А потом появилась Клякса.
Олег ошибался, определяя её рост двумя жалкими метрами. Три, не меньше. Теперь он мог рассмотреть эту тварь вблизи: склизкая чёрная масса вся перекатывалось, как у гусеницы, а поверхность её усеивали фиолетовые точки, мерцающие во тьме тела. Олег заглянул в белые провалы глаз, глубокие, без дна. Кошмар наяву.
Эм, здравствуйте? испуганный писк привёл его в чувство. Здравствуйте!
Клякса ничего не ответила. Она вдруг накинулась на девушку, полностью покрывая собой, пока та беззвучно не растворилась в океане чёрной материи.
Олег закричал.
Глава 4. В могиле
Больница встретила его неприветливо.
Олег заехал со стороны приёмного покоя, через шлагбаум, который пришлось поднимать вручную. Пошёл дождь.
Дорогу к моргу, он, к сожалению, запомнил хорошо. Здание находилось у самого края изгой. Бежевый кирпич и решётки на старых деревянных окнах казались до боли знакомыми. Подобный образом, выглядела большая часть зданий любой российской больницы. Иногда попадались варианты с идиотской белой плиткой, но в основном ею были облицованы внутренности попытка скрыть уродство.
Старый, местами битый асфальт мог бы ещё сильнее мешать передвижению, но Олег с такой яростью толкал вперёд свой импровизированный транспорт, что выбоины не казались ему проблемой. Надо сказать, что управлять велосипедом с телегой было сложнее, чем машиной: тормозить сложно, управляемость низкая, а если разогнался, то будь готов к аварии.
«Это действительно тебя сейчас волнует?» тяжёлые мысли нахлынули с новой силой.
Нет, к сожалению.
Дверь была приветливо открыта. Олег снял капюшон и отряхнулся, как мокрая собака, чтобы не устраивать в здании потоп. Стоило зайти внутрь и прикрыть за собой дверь, как шум дождя резко стих, только глухо стучали по крыше капли.
Есть тут кто?
Есть! крик раздался откуда-то из глубины. Сейчас подойду!
«Как темно» Олег достал фонарик. «Надеюсь, ты ещё работаешь, дружище»
Луч света разогнал мрак помещения и выхватил несколько столов с телами. Они были завёрнуты в плотную белую ткань и перевязаны верёвкой, видимо, для надёжности.
Добрый день, человек с фонариком, к нему вышел крепкий мужчина средних лет, в грязном фартуке и халате. А я вас помню!
Всё верно, я уже был вчера, приходил на опознание, сказать это было непросто.
Кажется, ваша жена сбила машина, так? он задумчиво огладил густые чёрные усы. Напомните ФИО.
Шишкина Екатерина Дмитриевна.
Хм, я её ещё не упаковывал, кажется, патологоанатом развернулся. За мной.
Зачем вы их «упаковываете»? Олег шёл рядом с врачом.
Эти трупы никому не нужны, понимаете? он развёл руками. Их, скорее всего, никто не заберёт, хотя я и очень на это надеюсь. Вы вот пришли, может ещё кто заглянет на огонёк. Ну а если не заглянет, то я их похороню, у нас тут церковь есть.
Значит, выполняете свою работу до последнего? Олег был приятно удивлён. Это вызывает уважение.
Не стоит, я просто выполняю свой профессиональный долг, сухо заметил врач. Когда человек вдруг становится неподвижным куском мяса, лишённого жизни, к нему пропадает интерес. Родственникам неприятен мертвец, это словно злой двойник человека, которого ты любил, понимаете?
Не знаю, мне не противна моя жена, Олег сморгнул слёзы.
Позвольте предположить? Вы видели разные смерти? они подошли к настежь открытым дверям трупохранилища. И кошмарные, я так думаю, тоже.
Вы правы, Олег шмыгнул носом. К сожалению.
Ну вот, люди, которые видели смерть ранее, воспринимаю такие места иначе, да и саму смерть тоже, патологоанатом пожевал губы. Людям противна смерть хотя бы потому, что она неизбежна. Для человека естественно цепляться за иллюзорное ощущение вечности. Думаете, почему старики регулярно наводняют собою поликлиники? Они бы и не ходили, не слушали врачей, не верили диагнозам, но они хотят жить. Смотрят на календарь и думают: «Сколько понедельников мне осталось?».
