Тело отказывало Флавиану. Он с трудом слез с лошади и принялся разминаться. Шея, ноги и спина затекли от рутинной скачки, от самого Утворта до здешнего леса. Сетьюд был без перчаток, посему натер себе между пальцев мозоли от поводьев, копчик саднил так сильно, словно он разваливался на части. Потянувши руки вверх, Флавиан услышал, как захрустели его кости.
Твои родители? начал было спрашивать Флавиан у друга, но тот его оборвал на полуслове.
Я предупредил их, ответил ему тяжело дыша Аргий. Они сбежали в Дутр, к папиному дядю.
Казалось, что он кое-что хотел добавить, но не стал. Молчание опустилось на усталых путников, которое нарушалось только громким стрекотанием сверчков. Казалось, что шум от них раздавался по всей местности, сверчки оккупировали все кусты в округе. Собака, устало легла на землю, рядом с Флавианом и поджав под себя задние лапы, свернувшись в клубок, попыталась погрузиться в сон хотя бы на время их стоянки.
Все же Аргий задал вопрос, на который боялся услышать ответа.
А твоя мама?
Сбежала, ответил твердо Флавиан, пусть и не был уверен в этом ни на йоту.
«Матушка могла попросту остаться там и не успеть добраться до речной поймы».
Юнец надеялся, что это не так и матушка добралась до реки.
Ладно, боги видят, допустим мы сбежали, Аргий решил перейти к сути дела. Куда ты отправишься теперь? Мне надо к родным в Дутр.
«В Рэвенфилд», Флавиан не понимал, почему эта навязчивая мысль преследовала его.
«Возможно потому, что у меня в кармане лежат две печати, за которыми охотились эти люди, уничтожившие Утворт.»
Сетьюд попросту не мог навлечь опасность и на Дутр. Теперь, куда бы он не последовал, за ним будут вести охоту. Пастух конечно не был в этом уверен, но те таинственные люди, настроены были серьезно и судя по всему эти печати значили для них слишком много. И видимо эти люди были очень могущественными и не стоило сомневаться в том, что они владели мощным колдовством. Иначе этот туман и не назвать.
«Неужели это они убили Рими?» у мальчика возникли подобные мысли не на пустом месте.
Флавиан, Аргий окликнул своего друга, который погрузился в собственные мысли. Тогда, на празднестве ты сказал, что собираешься в Рэвенфилд, зачем? И скажи, ради Двенадцати, кем был этот мальчик? Его ранили те, кто уничтожил Утворт? Это как-то связано?
Его спутник не уверенно покачал головой, сжимая печать в ладонях.
Нет, я не могу тебе сказать, промолвил Сетьюд. Я не хочу подвергать тебя опасности. Если ты конечно не услышал эту часть разговора с Рими.
Аргий фыркнул и с раздражением покачал головой. Он поджал под себя ноги и облокотился на рядом стоящее дерево.
Флавиан, как только ты ускакал на Звездочке к матушке, я оставил Лихаса сторожить овец и тут Аргий осекся.
Флавиан потупил свой взор, рассматривая в кромешной темноте низкорослые травинки. Лихас. Наверняка брат Аргия был на Пятихолмие, когда черные всадники напали на Утворт.
"Боги, я надеюсь, что Лихас сбежал оттуда подальше", подумал про себя Сетьюд.
Я подслушивал ваш разговор, но не полностью, покачал головой Аргий. Я знал, что этот разговор не предназначался для моих ушей, но я бежал к тебе проверить, что у вас случилось.
Флавиан испугался. Он не помнил всего разговора с Рими и не помнил, когда речь шла о печатях.
"О, всемилостивые Двенадцать", взмолился Флавиан, понимая, что Аргий подслушал диалог о печатях.
Значит ты слышал и о печатях, во рту Сетьюда пересохло, а горло его саднило тупой болью.
Ему хотелось пить.
Аргий кивнул головой.
Но я и понятия не имею, что это за печати, ответил толстяк. Что это такое? Эти всадники, уничтожившие Утворт Им нужны были эти печати?
На самом деле Флавиан не знал однозначного ответа на этот вопрос, но разум и душа кричала о том, что это предположение верно. Настало время Флавиана печально кивать головой.
Этот мальчик с Морского Востока, начал рассказывать Флавиан под аккомпанемент уханья сов и звуков стречков. Его послал мой дядя, чтобы передать эти печати.
Что-то противоестественное возникло в его душе, когда он взял оба камушка в руку и протянул сжатый кулак в сторону своего друга. Флавиан раскрыл свой кулак и на его ладони показались два небольших абсолютно симметричных камня. Удивительно, но даже без лунного света их идентичные узоры светились каким-то тусклым огненным цветом. Глаза Аргия изучали эти два камня, которые стали причиной гибель его прежнего уклада жизни. Флавиан даже и не успел опомниться, как Аргий схватил одну из печатей и быстро убрал ее в свои карманы. Флавиан вскочил на ноги и отшатнулся от своего друга.
Эй, ты что делаешь? Флавиан крикнул, даже не осознавая, что он нарушает тишину и покой безмятежного леса.
