Бармен: Вы хотите сказать, что у верующего человека особое устроение души?
Старик: Безусловно. Но был такой композитор Дмитрий Кабалевский, который учил классике детей. И практически все его ученики её прекрасно воспринимали. То есть и вере научить можно.
Бармен: Понятно.
Старик: Но я не имею права молчать и не свидетельствовать о своей вере. Более того, если я прихожу к убеждению, что вера другого оказалась больше и вернее моей, то я не имею права оставаться в русле предыдущей традиции, как, например, это сделали, приняв Православие, поэт Онегин Гаджикасимов, философ Семён Франк, режиссёр Марк Захаров и многие другие из мусульман или евреев. Наверное, есть и обратные примеры, хотя на моей памяти столь же ярких нет. Не думаю, что можно привести в пример баптиста (или методиста?), короче, протестанта Кассиуса Клея, ставшего мусульманином Мухаммедом Али
Бармен: То есть Вы принимаете только христианскую точку зрения?
Старик: Исключительно! Причём в её православной традиции.
Бармен: А как же веротерпимость? Если Бог действительно Един и лишь воспринимается по-разному, как эти разные представления людей уживаются между собой там, наверху? Почему, решив в чём-то уступить иноверцам, Вы это делали бы в угоду им, а не Ему? Мысли-то о Едином Боге не с потолка берутся
Старик: Я понимаю субъективность моего восприятия, но оно для меня сверхобъективно. Поэтому, каким образом и на что я могу променять своего Бога или хоть как-то ума́лить Его даже в угоду мирного отношения с другим пониманием веры, мне непонятно, и этого я попросту не допускаю. Я понимаю, что и он, другой, воспринимает Бога в тех же самых личных регистрах. Я уважаю его восприятие, понимаю, что он, так же как я, никак не может своими взглядами поступиться, но принять их я ни в коем случае не могу, потому что Бог мой, а не общественный. Он не есть нечто среднестатистическое! Следовательно, парадигма «вера истина» тоже вполне приемлема.
Бармен: Вы хотите сказать, что всё дело в личном ощущении истины?
Старик: Конечно. Поэтому и остаётся мне принимать и исповедовать своего Бога, и не отрекаться от Него, и при этом принимать любого другого человека с его верой, которая мне не близка, но которая при этом никак не мешает мне принять этого другого. Важно понять: я не другого человека не принимаю, я веру иную принять не могу.
Бармен: Платон, по слухам, считал любовь разновидностью творчества.
Старик: Это здо́рово! Ибо и к любви, и к истине невозможно относиться нетворчески. Соответственно, вариант «вера творчество» также невозможно оспорить, и Платон абсолютно прав! И платоников ценю, хоть и указ мне только Христос и Церковь.
Бармен: Значит, за веру Вы всё-таки готовы отдать жизнь?
Старик: Вера не имеет личностного измерения. Она обращена непосредственно к Богу. Но всё-таки моя вера, при всём моём уважении к ней, занимает подчинённое положение по отношению как к любви, так и к истине, так и к творчеству. Но она настолько сопряжена с ними и с Самим Богом, что за неё, разумеется, жизнь отдать не только можно, но и должно, не умаляя жизни и не превращая смерть в саморастрату. И это происходит именно потому, что вера, занимая служебное положение, неразрывно и интимно связана с абсолютными ценностями, которые можно обосновать личностным бытием. А эти абсолютные ценности пропитывают сознание человека, нашего современника. Именно поэтому наш с тобой разговор мог состояться.
Бармен: Вы о чём?
Старик: О том, что ты в своём понимании мира и Бога, не зная Его, надеюсь, существуешь в русле Иосифа Бродского
Бармен: Это как?
Старик: Бродского называют заочным христианином.
Бармен: В каком смысле?
Старик: Заочники лекций практически не слушают, а экзамены сдают! Но, возможно, это произошло потому, что тебе, как и подавляющему большинству наших соотечественников, не встретилось на пути по-настоящему верующего человека прости, но я себя ни в коем случае не имею в виду!
Бармен: Вы хотите сказать, что я сдал экзамен как христианин-заочник?
Старик: Этот экзамен можно сдать, только представ перед Богом. Но то, с каким рвением ты бросился на обсуждение этих животрепещущих тем, вселяет надежду, что в вопросе веры ты отнюдь не безнадёжен.
