной спине фурии, как бы с укором смотрело на верховного управляющего.
Харц следил за тем, как фурия вышла из кабинета и начала спускаться по лестнице тяжелыми равномерными шагами. Он чувствовал содрогание пола от тяжелых шагов, и внезапно его охватил ужас, от которого закружилась голова. Харцу показалось, что само основание общества разваливается у него под ногами.
Жизнь человечества по-прежнему зависела от компьютеров, а на них больше нельзя полагаться. Харц опустил голову и увидел, что у него дрожат руки. Он задвинул ящик стола. Замок щелкнул.
Ощущение полного одиночества пронеслось подобно порыву ледяного ветра. Харцу еще никогда так не хотелось человеческого общения, общения не с одним человеком, а со многими. Знать, что его окружают люди.
Он снял с вешалки пальто и шляпу и стал быстро спускаться вниз, сунув руки в карманы и подняв воротник, потому что ему стало холодно и никакое пальто не могло защитить его от озноба, источник которого был в нем самом. На полпути Харц внезапно остановился.
У него за спиной послышались шаги.
Сначала Харц не рискнул обернуться. Ему были хорошо знакомы эти шаги. Но он не знал, что ужаснее фурия, преследующая его, или то, что позади никого нет. При виде фурии Харца охватило бы чувство безумного облегчения значит, машинам можно доверять.
Он спустился еще на одну ступеньку, боясь повернуть голову. И услышал за спиной зловещий звук шагов. Тогда Харц глубоко вздохнул и посмотрел назад. Никого.
После бесконечно долгого, как ему казалось, ожидания он пошел вниз, то и дело оглядываясь назад. Он отчетливо слышал тяжелые неумолимые шаги за спиной в такт его собственным. Но его не преследовала фурия.
Это мстительные Эринии нанесли свой тайный удар, и вслед за Харцем шла невидимая фурия его совести.
Словно понятие греха опять появилось в мире и он был первым человеком, вновь почувствовавшим груз вины. Итак, компьютеры все-таки победили.
Харц медленно спустился по лестнице и вышел на улицу, все время слыша за спиной тяжелые неумолимые шаги, которые уже не принадлежали стальному роботу. Отныне они всегда будут сопровождать его.
Порог
В уютной квартирке в двенадцати этажах над машинами Западного Центрального парка было тихо. Жалюзи отражали мягкий свет. На стенах висели стандартные репродукции, на полу лежал ковер нейтрального цвета, в руке Хаггарда, иронично размышлявшего о ситуации, поблескивал хрустальный графин с янтарным виски.
«Совершенно неподходящее место, думал он, для эксперимента с черной магией».
Он налил Стоуну, который только что прибыл и теперь нервно затягивался сигаретой. Молодой адвокат наклонился вперед в своем кресле и взял стакан.
Ты не пьешь, Стив?
Не сегодня. Хаггард криво улыбнулся. Пей.
Стоун повиновался. Затем он отставил стакан, открыл портфель, который держал на коленях, и достал из него плоский продолговатый сверток.
Вот книга, которую ты просил. Он бросил сверток через комнату.
Хаггард не спешил вскрывать сверток. Осторожно положил его на приставной столик рядом с закрытым термосом, на котором задержал взгляд.
Стивен Хаггард всегда отличался холодностью. Владелец переживающего не лучшие времена рекламного агентства, он словно не замечал испытаний, которые выпадали на долю других, но явно не затрагивали его. Красивый мужчина тридцати четырех лет, с тонкими губами и равнодушным взглядом черных глаз, он невозмутимо шел по жизни. Как будто был закован в ледяные доспехи если не весь сделан изо льда.
А вот Стоун был полон тепла и смеха, этот крепкий парень с приятным лицом, немного моложе хозяина квартиры. Весь его вид не то что говорил, а кричал о простодушии.