Казалось, что в этот момент лошади оторвались от щипания травы и посмотрели вопросительным взглядом на пастуха. Даже сверчки приутихли, наверно испугавшись гневного голоса Флавиан.
Не кричи, пытался успокоить своего друга Аргий. Помнишь предание о том, как Мефиад перевозил в шторм яйца драконов с Гремучих островов?
Флавиан сжал свои руку в кулаки и сам постыдился своей агрессии. Что-что, а нападать с кулаками на своего друга в такой стрессовой ситуации сродни предательству. Хотя он и понимал, что хочет защитить Аргия от этих печатей, но угрожать
Помню, пыл Флавиана моментально остудило, после того, как он вспомнил этот старый миф. У Мефиада было пять драконьих яиц, и вместо того, чтобы перевозить их на своем волшебном корабле, он снарядил еще четыре корабля. И на каждом корабле было по яйцу.
Да. И согласно мифу, до Империи доплыл только один корабль. И это был не волшебный корабль Мефиада, а обычное судно. Другие суда погибли в шторме, были захвачены пиратами или были потопляемы кракеном.
С тех пор говорят, "не ложи все яйца на один корабль", Аргий окончательно успокоил своего друга и попытался изобразить на своем лице подобие улыбки.
Флавиан устал плюхнулся на землю и минут пять лежал на еще холодной не прогретой Светилом земле, слыша лишь собственное биение сердце, которое пытались заглушить свои стрекотом сверчки.
В одно мгновение, Снежок подорвался с места и начал пристально вглядываться в ту сторону, откуда недавно прибыли плутавшие путники. Пес начал лаять во всю глотку, кто-бы там ни был, он совсем не понравился собаке.
Флавиан и Аргий переглянулись.
«Волки? Или Павшие?»
Флавиан клял богов, чтобы это была какая-нибудь белка или в крайней случаем волк. Его затрясло от страха, у Аргия перекосилось лицо и на нем застыла гримаса ужаса. Молча, без всяких слов и обсуждения они оседлали своих лошадей. Даже лошади почуяли страх, и Северянка встав на дыбы, чуть не скинула Флавиана из седла. Сетьюду было так страшно, что он даже не мог попасть ногой в стремя, постоянно промахиваясь, но всё же оседлав Северянку, он погнал ее во весь опор.
«Пока печати в кармане, безопасно не будет даже у богов в Фиолхарде.»
Сколько продолжалась их скачка было одним богам известно. Ездоки постоянно сбавляли скорость, так как в лесу было много опасных и крутых оврагов, ветви хлестали по их лицам. Флавиан выставил левую руку вперед, правой же сильно вцепился в вожжи, боясь упасть под копыта пуганной лошади.
Они не имели понятия, сколько продолжалась их скачка, но в скором времени утреннее зарево начало пробиваться сквозь густые и не податливые, лениво движущиеся по небосклону угрюмые облака. Это препятствие не было последним, утренние солнечные лучи кое-как продирались через густые кроны, усеянные весенними, едва подросшими на ветвях листьями. Яркая утренняя заря просвечивала сплетенную усердно работающими пауками паутины, повисшую на одном из распустившихся вязов, стоявшего посередине леса, словно какой-нибудь величавый колосс.
Усталые путники остановили лошадей и решили сделать привал на опушке леса, где деревья значительно поредели и слезая с лошади, они попросту попадали без сил на влажную от росы землю. Они скакали в неизвестном направление почти всю ночь, начиная от празднества и заканчивая беспечным рассветом, который позволил путникам разглядеть друг у друга их усталые и сонные лица. Аргий казался выжитым помидором, без оставшихся соков, его глаза были красные под стать утреннему зареву, а его и без того округлое лицо казалось еще более сильно опухшим.
О, боги, все, что сумел вымолвить Флавиан, падая спиной на орошенную росой лесную траву.
Вдруг, откуда-то на него налетело непонятное чувство, которое пробурило в его душу дыру, через которую лезло сомнение. Теперь, пастух думал о том, что не стоил оставлять матушку одну.
«Вдруг, она сейчас ждет меня у поймы Изгила? Матушка, прости меня.»
Возможно, она уже рвет на себе волосы на голове, думая о том, что ее сын почил в кромешной Тьме, в которой был утоплен Утворт.
«Может стоит вернуться? Это как раз по пути в Дутр.»
Нет. Уже слишком поздно. Они скакали невесть сколько часов по густым лесам, болотистым и дурно пахнущим низинам, холмистым незасеянным полям. Найти дорогу обратно смог бы только лишь Фонарщик, приложив свои божественные усилия. А что говорить о двух юнцах, которые никогда не покидали пределы Утворта и их постоянным местом обитания было Пятихолмие, так легко различимое с самых больших расстояний. А это леса, дремучие, в некоторых местах непролазные и совсем не поддающиеся человеческому чутью. Светило лениво поднималось из-за горизонта и Флавиан понял, что они все это время скакали на юг.