Бармен: Я за собой такого никогда не замечал. Даже не знаю, радоваться сейчас или огорчаться
Старик: Вера действительно для человека очень важна. И особое её положение лично для меня может быть оценено только как свобода во Христе, а это реализуется, как мы знаем из Евангелия, через познание истины. Подобные рассуждения вполне применимы и к свободе творчества.
Бармен: Значит, свобода всё-таки очень важна?
Старик: Без свободы никак. Без неё то, что делает человека сродным Богу, никогда не проявится и никогда не просияет в человеке образ Божий. Без свободы нет самоотдачи и самопожертвования. Без неё и к Богу прийти невозможно. Свобода является катализатором пытливого человеческого ума.
Бармен: То есть Вы хотите сказать, что ратуете за просвещение?
Старик: Естественно, причём за глубокое и всестороннее.
Бармен: А нас учили: «Наука доказала, что Бога нет».
Старик: Разве Бог является предметом научных изысканий? Как можно доказать то, чем не занимаешься?
Бармен: Но нашим поколением это было воспринято со школьной парты. Да что там со школьной парты с детсадовского горшка!
Старик: Бог не может быть исследован никакими научными методами, причём, самое интересное, вне зависимости от того, есть Он или Его нет. Есть наука, а есть философия науки, которая, так или иначе, интерпретирует научные данные. Поэтому религиозная философия говорит одно, а атеистическая другое. И здесь, и там всё упирается в веру. В нашей стране главенствовал атеизм, поэтому и результат такой.
Бармен: Но миром наука-то занимается материальным.
Старик: И что с того? А вера занимается миром духовным, и смею уверить, что система познания там обоснована ничуть не хуже, чем в науке.
Бармен: За научным познанием стоят университеты, лаборатории, эксперименты!
Старик: А за познанием по вере монастыри, церковные Соборы. И есть ещё одна важная вещь: личный опыт каждого верующего. Есть даже книжка такая, изданная в начале 1900-х годов, автор Михаил Новосёлов: «Забытый путь опытного богопознания». Заметь: Бог может быть познан опытным путём. В Православии этот путь поверяется ещё и глубокими размышлениями.
Бармен: В науке есть чёткие критерии исследования полученных результатов, а как можно оценить религиозный опыт другого?
Старик: Вприглядку. Лицо праведника излучает свет. И это всегда можно соотнести с личным, пусть и очень скромным, но опытом. Ко всему прочему, есть опыт всей Церкви и её соборное сознание.
Бармен: По-моему, как-то неопределённо и зыбко.
Старик: Мне кажется, что большинство научных данных, полученных тобою в процессе твоего образования, которые ты принимаешь как данность, сам ты никогда не проверял. И тебе нет большой необходимости это делать, потому что ты вполне доверяешь своим предшественникам.
Бармен: Некий багаж научных знаний, вполне материалистических, к этому времени накопился у человечества. И это благо, что бы ни считали некоторые, ибо живём мы в материальном мире.
Старик: Материалистическое мировоззрение мне не претит, ибо я вслед за князем Мышкиным из «Идиота» Достоевского и митрополитом Антонием Сурожским готов свидетельствовать, что Православие является подлинно материалистическим восприятием мира, ибо всерьёз относится к плоти чает воскресения мертвых.
Бармен: Материалистическое мировоззрение не противоречит вере?
Старик: Вот и другого персонажа романа, Ипполита, это тоже изумило, когда он задумался о словах князя Мышкина. Спасение души важно именно потому, что оно в конечном итоге приведёт к спасению и оправданию плоти, ибо человек полноценен не духовно, а духовно-телесно отсюда свойственное нам, православным, это самое «чаяние воскресения мертвых». И коль мы переживаем и празднуем Вознесение Господне, то ликуем потому, что плоть человеческая, сотворённая Богом, отныне восседает одесную Бога Отца в небесных сферах.
Бармен: Вы утверждаете, что Православие является материалистическим мировоззрением?
