Утро. Вернулся домой, с любопытством отыскал в дневнике все записи бесед со старым Моцартом. Особенно примечательны показались две беседы. Привожу их с сокращениями.
Из дневника. 17811782 годы. (Записано в Зальцбурге)
Леопольд Моцарт. Ему было четыре года, барон, когда я понял: он сочиняет музыку Однажды я застал его с пером «Что ты делаешь?» И четырехлетний ребенок ответил: «Я сочиняю концерт для клавира» Я расхохотался Это была пачкотня из клякс, поверх которых были написаны ноты По детскому неразумению он макал перо в чернильницу до дна. И как только подносил перо к бумаге падала клякса. И тогда он решительно размазывал ее и уже по ней писал музыку. Но когда я рассмотрел этот узор из клякс, я понял: ноты четырехлетнего мальчика составили сложнейшую музыку. Из глаз моих полились слезы я возблагодарил Творца. И сказал себе: ты должен посвятить жизнь этому Божьему чуду Он и вправду был Божье чудо. Все ему легко давалось, и всем он готов был пылко увлекаться. Это главная его черта.
Я. Но пылкость способна увлечь на ложный путь.
Леопольд. Именно, барон. Если бы не строгое воспитание. Я рано научил его упорно и систематически трудиться, обуздывать свою пылкость. И я заставлял его быть скромным, несмотря на все его великие ранние успехи. В детстве он плакал, когда его чересчур хвалили. В семь лет он был уже автором нескольких музыкальных сочинений. Тогда я решил представить его миру. Я взял дозволение у нашего доброго архиепископа, и мы втроем: крошечный Вольфганг, моя дочь и я отправились по Европе. Две недели мы провели в императорском дворце в Шёнбрунне. Добрейшая императрица Мария Терезия, восхищенная игрой моего мальчика, подарила ему костюм маленького эрцгерцога.
(Добавлю от себя: это был старый, поношенный камзол.)
Леопольд. Мой маленький Моцарт был в нем так забавен: игрушечный человечек в напудренном парике и в красном камзоле со шпагой. Он играл на скрипке, на клавире, который закрывали платком, и на органе. Играл, пока этого хотела публика. Концерты длились по четыре часа. И он часто болел. Я иногда думаю: может быть, поэтому он так плохо рос? Но это был единственный путь. Я не хотел, чтобы он повторил мою жалкую судьбу Но уже во время этого путешествия я понял, барон, как он опасно пылок. В семь лет он умудрился страстно влюбиться. И в кого бы вы думали? В Марию Антуанетту, нынешнюю королеву французов.
Я. Браво!
Леопольд. Она была прелестной девочкой, чуть постарше Моцарта. И что придумал маленький негодяй? После очередного концерта, награжденный аплодисментами, он вышел из зала и, увидев очаровательную Марию Антуанетту, нарочно грохнулся на паркете. Девочка тотчас бросается к нему, поднимает. И он, будто в благодарность, осыпает ее поцелуями. И тотчас объявляет, что непременно женится на ней опять же в благодарность за помощь. Но я разгадал его хитрость, заставил покаяться и пребольно выпорол А потом был триумф в Париже
В Париже я велел награвировать четыре его сонаты. И это в возрасте восьми лет Как сейчас вижу: он стоит у королевского стола, и королева передает ему лакомые кусочки. Но больше всего ему понравились королевские дочери. Они охотно его целовали. В восемь лет он обожал, когда его целовали женщины. И когда всесильная мадам Помпадур высокая, видная блондинка не захотела его поцеловать, он с возмущением воскликнул: «Да кто она такая?! И как она смеет не захотеть меня целовать, если меня целовала сама королева?!» И мне опять пришлось его выпороть за дерзость и пылкость. Когда мы вернулись в Зальцбург, покорив Европу, архиепископ запер его в своем дворце и предложил ему написать музыку к первой части оратории «Долг Первой заповеди». Он не верил, что мой мальчик все сочиняет сам Мальчик начал сочинять Он произнес слова Первой заповеди: «И возлюби Господа Бога твоего всем сердцем и всею душою твоею, и всем разумением твоим, и всей крепостью твоею», и понял, что Он с ним Вольфганг блестяще справился с заданием Я воспитывал его в беспредельной любви к Творцу, и это много раз спасало и еще спасет его Когда ему было двенадцать лет, наш новый монарх император Йозеф заказал ему оперу Мальчик был счастлив: опера это вершина музыкального искусства! И он написал ее Но премьеры не случилось. Он рыдал! Он не мог понять, что произошло. Так в двенадцать лет он столкнулся впервые с человеческой завистью. Господа музыканты испугались конкурента. Невидимая «музыкальная преисподняя» распространила о его опере зловредные слухи. И великий Глюк, имевший такое влияние на императора, не захотел даже взглянуть на партитуру и объявил издевательством саму идею заказывать оперу мальчику Мальчику?! Да он в семь лет умел делать то, что другие композиторы заканчивая жизнь! Я часто ему объяснял: «Полагайся только на Бога! Все люди сволочи! Чем старше станешь тем яснее это будет для тебя!»