Странно конечно, я вот, лично, никогда смерти не боялся, здесь было холоднее, чем на улице, на столе лежал самодельный факел, с трудом освещая комнату. Человек ведь познаёт её в самом детстве.
Вы имеете в виду, когда умирают престарелые родственники? приподнятая бровь выглядела забавно.
Нет, когда он сам кого-то убивает, Олег огляделся. Давайте достанем мою жену.
Давайте, вздох вышел тяжёлым. Ваш фонарик просто спасение, оставите мне его, как закончим? Подкатывайте сюда!
Разумеется, Олег хмуро разглядывал дверцу морозильной камеры. Ну что, достаём?
Странно.
Мужчина задумчиво разглядывал её лицо. Грусть куда-то ушла. Удивительным казалось ему то, что она выглядела безмятежной, несмотря на страшные переломы.
Они кажутся такими спокойными в смерти, прошептал врач. Ей занимался наш судмедэксперт, потом уже сюда, на хранение.
Это уже не важно, Олег попытался переложить тело, но свежие синяки о себе напомнили. Поможете?
Вдвоём они сумели переместить голую Екатерину на каталку. Олег стиснул зубы, чтобы не закричать от боли и ужаса.
Знаете, меня всегда поражало ваше безразличие, патологоанатом снова приподнял бровь. Ну, легендарный врачебный цинизм.
Уверяю вас, далеко не все врачи такие, он подошёл к окну и взял с подоконника кипу простыней, моток бечёвки лежал на маленьком столике рядом. Но здоровый цинизм должен присутствовать, это необходимо. Подумайте сами, смог бы я так просто смотреть на чужую голую жену, даже мёртвую, не будь мне плевать? Нет, конечно. Пациент всегда тело. Живое или мёртвое, не так важно. Ты не сопереживаешь телу, потому что тело это просто безобразная, медленно гниющая оболочка. А потом просто делаешь, что нужно: лечишь тело, вскрываешь, что-то удаляешь. Человек это в первую очередь душа. А здесь её больше нет.
Больше нет, согласился Олег. Я сегодня убил нескольких подонков. Они были не настолько плохи, чтобы их убивать, но я всё же убил. И мне плевать.
Сомневаюсь, что вам плевать, но переубеждать не буду, врач сунул руки в карманы халата. Мне начинает казаться, что всё это ад. Бог оставил нас специально.
Почему? Олег кинул взгляд на застывшие часы у окна.
Смерть. Не так важно, кем ты был при жизни, праведником или грешником, тебя всё равно ждёт могила. Это общеизвестно. Поэтому мы ходим в церковь ставить свечки, чтобы отмолить грех. Приносим жертву этому кровавому Богу, ради вероятности встретить своё посмертие не так дерьмово. А грешникам всё равно. Они наслаждаются жизнью потому что знают, впереди их всё равно ждёт наказание. И вдруг мир исчезает. Приходит долгожданное наказание, но не после смерти, а сейчас, как бы наяву. Разве одиночество не самая кошмарная пытка? Ведь в нём мы теряем свою человечность, теряем бессмертную душу, становимся зверьми Простите.
Нет-нет, я вас понимаю, дождь за окном усилился. Значит, вы думаете, что мы наказанные грешники?
Именно так, мой друг, именно, усы заплясали на лице, патологоанатом улыбнулся. Так что, если вы действительно убили тех людей сегодня, то оказали им большую услугу. Можно сказать, проявили милосердие.
Ну что ж, боюсь, мы никогда этого не узнаем.
Смиритесь, круги под глазами, похоже, были его ежедневным макияжем. За работу.
Вдвоём они управились достаточно быстро, минут за десять может. И теперь жена Олега, а точнее, её труп, напоминал мумию из музея. Лицо мужчина решил закрыть, чтобы не ощущать себя настолько паршиво. Они стояли и молчали, думая каждый о своём. Олег вот, разглядывал нагромождения инструментов в смешных мини-ванночках, названия которым не знал. Такое состояние периодически приходит к каждому, кто хоть раз вставал по утрам и некоторое время смотрел в потолок или стену. Термин «кратковременное отупение», как ему казалось, подходил просто замечательно. Уважаемый патологоанатом же предпочитал называть это по-хирургически задумчивым ковырянием в ране.
Так или иначе, но нужно было идти. Олегу уж точно. Он молча протянул руку. Руку так же молча пожали.