Старик: Я не от себя это сказал, а сослался на митрополита Антония и Достоевского и обосновал их взгляд. Но я бы не стал называть то мировоззрение, о котором говоришь ты, материалистическим скорее, слегка научным, если рассматривать научность как благо. Ибо, по мысли Фрэнсиса Бэкона, знание приводит к Богу, полузнание удаляет от Него. А так как мы все, ныне живущие, учились уж слишком понемногу и чересчур как-нибудь и в наших головах чаще каша и сумбур вместо знания, то и мировоззрение нашего поколения назвать подлинно научным сложно.
Бармен: Тогда последнее. Вы утверждаете, что выводы о бытии Бога, от которых я оторопел в сегодняшней беседе с Вами, исходят из того, что в жизни есть смысл. Но смысл жизни имеют и атеисты: не раз встречал их утверждение, что смысл жизни оставить о себе добрую память своими делами.
Старик: Замечательный психолог Виктор Франкл говорил о цепочке смыслов, позволяющей человеку вырваться из фрустрации смысла, то есть из опустошённого смысла, это его термин. Но эта цепочка не доходит до самого конца она бесконечно длящаяся. А бесконечность не может не привести к вечности, в которой пребывает Бог. Глубинные, последовательные атеисты признают, что жизнь бесцельна, случайна. Смысл жизни атеиста, о котором ты говоришь, отнюдь не является безусловным, а Евгений Трубецкой и Семён Франк разбирали именно самодовлеющий смысл жизни. Существует относительный смысл, который многих удовлетворяет, но мне как-то хочется по Пастернаку: дойти до самой сути![17]
Бармен: Если в Него веруешь
Старик: Дело за малым
Бармен: Осталось только поверить в Бога
Старик: И в то, что жизнь имеет смысл
Бармен: Да. Пожалуй, тут Вы нашли очень даже надёжную лазейку в мою душу, ибо если не признавать в жизни смысла, то и жить, получается, как-то проблематично буду размышлять.
Старик: Что ж, успехов тебе в твоих размышлениях! О, да мы уже подъезжаем к Москве! Время мы с тобой, кажется, скоротали неплохо?
Бармен: Пожалуй, жалеть о том, что я оказался с Вами в одном купе, не буду так что мой цинизм испарился. Всего Вам доброго!
Старик: И тебе всего хорошего!
Через три месяца Бармен покрестился. Но это уже был 1988 год, год 1000-летия Крещения Руси, когда в нашей стране стали возможными открытые беседы о Боге, а люди повернулись лицом к Церкви и в храмы потянулся народ.
Лет через десять Бармен впервые попал на Исповедь и вскоре стал алтарником в одном из московских храмов. Ещё лет через пять поступил в Николо-Угрешскую семинарию. Один из преподавателей за его острословие нарёк его поручиком Ржевским. По окончании семинарии в 2007 году его рукоположили во священника В 2017 году отошёл ко Господу в результате ДТП
День первый
Зачем нужен батюшка
Храм. 2014 год. Священник, бывший Бармен. Человек, пришедший на беседу, Ищущий.
Священник: Добрый вечер. Чем могу служить?
Ищущий: Здравствуйте. Да вот, я крёстным хочу стать, а без беседы никто крестить не хочет, а у Вас время для беседы указано вполне подходящее
Священник: А когда крестины грядут?
Ищущий: Недели через две
Священник: Значит, у нас есть время, а то обычно приходят накануне, и поговорить почти ни о чём не удаётся. А зачем нужен батюшка?
Ищущий: Объяснить, научить
Священник: Вообще-то, по моему глубочайшему разумению, батюшка нужен для того, чтобы ругаться. Если батюшка не ругается, то от него и проку мало ни-че-го не объяснит. Вот я и приступаю к исполнению своих обязанностей Ты когда в последний раз причащался? Прости, что на «ты», это отнюдь не из неуважения мне почему-то так легче
Ищущий: С Вашего позволения, я останусь на «Вы» мне так будет спокойнее
Священник: Добро! Так когда ты последний раз причащался?
Ищущий: Лет семь назад.
Священник: Вообще-то это один из самых оптимистических ответов, ибо чаще всего я слышу: никогда. А кушаешь-то ты каждый день?
Ищущий: Да.
Священник: А спишь?
Ищущий: Каждый
Священник: А душ принимаешь? А причёсываешься? А зубы чистишь?
Ищущий: Ага
Священник: Умничка! Прекрасная забота о туловище! А о душе? Тьфу на неё, поганую?