(Добавлю: он рано научил мальчика видеть всегда и во всем интриги.)
Леопольд. Но все эти поездки по Европе были лишь подготовкой к одной великой поездке. Именно! Италия! Земля обетованная музыки! Если немецкий музыкант хочет занять должность при дворе, он должен получить признание в Италии. И мы поехали. Уже в Мантуе газеты написали: «Этот мальчик затмит всех!» В Милане нам дали удобное пристанище в монастыре. Была зима. У моего мальчика чувствительнейшее тело и он был счастлив, когда по возвращении с концерта находил нагретой постель. Это мелочи для другого, но они важны для деликатных натур. В Милане послушать мальчика собралась вся знать Ломбардии. Были исполнены три арии, сочиненные Вольфгангом. Одна потрясла даже меня. Эту большую арию он написал на знаменитый текст великого Метастазио «Несчастный мальчишка» (К. 77).
(Замечу: старик прав. Многие обращались к этому знаменитому тексту. Но никто никогда не достиг такой возвышенности. «Несчастный мальчишка»!
Неужели уже тогда он сам это почувствовал?.. Да, он так никогда и не стал взрослым. Прежде я думал, что в этом виноват его отец, столь долго его опекавший. Теперь думаю иначе. Это его суть: с рождения до смерти он несчастный мальчишка!)
Леопольд. Чтобы не томить вас, барон, я описываю лишь некоторые его триумфы Мы поспешили в Рим. Как вы знаете, на Страстной неделе в Сикстинской капелле исполняют великое «Мизерере». Я помню, как мой мальчик пришел в капеллу. Нет, нет, он не заметил восхитительных фресок Микеланджело. Он был весь в сладчайшей музыке. Когда мы вышли, я сказал ему: «Под страхом отлучения от церкви никто не смеет вынести из капеллы партитуру «Мизерере», чтобы никто и нигде не смог исполнить эту вершину папской музыки». Мой мальчик расхохотался. И, придя домой, без единой ошибки с одного прослушивания записал всю партитуру.
(Добавлю: об этой истории много рассказывали в Риме. Я же отмечу: в одной из его квартир в кабинете был великолепный потолок. Я спросил его: «Чья это живопись?» Он удивился, он вообще ее не заметил.)
Леопольд. А потом в Риме ему вручили высший папский орден. К сожалению, он редко надевал эти регалии: золотой крест, шпагу и шпоры. Он сказал: «Мне почему-то смешно». Он всегда был очень смешлив.
Я. О да! Я это знаю.
Леопольд. Теперь он стал кавалер Моцарт. Рыцарь Моцарт. Только великий Глюк был удостоен подобного. А потом мальчика избрали в Академию в Болонье.
Кто знал такое в пятнадцать лет! И тогда я заметил перемену. Он полюбил, чтобы им восхищались восхищались женщины!.. И я сказал: «Здесь твоя западня». Помню, молодая госпожа де Асте позвала нас на чудные фрикадельки из печени и великолепную квашеную капусту. Но он не восхитился этими яствами его глаза неотрывно были устремлены на госпожу де Асте. Мне пришлось опять сурово вмешаться.
