Да понимаю я всё сама, не хуже тебя, но не могу больше так. Он живёт своей бурной жизнью. Вот опять в круиз этот плывёт, а меня посадил дома сиди и не рыпайся. Ты говоришь: у тебя всё есть, смотри, квартира какая, все подруги от зависти чуть не помирают, и денег сколько хочешь, а уж о нарядах я вообще молчу. Не отрицаю, но в квартире этой я одна целые дни, клетка это золотая, а не дом. Деньги? Действительно, сколько попрошу, столько и получаю, только за всё отчёт требуется, о каждой потраченной копейке следует доложить, куда да зачем. Наряды? Да на хрен они, эти самые наряды, мне нужны, если я из дома почти не выхожу? Вот в круизе этом я бы оторвалась Так нет, он плывёт, а я опять дома одна остаюсь, а он там молодых щупать будет.
Свет, ты меня удивляешь, право слово. Да пусть они там хоть весь корабль перещупают, как в народе говорят не измылятся, лишь бы заразу какую домой потом не приволокли. Они же шёлковыми вернутся, вину свою ощущая. Это же самое то, что нам нужно чтобы мужик себя виноватым чувствовал да в душе себя за это корил. Вот ты говоришь, что он плывёт, а тебя с собой не взял. Да знаешь ли ты, во что им этот круиз обошёлся? Мне мой на ушко шепнул я аж ахнула. Такие деньжищи! Да и потом, пусть они там себе развлекаются, а мы здесь без их жёсткого контроля почти месяц сами отрываться будем. Так что успокойся, мы тоже отдохнём, я тут такое придумала
Ника встала на цыпочки, но всё равно не дотянулась до уха подруги, поэтому обхватила руками её шею и силой наклонила к себе, а затем что-то прошептала ей на ухо. Что-то, по-видимому, такое, что даже здесь, в этом шуме и гомоне вокзальном, остереглась вслух произносить.
Светлана помолчала секунду, а затем захохотала в голос:
Ну ты даёшь, Ника! Надо же такое придумать.
В этот момент и мужья их на перроне появились. Сигареты достали и к жёнам своим направились. Я решил, что нечего мне тут дальше с безучастным видом стоять, и потихоньку начал в сторону двигаться, как бы ноги разминая, да так и переместился на десяток метров, поэтому не знаю, чем там дело закончилось. «Вот ведь, со стороны посмотреть всё у них благопристойно, а оказывается, если чуть глубже копнуть, такое творится, подумал я. Хотя не моё это дело, и мне от того, какие там страсти кипят, не холодно и не жарко».
Народ по перрону всё так же туда-сюда сновать продолжал, но только теперь всё больше на выход, а к поезду лишь некоторые опаздывающие спешили. Посадка заканчивалась, об этом и радио привокзальное громко и чётко, даже как-то непривычно чётко, известило: мол, поторапливайтесь, господа хорошие, всего пять минут вам на раздумья осталось, пора и честь знать.
Все в вагон залезать стали, ну и я к лесенке, внутрь ведущей, направился. А там опять жара с духотой меня встретили. В коридоре-то хоть все окна открыты, дышать более-менее можно, а вот в купе Я к окну а оно заклеено напрочь, и надпись: «Окно не открывать, запечатано на зиму». Мне сразу грустно стало, и я надумал забраться на свою верхотуру, может, там попрохладней будет. Зря надеялся, там ещё жарче оказалось. Но снова вниз спускаться не захотелось, и решил я поскорее заснуть, во сне ведь всё по-другому, нежели наяву, может, и жара там не так ощущаться будет. Глаза закрыл и заснул сразу же, как на заказ.
Глава девятая
7 ноября 1973 года
Проснулся я оттого, что мне показалось, будто в воде барахтаюсь, но никак из неё выбраться не могу. Голову от подушки оторвал, а они и голова, и подушка обе мокрые, простыню же как будто в речку окунули, да так, не выжимая, на полку и бросили. Ничего себе, это я, оказывается, вспотел так. В купе как в парилке, только что пара не видно. Темно, но у меня глаза зелёные, может, я от этого в темноте ориентироваться более или менее способен, поэтому сумел рассмотреть, что все спокойно спят и никто, ещё раз повторяю, ни один человек не храпит. Вот, думаю, повезло, а то, бывает, попадётся единственный храпун на всю компанию и никому спать не даст. Как с такими в семьях справляются, не понимаю.
