Напротив здания Центрального телеграфа, почти на уголочке проезда Художественного театра, раньше находился небольшой, но очень популярный магазин «Российские вина», где в те годы заместителем директора работала моя родная тётка, тётя Люба. Забежал я к ней в гости в тот день прежде всего, конечно, поздороваться да капельку потрепаться о всяких делах семейных, но при этом была у меня и ещё одна подспудная мысль. Захотелось мне себя, грешного, да супругу свою, Надежду Михайловну, побаловать бутылочкой хорошего грузинского вина. Вот я и попросил у тётушки о такой малости. Подходящая бутылка нашлась. Было это «Оджалеши», прекрасное, достаточно редкое и не очень на слуху десертное красное полусухое вино с потрясающим ароматом. Бутылку я в свой дипломат убрал, слегка заявки придавив, да в патентный институт прямым ходом направился.
«Надо же, как угадал», подумал я, когда испросил у дам разрешения угостить их неплохим, как я сказал, вином. Думаете, хоть кто-нибудь отказался? Ничего подобного. По-моему, все только и ждали от меня чего-нибудь такого, как будто я иллюзионист знаменитый.
Первым делом я решил загнать настоящую корковую пробку в бутылку. Но мой порыв был немедленно остановлен. В ящике одного из столов нашёлся штопор, и проблема оказалась решена.
Выпили по глоточку за здоровье именинницы, потом повторили «за прекрасных дам», ну а напоследок, когда в чайные чашки, из которых мы пили, перетекли последние капли благородного напитка, я решился, с общего согласия разумеется, произнести шутливый тост:
Директора одной мебельной фабрики из славного города Рязани послали в командировку в город Париж, передовым опытом обменяться. Вернулся он домой и тут же весь свой рабочий коллектив собрал, отчитаться решил, чем он там, в Париже, занимался. Всё он рассказал: и в чём мы им нисколько не уступаем, и что новое, у нас ещё отсутствующее, он там увидеть смог, и даже со своей культурной программой во Франции познакомил. В завершение он попросил вопросы задавать. Один рабочий и спросил: «А скажите, товарищ директор, что вас больше всего поразило во Франции?» Директор подумал немного и ответил: «Знаете, я прилетел в Париж поздно вечером, приехал в гостиницу и пошёл в ресторан поужинать. Там ко мне местная дама подошла, салфетку взяла и кровать на ней нарисовала. Так вот я до сих пор не могу понять, откуда она узнала, что я директор фабрики, кровати производящей?»
Девушки рассмеялись. Я помолчал немного и, когда все успокоились, произнёс:
Так выпьем за догадливых женщин!
Тост понравился, и потихоньку я стал в этом коллективе своим человеком.
Как-то наш народный книжный магазин получил партию книг о динозаврах. Один экземпляр я взял с собой рассмотреть в спокойной обстановке. Книжку увидела Валентина, та, чей день рождения мы незадолго до того отмечали. Издание было очень красочным, толстый том в красивой суперобложке короче, прекрасный подарок. Валентина начала расспрашивать, где я такую красоту раздобыть смог, ведь её дитятко по динозаврам буквально сохнет. Я о нашем магазине и рассказал. Галина Семёновна и Валентина оказались большими книголюбами и попросили хоть изредка для них новинки привозить. Я и предложил им стать нашим филиалом, а поскольку ездил во ВНИИГПЭ чаще всего на «скорой», таскать мне практически ничего не приходилось. Подъезжал, снизу звонил, и через минуту с десяток молодых и шустрых девиц в нашу комнату всё гуртом перетаскивали, ну а затем, когда активистки для себя любимых понравившиеся новинки в сторонку откладывали, всех желающих не только из своего отдела, но и из близлежащих приглашали, и экспертиза на некоторое время приостанавливалась. Ну а когда я предложил Галине Семёновне с Валентиной на три процента от объёма реализованной ими литературы себе что-то бесплатно набирать, продажи резко в гору пошли. Вот ведь интересно, зарплаты в патентном институте были весьма приличными, девушкам вроде бы средств на приобретение книг должно было хватать, а вот поди ж ты, если что-то им не удавалось на этаже продать, не стеснялись вниз спускаться, на первый этаж, где раскладывали оставшиеся книги и ими торговали.