А потом наш благодетель, старый архиепископ, умер
(Добавлю: уже тогда меня увлек этот гениальный мальчик. Поток солнечного света легкое, трепещущее. Как странно, что он не родился в Италии. Я наслаждался его искусством. Но исповедовал тогда иное. Будучи послом в Берлине, я познакомился с музыкой полузабытого тогда Иоганна Себастьяна Баха. С тех пор строгое искусство Баха и Генделя владело мной. И вот тогда мне стала приходить в голову дерзкая мысль: ввести солнечного мальчика в этот полузабытый мир. Какой удивительный цветок мог произрасти! И какое наслаждение ожидало нас, немногих жрецов истинной музыки! Но для понимания строгой музыки потребна строгая жизнь. Слишком много удач принесла ему судьба. Вот почему я весьма оживился, когда узнал, что новым архиепископом в Зальцбурге стал граф Иероним Колорадо. Я хорошо с ним знаком: непреклонная складка вокруг рта, надменный, неподвижный взгляд И мне нетрудно было уже тогда вообразить, как они встретятся избалованный славой юный гений и деспот. Сказка закончилась.)
Я никогда не верил, что Сальери отравил Моцарта.
Из письма пианиста К.Из дневника. 17811782 годы (Записано в Зальцбурге)
Привожу с большими сокращениями окончание моей долгой беседы с отцом господина Моцарта.
Леопольд. Сначала мы были благодарны новому архиепископу: он положил мальчику больше жалованья, чем всем остальным. Но потом стал заставлять его кавалера Моцарта каждый день в форменной одежде вместе со слугами являться для приказаний. Нет, я понимаю, он хотел обуздать его юношескую спесь, хотел заставить считать себя благодетелем. Но
(Добавлю от себя: именно тогда я услышал его соль-минорную симфонию Эта тревога дерзкие порывы мимолетное просветление И яростный взрыв мятежных сил в финале. О! Я понял тогда, что с ним происходит!)
Леопольд. Все кончилось прошением об отставке. И дело было не только в архиепископе. Я приучил Вольфганга к вечным путешествиям, и он не мог усидеть в нашем тихом Зальцбурге Архиепископ не разрешил мне отправиться с мальчиком. Но я не мог отпустить его одного. Он поехал вместе с матерью. На прощание я дал ему письмо с главными советами: «Ты знаешь, как ты пылок, и как твоя горячность приводит тебя в волнение о женщинах я не говорю, но запомни: здесь нужна величайшая сдержанность и весь твой разум. Ибо сама природа является нашей западней: кто не напрягает здесь рассудка, обречен на несчастье, которое кончается только со смертью».
Когда их карета отъехала, в ужасе от предчувствия я бросился на кровать и пролежал неподвижно до ночи. Вскоре я получил его первое письмо.
«Сердце мое преисполнено восторгом и восхищением. Мне так весело в этой карете, так тепло, и кучер наш поет и мчит во всю прыть».
И, читая, явственно услышал я его нежный голос и расплакался.
Все случилось, барон, как я предполагал Это произошло уже в Мангейме. Сначала я почувствовал в его письмах некий излишний восторг. У него острый язык!
(Добавляю: и сколько он сделал ему врагов!)
Леопольд. Мальчик обожает гаерничать. К примеру, в Мюнхене ночью солдаты на каждом шагу воинственно окликают: «Кто идет?!» И он неизменно отвечает им в ответ: «Накось выкуси!..» А тут вдруг тон писем совсем переменился. Одни восторги и описания бесконечных триумфов Я написал ему, что одним триумфом сыт не будешь. И что пока никто не предложил ему никакой должности, а я оплачиваю бесконечные счета, которые ко мне приходят. В ответ я получил: «Как мне хочется написать оперу. Я завидую всем, кто пишет оперу. Хочется плакать с досады, когда я слышу какую-либо арию» Да, да все дело в том, что он влюбился в певицу! Я знавал эту гнусную семью Веберов. Отец служил жалким суфлером. Хищная, жадная жена и четверо дочерей. На беду маленького Моцарта, вторая дочь пятнадцатилетняя Алоизия была высокая, стройная красавица, возмечтавшая стать певицей Узнав все это, я решил проверить, сколь опасно положение. Я написал ему письмо, будто один из его друзей, знаменитый молодой человек, вступил в выгодный брак. В ответ я немедленно получил просто поэму.