Спасибо, мне пора, Олег вручил неожиданному помощнику фонарик и схватился за каталку. Рад был познакомиться, хоть и обстоятельства печальны.
Как оно обычно и бывает, врач выдавил из себя улыбку. Удачи вам.
И вам, короткого кивка было вполне достаточно.
Он вывез каталку на улицу, к своему велосипеду-тачке, и аккуратно переложил тело так, чтобы ноги или голова не торчали. Дождь немного стих, но для осени это временное явление. Под крышей, спасаясь от воды, сидели два мокрых, нахохлившихся голубя. Их грязно-серый окрас соответствовал печальному небу, а общий вид напоминал Олегу о нём самом. Такие же битые жизнью, уставшие и наверняка голодные. Никакая бабка теперь не будет кормить городских крыс у подъезда, они предоставлены сами себе. Конечно, можно радостно обосрать все машины в округе, но вряд ли это принесёт прежнее удовольствие.
Олег смахнул мокрые волосы набок и набрал в рот побольше поганой, кислой слюны. Плевок получился знатный, достав аж до бетонного бордюра, огораживающего одну единственную жёлтую берёзу. Чуть дальше этого странного островка природы стояли скамейки, прямо напротив родильного отделения. Насквозь промокшая бумажка на одной из них громогласно объявляла: «НЕ САДИТЬСЯ, ПОКРАШЕНО!».
Мило, Олег угрюмо смотрел чуть дальше роддома, на белокаменную церковь с голубым куполом. За что же ты меня не любишь?
Выехать с территории больницы оказалось несколько сложнее. И дело даже не в грузе, а огромных лужах, которые приходилось преодолевать медленно, чтобы не искупаться в грязной холодной воде.
Остановившись, Олег развернулся и замахал руками.
Прощайте!
Провалы окон молчали.
Прощайте!
Одинокая берёза беззвучно качнулась.
Прощайте!
Голуби оставались немы.
Снова ты оставь меня уже в покое! крикнул он чёрной фигурой вдалеке.
На небе сверкнула молния.
Когда Клякса поглотила девочку, Олег уже было думал, что сейчас наступит его очередь, но тварь не двигалась. Может, переваривала, он не знал, но паузой воспользовался. А теперь винил себя за трусость. Ради незнакомой девушки он убил несколько человек, а на любой удар по этому существу у него не нашлось сил. Можно бесконечно придумывать отговорки, но правда заключается в простой истине страхе неизвестного. Чем больше ты не понимаешь, тем больше у этого чего-то превосходства над тобой.
Не время для сожалений, его ждало городское кладбище.
Буквально час назад на улицах ещё можно было встретить редких людей, но сейчас город вновь вымер. Осталась только вездесущая вода, грязь и жёлтые листья. Впрочем, ему нравилась осень. Несмотря на капризную погоду и пронизывающий ветер, это было самое чудесное, поэтичное время года. Что-то прекрасное виделось мужчине в процессе смерти природы. Именно постепенное угасание жизни, выраженное в осени, поражало Олега больше всего. Он не раз видел, как медленно и страшно умирает человек не сравнить с красотой опадающий листьев и капель дождя на стекле.
Наверное, потому осень и была хороша, что была бессмертна.
Олег прибавил скорости, хотя ноги уже отваливались. Когда тебя преследуют, ощущение времени совсем теряется. Сколько прошло? Час? Два? Будь ещё хоть кто рядом, такого вопроса бы не возникло, но патологоанатом был прав. Мы теряем себя, когда одиноки. Потеря общества равносильна потере цивилизованности, определяющей наше сознание.
На этом кладбище он ещё не бывал, но хорошо знал, где оно находится. Олегу всегда казалось странным, хоронить человека в черте города, здесь весь нет полноценного единения с землёй. Что может дать отравленная почва и грязная вода? Смысл похорон для него заключался в абсолютной чистоте, возвращению к первоначалу. А город место грязное. Впрочем, сейчас у него не было выбора, учитывая целый ряд факторов.
Городское кладбище.
Немаленькая территория, окружённая железным забором, могла похвастаться несколькими унылыми зданиями у кованых ворот и облупившейся краской на фонарных столбах. Только вот, ни похоронное бюро, ни даже свет, ему были не нужны. Сейчас нужно поискать заранее подготовленную яму, а такая наверняка есть, пока ещё есть какой-то намёк на свет.