Конечно, у всех, кто прочитал предыдущий абзац, вопрос возник: что это за три процента такие, которые я мог девицам-красавицам в качестве премии выделить? Дело в том, что нам, общественным книгораспространителям, государство выделяло по пять процентов от суммы реализации на премирование активистов и покрытие недостачи, возникающей из-за неумения быстро считать, ну и от воровства тоже. Вот часть этой премии я с согласия всего нашего совета народного книжного магазина девушкам и пообещал.
Накануне своего отбытия в круиз я особо не спешил, с заявками разобрался, новые брать не стал, а достал одну коробку конфет из тех, что мне Лариса Ивановна презентовала, открыл и на стол положил, а остальные в опустевший дипломат убрал. Все сидели, чаёк с конфетками пили, а я лясы точил, отвлекая присутствующих от работы. К их чести, никто особенно и не сопротивлялся, и разговор с общих тем постепенно перешёл на самую насущную: и где же ты, дескать, Ваня отпуск свой проводить собираешься, если заявки туда брать не желаешь? Пришлось открыться. К моему даже не удивлению, а изумлению, моё признание эффекта разорвавшейся бомбы не произвело. Узнав маршрут, Галина Семёновна только и сказала, что муж её, заслуженный артист РСФСР Вадим Конин, во всех этих странах, ну за исключением Турции, Мальты и Алжира, уже не по одному разу побывал. Да вопрос задала:
А что, теперь нам разрешили в Испанию ездить? Сняли, значит, испанцы этот запрет, не стали дожидаться смерти Франко, чем меня несказанно удивила.
Из всех присутствовавших одна лишь Валентина ручками всплеснула, что означало, по-видимому, её радость за меня. Повсплёскивала она, повсплёскивала своими ручками да и говорит:
Мы тут остатки книг на прошлой неделе решили допродать, а к нам заведующий отделом оборудования подошёл, всё оптом купил да попросил с тобой, как ты появишься, познакомить. Звонить ему, чтобы пришёл, или обойдётся?
Валечка, какой может быть разговор, конечно, звони.
Пришёл невысокий, весь какой-то на редкость подвижный товарищ лет под сорок, а может, быть и чуть меньше. Отчётливо проявившаяся лысина мешала определить возраст поточнее.
Лев Семенчук, проговорил он, протягивая мне руку, да как начал задавать мне вопросы типа: А собрания можешь достать? А детективы? А Анжелику?
Пришлось перебить и задать встречный вопрос:
А зачем мне всё это нужно?
Я что, не объяснил? Прошу прощения. Дело в том, что я вышел на одну секретную контору, в которой всё есть, прямо как в Греции, а вот книг нет. Так они готовы по бартеру в обмен на книги любые продукты и даже шмотки кое-какие доставать.
Договорились мы, что, как вернусь, наберу дефицита и подъедем мы в контору эту секретную. Вот на таком высоком душевном подъёме и вернулся я домой ранёхонько, чем несказанно удивил и обрадовал свою супругу.
Глава седьмая
6 ноября 1973 года
Вечером, как ребёнка уложили, так и сами спать завалились. Надеялся я, что, как только всякие срочные и важные дела надо мной висеть перестанут, организм сам доберёт всё, что я ему недодал. Думал, спать буду чуть ли не до обеда. Однако проснулся я, когда ещё совсем темно было. Вышел на кухню на часы глянуть, а там опять пришлось за сверчков приняться. Их было столько, сколько я никогда ещё не видел. Попередавил их немало и лишь затем смог на часы посмотреть. Посмотрел и удивился. Часы словно спросонья замедлили свой ход, и маленькая стрелка на них только-только от цифры три отрываться стала. Понял я, что всё, со сном на сегодня покончено, нашёл недавно приобретённую книгу Клиффорда Саймака «Совсем как люди» да и уселся на кухне читать. Почитаю немного свет вырублю, досчитаю до ста снова включу, с десяток насекомых успею раздавить и снова за книгу принимаюсь. Ну а затем так увлёкся, что на сверчков даже внимание обращать перестал. Замечательный фантаст этот Саймак, такой сюжет придумал, что невольно размышлять начинаешь, а не ждёт ли действительно Землю подобный финал?