«Так жениться я не хотел бы. Я хочу сделать счастливой свою жену, а не составить с ее помощью свое счастье. Знатные люди не смеют жениться по любви. Зато мы, бедные и простые люди, можем взять в жены ту, кого любим» И так далее
Я все понял После чего он завалил меня описаниями тягот «бедных Веберов» А я?! Его отец?! Семеро детей! И двести жалких флоринов жалованья на протяжении всей жизни!
(Здесь он достал новый ворох писем И в продолжение нашей беседы весьма часто читал выдержки из них. Он жаждал сочувствия!)
«Дочь господина Вебера обладает красивым голосом. Ей недостает только умения играть на сцене»
Вы поняли, барон? Он решил ей помочь! Он помнил, как его принимали в Италии, и теперь захотел показаться ей во всем блеске! Он задумал общую поездку. С нею в Италию! А пока сочинял для нее арии Нет, недаром говорят, глуп, как влюбленный! Его несчастная мать прислала мне письмо: «Ты знаешь, когда мальчик завязывает новое знакомство, он сразу готов отдать последнее Пишу тебе в величайшей тайне, пока он ест Придумай, что сделать».
Бедная жена! И я написал ему: «Дражайший сын! Твое предложение разъезжать с Вебером и его дочерью чуть не лишило меня рассудка. Как ты мог хотя бы на час обольстить себя столь отвратительной и явно внушенной тебе мыслью?! Мечтания, одни пустые мечтания!.. Как ты мог позабыть свою славу? Своих старых родителей?.. Нет, нет, я понимаю твое желание помочь Это ты унаследовал от своего отца! Но прежде всего ты должен помогать своим собственным родителям, иначе душа твоя попадет к черту в лапы! Прочь из Мангейма! Марш в Париж! И скорее! Слава из Парижа распространяется по всему свету! Поступай, как великие люди! Или Цезарь! Или ничто!»
И он подчинился. Тогда он еще помнил наш девиз: «За Богом сразу идет отец».
Он написал мне: «Умоляю, наилучший из отцов, не думайте обо мне ничего плохого Есть люди, которые считают, что нельзя любить девушку, не имея при этом дурных намерений Надеюсь, вы простите мне, если я в азарте любви в чем-то забыл меру».
Вот в этот момент мой мальчик ушел от меня! Он подчинился мне, но не простил. Бедняга, он, конечно, поехал в Париж с одной надеждой: вернуться к возлюбленной, но со славой!
(Замечу: все, что он испытал, в его арии, написанной для Алоизии (К.294). Эта сладкая мука и тревожное, тревожное предчувствие!)
Леопольд. Но, к сожалению, Париж успел его забыть. Нет, не зря я ненавидел этот город. Никакого заказа на оперу он там не получил. И с трудом перебивался жалкими уроками. Мой французский друг барон Гримм написал мне: «Чтобы здесь пробиться, необходимы пронырливость, предприимчивость и подлость Думая о его карьере, я пожелал бы ему иметь вдвое меньше таланта и вдвое больше ловкости»
А потом как-то ночью пришел наш друг аббат Буллингер и положил передо мною письмо. Мой мальчик писал: «Дорогой аббат. В эти душные дни заболела моя мать Я метался по раскаленному городу в поисках врача и лекарств Она умерла у меня на руках. Сейчас ночь, и я пишу письмо отцу. Я пишу ему о матери как о живой Я боюсь, что он догадается. И шучу. И снова возвращаюсь к ее болезни Я пытаюсь его подготовить к худшему»
Несчастный мальчик! Через неделю я получил его письмо: «Я пишу вам в два часа ночи. Нашей дорогой матери больше нет на свете. Она умерла, не приходя в сознание, она угасла, как свеча»
Я звал его в Зальцбург. Архиепископ снова принял его на службу. Но он писал: «Я радуюсь встрече с вами, наилучший из отцов. И наперед обещаю себе приятнейшие, счастливые дни Но, клянусь честью, я не могу терпеть Зальцбург и его обитателей! Для меня совершенно невыносима их скучнейшая жизнь».