С трудом я из купе выбрался закрыли его так, будто осаду врагов решили пересидеть: и на замок, и на цепочку. Вышел в коридор, а там благодать. Все окна открыты, по коридору ветерок гуляет, всю духоту, которую вагон за жаркий солнечный день накопил, он оттуда вытянул да на простор отправил. Прошёлся я по коридору туда-сюда, смотрю, все до единого купе приоткрыты. Везде люди спящие виднеются, кое-откуда храп доносится, ненавязчивый такой, стуком колёсным забиваемый, но всё же храп. А из одного купе такое амбре вырвалось, что чуть ли не нос пришлось заткнуть. Терпеть не могу запаха пота. Мужской-то ещё куда ни шло, а вот женский встречается такой, что его мало кто вытерпеть может. Я так точно не из их числа. Я бы от такой вонючки непременно сбежал, хотя любовь такая странная штука, что иногда заставляет мириться совсем уж с непотребными делами. И это я точно знаю. Ещё раз порадовался, что у меня попутчики нормальными оказались. Нет, я их, конечно, не знаю совсем, может, у них другие недостатки имеются, но то, что не храпят, это точно, и пóтом от них, даже в таком состоянии, в каком мы оказались в этой раскалённой и душной каморке, купе я имею в виду, всё равно не пахнет.
Стою у окошка, лишь сверху приоткрывающегося, и думаю: вот какую умные люди конструкцию изобрели грамотную. Дует лишь вдоль стены, а народ, в вагоне находящийся, лишь ветерком лёгоньким, по коридору гуляющим, овевает. На часы глянул о, уже пять с лишним. Знаю, больше не засну, мне всегда четырёх часов для сна хватало, а сегодня я более пяти проспал, ну а поскольку вчера ни в одном глазу не было, значит, накануне устал очень.
Долго я так стоял, думал неизвестно о чём, поскольку от тех дум ничего в голове не осталось. Достоялся до тех пор, пока из других купе люди не начали выходить. Тут уж мне пришлось к стенке прижиматься, чтобы народу, по своей надобности по вагону проходящему, не мешать. Проводница по купе пробежала, предупредила, что состав вот-вот к какой-то узловой станции прибудет, а там санитарная зона, поэтому все туалеты она закроет. Тут народ резко оживился, и в обоих концах вагона выросли очереди с полотенцами в руках.
Проснулись обитатели и нашего купе. Я в него даже заходить не стал, пока оттуда всю духоту и сырость не выдует.
Слушай, Ваня, обратился ко мне Вадим, ты не знаешь, у нас что, крыша протекает? Почему у меня вся постель мокрая?
Так это кто-то запечатал купе и нас в нём, как кильку в консервной банке. В нём и без того жара и духота была, а тут ещё мы надышали. Вот пота с нас столько и натекло, что выжимать простыни с наволочками надо. Я только-только в себя начал приходить, а ведь уже два с лишним часа у открытого окна проветриваюсь.
Пока я всё это ему говорил, на пороге купе появился Виталий Петрович. Он нам улыбнулся, головой кивнул в знак приветствия и направился в сторону ближайшего туалета.
Ты видел? спросил Вадим. Он же совершенно сухой. Для его организма, наверное, духота с жарой самое то, вот он нас и запечатал. Слушай, если так же и на судне будет, я помру. Жару и духоту совсем не переношу.
Переносишь ты всё, не волнуйся. Вон спал как. Ровно восемь часов продрых, а не разбудила бы проводница, так и продолжал бы спать. А я в пять встал, поскольку спать в таких условиях никак не мог.
Мы ещё, наверное, долго спорили бы, стоя у открытого окошка, кто больше жару не переносит, но тут с верхней полки прямо в коридор высунул свою голову Виктор.
О чём спор? Хотите, руки разобью за половину выигрыша?
Лежи уж. Всё равно всё вокруг оккупировано. Некуда тебе сходить, чтобы избавиться от продуктов человеческой жизнедеятельности, а сейчас проводница все места общего пользования закроет. Видишь, с ключом у туалета стоит, ждёт, когда оттуда наш сосед появится, а потом к другому помчится, чтобы его тоже на крепкий замок запереть. Сосед успел, а ты нет. Вот и дрыхни дальше.
Спасибо, что предупредил. Подскажи, когда она обратно пойдёт, тогда я и встану. Знаешь же, как передо мной все двери нараспашку сами открываются. И голова его опять в глубине купе скрылась.
Балабол ты, Витька! Когда-нибудь твои чары не подействуют. Что тогда делать будешь?
Эти слова Вадим громко сказал, чтобы Виктор услышать мог, а затем ко мне обернулся и тихонько так закончил:
И ведь откроет она ему туалет, даже сопротивляться не будет. Умеет Витька баб на что хочешь уговорить, а уж туалет открыть это просто плёвое дело.