В начале седьмого, когда я книгу уже дочитывал, за окном светать стало. В этот момент откуда-то с верхних этажей вылетела стеклянная бутылка и глухо так о крышу магазина ударилась. Надо отдать должное строителям, крыша была сооружена на совесть. Бутылка не разбилась, а попрыгала немного на многослойном покрытии и спокойно улеглась почти в самой серёдке.
В начале апреля, когда снег с крыши совсем сошёл, все мы, страдальцы, чьи окна на эту самую крышу выходят, потребовали созвать общее собрание жильцов дома, чтобы разобраться, как нам всем дальше жить с этой крышей. Я рассказал, как наши родители радовались, что можно будет коляску с ребёнком на неё ставить, пока мамочка по хозяйству хлопотать станет, а буквально через неделю после нашего заселения в детскую кроватку, которая вовсе и не на крыше стояла, а в комнате у окна, нараспашку открытого, залетел горящий окурок. Хорошо, мы это вовремя заметили. А уж что все жильцы дома увидели, когда мы их к себе, в те три квартиры, окна которых на крышу выходят, пригласили, даже описывать не хочется. Коротко: более полусотни бутылок, в основном из-под пива, огрызки яблок, окурки, ну и совсем уж из ряда вон выходящее несколько десятков использованных презервативов, валяющихся в живописном беспорядке.
По решению собрания жители квартир, чьи окна на эту крышу выходят, вооружившись вениками, совками, вёдрами и прочей тарой, приняли участие в субботнике. Казалось, все люди взрослые, образованные, культурными должны бы быть, но продержаться смогли лишь пару месяцев. Вначале потихоньку, а затем всё чаще и чаще снова сверху мусор полетел. Я уж и с Виталием на эту тему говорил. Решили, как дело к зиме поближе подойдёт, снова субботник на крыше провести.
Я стоял у открытого окна на кухне и смотрел вроде бы всё на ту же крышу, ведь практически больше ничего у нас из окна не было видно. А как хотелось, чтобы глаза радовала живописная природа, так нет. Не считать же природой виднеющиеся вдали такие же, как у нас самих, бетонные коробки, где люди живут, да совершенно оголившиеся ветви немногочисленных деревьев. Но я продолжал смотреть, и воображение тут же откликнулось. Начали мне видеться пальмы и ласковое море, набегающее своими волнами на пустынный песчаный берег. Благо погода стояла совсем не ноябрьская. Было на удивление тепло, ещё девяти нет, а воздух прогрелся градусов до двадцати. На небе ни облачка, как ни пытался я отыскать хоть одно. Вот солнце не на шутку и разошлось, светило вовсю. Видно его не было, оно находилось где-то там, за нашим домом, но лучи его, освещающие и стоявшие вдалеке бетонные коробки, и голые ветви деревьев, выдавали его наличие, и как-то сразу же теплей и радостней на душе стало.
Вскоре мои любимые проснулись, и мы решили сразу после завтрака в парк у Речного вокзала отправиться, а затем, пока ребёнок спать будет, начать чемодан укладывать.
Пока до парка добирались, устать успели. Это только когда на троллейбусе едешь, кажется, что вот он, парк, рукой до него подать, а попробуйте ножками своими туда добраться, да ещё с коляской; пусть она и на колёсах катится, но толкать-то её самому приходится. В общем, как в ворота, нараспашку раскрытые, вошли, к первой же увиденной скамейке устремились. Сели, своим ногам отдых дали да залюбовались, как ребёнок сосредоточенно вокруг скамейки ходит и пальчиками маленькими каждый брусок деревянный, из которых она сколочена, трогает. Умилительно это, прямо до слёз. Отдохнули, дальше потихоньку пошли. Миша в руку мамину вцепился и рядом, как взрослый, шёл.