Ворота открылись совершенно беззвучно, Олег даже перепроверил. Что ж, он в доме скорби, неудивительно, все должны вести себя тихо. Узкая асфальтовая дорожка вела вглубь кладбища, скрываясь за раскидистыми елями.
Вдруг, в груди у него защемило. Со стороны сердца возникла пугающе сильная боль, распространяющаяся волнами. В этом месте у него пульсировало так сильно, что Олег прижал к ней руку, пытаясь хоть как-то усмирить. В глаза потемнело, затем он, кажется, упал.
Я умер?
Спустился с неба рваный плащ,
И с ним пришёл далёкий плач.
А в бусинках-глазах вся суть
В одно мгновенье промелькнула,
Слуга, быть может, Вельзевула?
Не стоит, ворон, крылья гнуть,
Устанешь ты меня тянуть,
Хоть честь давно и потонула.
«Я друг тебе, что тут дурного?»,
Сказал он мягко, что за тон?!
В ушах как колокольный звон.
«Врагом считаешь? То не ново,
Не ожидал, поверь, другого,
И всё же твой не слышу стон».
Взглянул угрюмо на него.
Что за слепец, не видит разве,
Душа моя подобна язве,
И в ней как нерв оголено,
Любви недавней, полотно.
Был верен только этой клятве.
«Ты, вижу, сильно напряжён.
Вези её, за мною следуй,
Пока ты здесь, свой страх исследуй!»
Хоть Ворон смертью окружён,
И сам, похоже, прокажён,
Но не был вовсе привередой.
Бывает разве в смерти вкус?
Нелепо умер недостоин?
Тогда Олег совсем не воин.
Всё глупость это, я не трус,
Над трудностями лишь смеюсь,
В броне моей не счесть пробоин!
Вокруг гляжу, гранит повсюду,
Что как Уральских гор чреда -
Давно их веха прожита.
Смотреть, пожалуй, я не буду,
И так я взял у жизни ссуду,
Не зная перед ней стыда.
Пусть Бог не видит, но так грешно,
Забыть Не это ли кошмар?
Как будто пьяный был угар.
Похмелье жизни неизбежно,
Но стоит ли так жить небрежно,
В последний свой прилечь драккар?
Хоть царствует могилы мрак,
Здесь живы все и живы будут,
Пока все люди не забудут,
Кто их ценил за просто так,
И даже тех, кто был им враг -
В воспоминаньях все пребудут.
«Чего застыл?! Толкай тележку!»
Сказал нелепый постовой,
В ветвях усевшись надо мной,
«Ты знаешь, не люблю я спешку»,
Раздвинул губы я в усмешке,
Пропитанной сатирой злой.
«Ты стал шутом? Уйми сатиру,
Серьёзен я, весь путь увидел» -
Как так, я что, его обидел?
«Укол твой адресован миру?
Изволь убрать свою рапиру,
Ведь каждый шаг давно предвидел»
«Прошу прощенья, был неправ,
Чуть дальше ехать или как?» -
Спросил по-детски, как дурак.
«Свернув направо, вдоль дубрав,
Взберись на холм высоких трав,
Стоять там будет крестный знак»
В ответ лишь грустно я вздохну:
«И это нам? Как тихо славно!
И эпитафии? Забавно!»
В руках держу свою жену,
Как будто в сонном та плену,
Тот сон ведь вечным стал недавно.
Взлетел, на камень тень легла:
«Не скажешь речи? Пары слов?
Ты в путь уже давно готов»
В земле, что сожжена дотла,
Трава могильная взросла,
Унылым стеблем, средь кустов.
«Так в чём же смысл, мне укажи?
Ведь только ты меня услышишь,
И что, слова мои запишешь?
Пустяк! Нам лучше возложи,
Гвоздик посмертных, что свежи,
И возлагай, пока ты дышишь».
Коснулся бледных нежных губ,
И бросив тело вниз, к корням,
Я честь отдал тугим ветвям,
Они прикрыли хладный труп,
Склонилась ель, в печали дуб.
Спокойно будет ли костям?
Жаль мне привычна боль утрат.
Не стоит плакать, слёзы чушь,
Вам это скажет всякий муж,
Кто был научен, как солдат,
Что стойкость основной догмат,
Всю нежность прячет в сердца глушь.
Спустился к ней, в объятья смерти,
И рядом лёг, лишь в яме стылой
Окончен путь, теперь с любимой.