Ищущий: Нет. Я молюсь
Священник: А как?
Ищущий: «Отче наш» читаю
Священник: Честно говоря, и это тоже из разряда великого оптимизма, ибо в наше время поговорка «Знает как Отче наш» не очень-то работает. Но всё-таки: это всё?
Ищущий: Ещё своими словами иногда молюсь
Священник: Несмотря на то, что ты снискал у меня немало дивидендов, даже для яслей этого маловато будет, а пора уже в детский сад переходить, а лучше бы в школу. Правда, боюсь, сложновато тебе там будет
Ищущий: Обласкали
Священник: Ну я же говорю, что батюшка нужен для того, чтобы ругаться.
Ищущий: Гм, да, но возразить, в общем-то, нечего
Священник: Меня радует, что ты не возражаешь. Понимаешь, молитва это дыхание для души, то есть, когда я молюсь, моя душа дышит. Евангелие это живая вода для неё же, родной, то есть, когда я читаю Евангелие, моя душа орошается живительной росой, пьёт животворную воду. Исповедь баня для души, а Причастие пища. Исходя из короткого общения с тобой, у меня возникло ощущение, что дышишь ты через соломинку Никогда не пробовал? Попробуй и поймёшь, что ощущает твоя душа от твоей молитвы. Судя по всему, Евангелие ты тоже не читал?
Ищущий: Не читал
Автор Евангелия
Священник: А Кто автор Евангелия?
Ищущий: Ну, там много апостолы
Священник: Какие?
Ищущий: Ну Марк Матфей Лука Иоанн
Священник: Тут ты меня снова порадовал. Чаще всего этот вопрос вызывает крайнее затруднение, и многие начинают перечисление с апостола Петра или вообще никого вспомнить не могут.
Ищущий: Благодарю.
Священник: Ну да, есть Евангелие от Матфея, от Марка, от Луки и от Иоанна. А ты когда-нибудь читал «Войну и мир» от Толстого?
Ищущий: Читал.
Священник: Послушай внимательно ещё раз: «Войну и мир» ОТ Толстого?
Ищущий: А-а-а, понял. Нет. Я читал «Войну и мир» Толстого
Священник: Потому что он а втор. Если бы апостолы были авторами, то было бы Евангелие Матфея, Марка, Луки, Иоанна Считай, что они редакторы. Так Кто же всё-таки тогда Автор?
Ищущий: Не знаю
Священник: Ну подумай!
Ищущий: Чё-то не соображу
Священник: Ты когда-нибудь слышал такое определение: «Евангелие есть Слово Божие?» Ищущий: Да.
Священник: Ну?
Ищущий: Бог?..
Священник: Естественно! Как зовут?
Ищущий: Кого?
Священник: Бога нашего
Ищущий: А-а Иисус Христос.
Священник: Правильно. А как мы ещё называем нашего Бога?
Ищущий: Господь.
Священник: Это так, но не в этом дело Ну-ка, перекрестись!
Ищущий: (крестится).
Священник: Нет, вслух!
Ищущий (снова крестится): Во имя Отца и Сына и Святого Духа!
Священник: Кого перечислил?
Ищущий: Отца, Сына и Духа Святого
Священник: Правильно. То есть мы веруем в Святую Троицу Бога, Единого в Трёх Лицах. По-гречески: триипостасного. Есть Бог Отец, Бог Сын и Бог Дух Святый. Мы переводим слово «Ипостась» как «Лицо», но вообще-то это буквально подлежащее, основа всего, осмысленное как личностное бытие Самого Бога. Но у Второй Ипостаси есть ещё одно имя
Ищущий: Какое?
Священник: Слово. Если вспомнить пролог Евангелия от Иоанна: В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть <> И Слово стало плотию, и обитало с нами, полное благодати и истины; и мы видели славу Его, славу, как Единородного от Отца (Ин. 1:13, 14).
Ищущий: И Слово стало плотию?
Священник: Да. Родился воплотившийся Богочеловек. А если Евангелие есть Слово Божие, то одним из самых верных ответов и будет Христос. Но не менее верным ответом будет и Дух Святой, ибо Им внушено это Слово самим апостолам, равно как и вся Святая Троица
Ищущий: Более или менее понятно