Проводница дверь в дальний туалет заперла и в нашу сторону направилась, а по дороге в каждое купе заглядывала да что-то на листочке записывала. Когда до нашего купе всего два оставалось, Вадим Виктора окликнул, и тот моментально в дверях возник. У меня даже подозрение закралось, что он не с верхней полки спрыгнул. Через секунду он преградил проводнице дорогу, что-то буквально прошептал, она засмеялась и пошла вперёд, уже никуда не заглядывая, а Виктору только рукой махнула, чтобы за ней шёл.
Ну вот, с завистью в голосе произнёс Вадим, сам увидишь, что он какую-нибудь красивую и, что обязательно, замужнюю даму снимет, и весь круиз они как влюблённая парочка ворковать будут.
Ну, ты-то уже успел, вставил я в его речь свою шпильку.
Это ты Наташку, что ли, имеешь в виду? и, заметив мой кивок, продолжил: Не знаю, не знаю, не понял я её пока. Может, она просто дешёвка, тогда я пас. Ну а если нормальная, без всяческих выкрутасов, как моя, может, и получится у нас с ней любовь, но это только время покажет.
Тут к нам Дима подошёл. Он ехал в седьмом купе, и вид у него был не очень довольный.
Ребята, сейчас будет Узловая, там местные картошкой варёной очень вкусной торгуют и рыбкой жареной или отварной, кому что нравится. Цены божеские. Я здесь уже не единожды покупал, всегда доволен был. Нет, если рыбу не хотите, то, конечно, курицу можно взять, поспешно добавил он, увидев, что Вадим поморщился.
Честно? спросил тот. Не люблю я эту привокзальную торговлю. Побаиваюсь я её, мало ли что там подсунут. Я уж в ресторан намылился, но ты так это сказал и вид у тебя такой был, как у кота нашкодившего, который у хозяев со стола что-то вкусное слямзил, что давай уж пойдём к твоим бабкам.
Ребята, давайте я один на закупку провианта схожу, а затем к вам вернусь, и мы все вместе позавтракаем, а то в моём купе парень какой-то, не вполне нормальный по-видимому, строить нас принялся. Говорит, что он Пушкин, а зовут его Владимир Ильич, и он нас заставит родину любить.
Я аж встрепенулся:
Что? У вас в купе Вовка Пушкин едет? Это же мой приятель, и ринулся к седьмому купе.
Но, пока шёл, темп понемногу сбавлял, лихорадочно размышляя. Весь вагон занимает наша группа, значит, я должен был его увидеть ещё на инструктаже. Но там не было никого даже отдалённо похожего на Вовку Пушкина. Это с одной стороны, а с другой мы с ним столкнулись совсем недавно в райкоме, постояли, поболтали на какие-то общие темы, и он ни словом не обмолвился, что идёт в тот же круиз, когда я рассказал о своих ближайших планах. Значит, это двойник, или, вернее, полный тёзка и однофамилец? Наверное, так оно и есть, но удостовериться в этом всё равно необходимо. Вот с такой мыслью я и заглянул в приоткрытое седьмое купе.
Ничего общего с моим приятелем мужик в тельняшке, конечно, не имел. Я успокоился и, развернувшись, поспешил мимо нашего купе на выход. Поезд замедлил ход, почти остановился, дёрнулся, продвинулся ещё на полметра, не больше, и окончательно замер. Около двери уже стояла плотная группа, среди которой я заметил и нашу троицу: Вадима, Виктора и Диму. Проводница только успела дверь приоткрыть, как послышались призывные голоса десятка торговок:
А вот кому картошечка разваристая, да маслицем коровьим сдобренная, да с рыбкой жареной, а кому не нравится, то с курочкой, в печке запечённой.
Рядом женщина, в платок цветастый укутанная, вторит:
Пирожки печёные с картошкой, мясом, рыбой, капустой. Кому пирожки печёные?
Спустились по ступенькам, а к нам уже бегут со всех сторон. Дима быстро куда-то в направлении локомотива рванул, а Вадим к проводнице повернулся:
Подскажите, сколько мы здесь стоять будем?
Она даже ответить не успела, как заговорило привокзальное радио:
На первый перрон прибыл скорый поезд номер двадцать три сообщением Москва Одесса. Стоянка поезда двадцать пять минут.
Спасибо, сказал в пространство Вадим, а проводница засмеялась:
Видите, как оперативно мы работаем.