Вот показалось величественное здание Речного вокзала. Надо же, какую красоту сотворили, да так запрятали, что её только те счастливцы, что плавают по каналу, соединившему Волгу с Москвой-рекой, увидеть могут. Все-таки сталинский ампир, как его Никита Хрущёв ни ругал, когда до абсолютной власти дорвался, это сталинский ампир. Не было бы его, всех этих высоток, да павильонов ВДНХ, да театра Советской армии, да Комсомольского с Ленинским и прочих проспектов, насколько бедней выглядела бы наша столица. Жалко Дворец Советов построить так и не смогли. «Плохо мы содержим всё то, что нам от предков наших досталось», думал я, глядя на потихоньку разрушающиеся элементы декора этого удивительного по красоте и пропорциям творения Алексея Рухлядева. Талантливый был архитектор, жаль, так мало его работ мы знаем. Начал я вспоминать, но ничего вспомнить так и не смог.
Время потихоньку тикало, тикало, вот и настала пора нам к дому двигать. Мишуня, совсем сонный, сидел в коляске, своими ножками идти больше не хотел, устал, наверное. Когда до дома добрались, ребёнок уже крепко спал. Так и пришлось его на руках в квартиру заносить да в кровать аккуратненько укладывать. Я на кухне в этот момент у окна стоял, соображал, с чего лучше чемодан начать собирать. В это мгновение на крышу откуда-то с верхних этажей снова посыпался мусор. Как я вылетел через высокий подоконник на эту чёртову крышу, даже не помню. Какая-то потусторонняя сила меня туда, скорее всего, выбросила. Вроде заметил, как на шестом этаже занавеска на кухонном окне заколебалась, но полной уверенности, что это именно из того окна мусор вылетел, у меня не было. Постоял я у края крыши немного, даже на парапет, который её отделял от пропасти, к земле ведущей, присел, сигаретку достал и только спичечный коробок в руку взял, как занавеска именно на том окне шестого этажа в сторону отодвинулась и вниз полетели остатки мусора.
Всё, сигареты со спичками в карман, совок и веник в руки и начал я тщательно выметать полоску крыши, которая под этим окном от стены дома до парапета протянулась. Целый совок набрал. В основном это окурки были, косточки от слив и персиков, кем-то там, наверху съеденных, ну и прочий мусор, может, ветром откуда-то нанесённый, не знаю. С совком в руке я на шестой этаж поднялся, к двери, которая ведёт в квартиру, расположенную прямо над нашей, подошёл да кнопку звонка нажал. Дверь открылась, и я всё содержимое совка прямо на ковёр, которым прихожая была застелена, высыпал.
Что я только не услышал после этого. И хулиганом меня назвали, и милицию пообещали вызвать, и в тюрьму посадить тоже пообещали. Я на молоденькую девицу, которая студенткой была, когда за своего далеко не молодого профессора замуж сумела выскочить, а с тех пор в домашнюю хозяйку превратилась, посмотрел-посмотрел да и объяснил ей, что это я её же мусор назад принёс.
Нет, это неправда, мы не курим, а у вас тут окурков полно, заявило мне на полном серьёзе это создание.
Мадам, сказал я, сдерживая себя, чтобы не ответить как-нибудь по-другому, не по-французски, а на чистейшем русском языке, который старик Даль Владимир Иванович в своём словаре так хорошо описал, мне очень трудно было отличить ваш мусор, который вы мне буквально на голову высыпали, от соседского, поэтому, возможно, вы и правы, но вот косточки эти, когда я их подметал, всё ещё подпрыгивали. И я на кучку сливовых косточек указал.
К этому времени я уже внутри квартиры стоял, а дверь входная оставалась нараспашку, поэтому я легонько её на себя потянул, чтобы прикрыть, а сам после этого ещё пару шагов вглубь квартиры сделал. Тут мне стол обеденный, на кухне стоявший, виден стал, а на нём в вазе гора слив и персиков лежала.
Ну вот, начал я, что и требовалось доказать. Позвольте, мадам, я наберу сейчас немного пока ещё целых ягод из тех вон, что в вазе лежат, да вместе с вот этими косточками, я указал на пол, всё это добро на судебно-медицинскую экспертизу в наш институт отнесу. Пусть они точно установят, кто съел эти ягоды, а косточки в окно выбросил, как это герой одного из нравоучительных рассказов Льва Николаевича Толстого сделал.