Толпа на нас вначале навалилась, но почти сразу же и отхлынула. Никто никакой заинтересованности к товарам не проявил, чего около нас толкаться? Вон у других вагонов пассажиры по карманам шарят, денежки достают. Все туда переметнулись, а прямо передо мной старушка одна, небольшая такая, осталась. Стоит, на меня просительно смотрит, одной рукой на клюку опирается, а в другой маленькую вязаночку сушёных грибов держит. Грибы белые, шляпки прямо вместе с ножками засушены, вроде чистые, не червивые. Взял я эту вязаночку, смотрю, парочку подберёзовиков бабка туда вразнобой добавила. Жалко её стало. Спрашиваю:
Бабуля, что ты за грибочки спрашиваешь?
Да сколько, сынок, не жалко, за столько и спасибо скажу.
Я в карман залез, десятку достал и ей подаю. Но не как милостыню, её, как мне показалось, бабка не взяла бы, а именно как плату за грибы. Бабушка мне спасибо сказала, здоровья долгого пожелала, денежку перекрестила да дальше пошла, на палочку опираясь.
Подошёл я поближе к нашей группе, смотрю, к ней Наталья присоединилась, что-то они активно обсуждают. Переспрашивать не стал, решил потом разберусь. Стоял, о бабке думал. Одинокая, небось, много ли она грибов-то насушить может, а пенсия совсем, наверное, никакая. Решил я её найти да ещё денег добавить. Может, возьмёт, если поймёт, что от чистого сердца? Да подумал, что ушла, наверное что ей на платформе делать, грибы-то я у неё купил. Не успел и пару шагов сделать, смотрю, вон она, бабуля, у соседнего вагона женщине какой-то точно такую же вязаночку грибов передаёт. Далее тот же ритуал последовал: и спасибо с пожеланием долгого здоровья, и перекрещивание денежки, на этот раз трёхрублёвой купюры, и бабка дальше заковыляла. Откуда-то сбоку к ней девчушка малолетняя подскочила с сумкой в руке. Из сумки вязаночка в бабкину руку перекочевала, а та, на палочку опираясь и грибами потрясая, к очередной группе пассажиров пошла.
Обидно мне стало чуть ли не до слёз. Надо же, бабка хитрюгой какой оказалась. И жалость тоже, откуда ни возьмись, скрестись начала. Не червонец я пожалел, хотя он считаным у меня был и без него мне когда-то потом, возможно, туго придётся, но более всего жалко было вот эту мою доверчивость и сочувствие к чужим бедам и болям, сильно уменьшившиеся после той встречи на вокзальном перроне. А тут ещё Дима, откуда-то возвращаясь с полной сумкой, связку с грибами в моей руке увидел и свою толику к моей жалости добавил:
Ну что, Ваня, и ты купился при виде убогой этой. Постоянные пассажиры её все хорошо знают, а местные так очень даже не любят. Да и есть за что. Она у всей округи грибы по дешёвке скупает, люди зубами скрипят от злости, а всё же ей продают куда их ещё деть-то. Ну а она этим пользуется и затем таким жалостливым, как ты, их втюхивает. Говорят, такой домище отгрохала закачаешься. Её долго прокуратура пасла. Всё пытались за незаконное предпринимательство привлечь, но она адвокатов хороших нашла, которые от доводов прокурора камня на камне не оставили. Тот утверждал, что она торгует в особо крупных размерах, а все свидетели, которых с половины страны сюда на суд привезли, говорили как заученное: «Ничего она нам не продавала, мы сами ей деньги в качестве пожертвования давали, а она нам в благодарность за это грибы сушёные, ей самой собранные, подарила». Ей прокурор пытался инкриминировать незаконное приобретение стройматериалов, а она кучу кассовых чеков и накладных на стол судейский вывалила. Так и отстали от неё. А знаешь, почему мне всё это так хорошо известно? Как-то раз застрял я здесь почти на неделю, делегацию одну ждал, а она всё не ехала да не ехала. Я потом только, когда в Москву вернулся, узнал, что они уже на второй день моего ожидания из Союза свалили, просто про меня все в суматохе забыли. Честно говоря, я и сам так подумал, но не стал о себе напоминать решил немного передохнуть. Места здесь красивые, рыбалка отменная, а я это дело люблю. Вот с раннего утра, пока поездов ещё нет, я и сидел на берегу речки, а затем шёл на вокзал единственную здесь развлекуху. Всегда любил я за народом наблюдать, когда он этого не видит. Такие типы встречаются и обхохочешься, и всплакнуть можно. Вот тут я на бабку эту и налюбовался всласть, да мне всё про неё и рассказали.