Они были столь обессилены, что даже не привязали своих лошадей к деревьям. Впрочем, лошади, поддавшиеся столь долгой скачке, никуда бы не делись сами. Они жадно обгладывали траву у корней многолетних вязов, тщательно пережевывая каждую травинку. Снежок, практически все это время неотступно следовал по пятам, лишь изредка терявшись среди рослых камышей. По полю же он и вовсе бежал, подобно Небесному псу Цериону и выглядел из всей компании наименее уставшим.
Эй, едва слышно произнес Флавиан, обратившись к своему другу.
Аргий сидел у вяза, между двух гигантских корней, прижавшись спиной к стволу дерева, пытаясь отдышаться и стереть со своего опухшего и красного лица пот.
Что? Аргий замер и даже перестал дышать.
Флавиан тоже затаил дыхание. Напрягая слух, он стал прислушиваться к окружающему миру. Среди дуновений тихого и вальяжного бредущего сквозь лесные заросли ветра, и утреннего пения соловья, дающего свое театральное представление в унисон с заливающимися жаворонками было слышно нечто еще. Этот звук моментально напомнил Флавиану, который в порыве первобытного страха забыл об остальных чувствах, о том, что его горло пересохло. Оно было столь сухо, что начало першить.
Речка, ответил Флавиан и медля поднялся на ноги, пытаясь определить, с какой стороны доносятся речной поток.
Аргий подорвался с насиженного места так, словно змея ужалила его в его в пах.
Пить хочу, каждое слово усталому толстяку давалось через силу.
Снежок, за мной, Флавиан не стал терять время зря и пошел на звук плескающейся воды в бурной реке.
Собака, высунув язык набекрень засеменила вслед за своим хозяином. Если непривычная обстановка хоть как-то и повлияла на собаку, то она никак не подавала виду. Это было единственное существо, которому ночная пробежка была только в радость. Старый лохматый кобель любил гонять овец и казалось, часто, он специально убегал с Пятихолмия лишь для того, чтобы отара, завидев, что осталась без охраны, разбрелась по всем пяти холмам. Нещадным ураганом возвращался Снежок, начиная загонять блеющих животных по своим местам.
«Кажется, он нашел себе занятие по душе», как-то раз пошутил Флавиан.
Аргий плелся позади Флавиана и пытался не отстать от друга. Рослые кустарники стегали путников по ногам своей влажной от росы листвой, Флавиан столь сильно хотел пить, что собирал своими пальцами росу с крупных листьев и клал пальцы в рот.
Это там! указал куда-то пальцем Флавиан радуясь, что с каждым шагом звук бегущей речной воды становился все громче и громче.
Буквально через десять минут и несколько оврагов, они вышли к небольшой лесной речушке, к тому самому месту, где речушка превращалась в широкую полноводную реку, а затем вновь сужалась до ручейка, которого можно было перепрыгнуть в два счета.
Флавиан пал на колени и загреб своими ладонями свежую и холодную речную воду, начал жадно глотать жидкость. Жажда была столь сильной, что ладони не смогли бы в полной мере утолить ее, и юный пастух наклонился вперед, чтобы выпить еще воды. Там, он увидел свое собственное отражение и вспомнил, что в его седельной сумке по-прежнему лежит послание от его дядюшки Клепия.
Его руки тряслись, то ли от жажды, то ли от избавления жажды. То ли от страха, то ли усталости. Мозоли кипели после долгой скачки и опустив обе ладони в холодную бурлящую воду ручья, Флавиан вздохнул от облегчения. Аргия по-прежнему нигде не было, обернувшись, Флавиан увидел только протоптанную собственными сандалиями тропу через просеку леса. Набрав в намозоленные ладони еще чуток воды, он отпил свои ссохшимися губами. Повторил еще несколько раз. Жажда не хотела отступать, но Флавиан понимал, что это всего лишь иллюзия и не стоит набивать жидкостью свой желудок до отказа.
Вытерев мокрые руки о свою рубаху, он достал из карманов сложенный папирус и начал его раскрывать. Папирус был весь мокрым от пота, ведь он лежал в карманах штанов, а Флавиан изрядно вспотел за эту ночь, несмотря на едва отступающий со своих позиции зимний холод.
Раскрыв над водой свое послание, Флавиан готов был закричать от злости. Чернил потекли и теперь зашифрованное дядей послание представляло из себя кляксы невнятной формы.
Вот Бездна! выкрикнул Флавиан и ударил кулаком по собственному отражению.
Однако, не успев опомниться от горечи собственной глупости, он увидел в отражении лицо нахмуренного мужчины. Флавиану не хватило реакции увернуться от удара и лишь всхлипнув напоследок, он упал навзничь и ударившись головой о речную гладь потерял сознание.
Глава 5
После Великой Войны его Святейщество, глава Церкви Двенадцати богов создал орден, который специализировался на выявлении тайных культов. Инквизиторы стали теми, кого в народе прозовут «Божий хлыст» или «бичевателями». Во славу Пантеона, они путешествовали пешком по всей Империи, начиная от пустынь Морского Востока и заканчивая льдами Съердии, выявляя тех, кто поклоняется Скованному и его приспешникам. Но, чтобы попасть в орден Инквизиторов, необходимо было лишиться самого ценного, что у тебя есть.
(с) Путеводитель по Делиону.
«Холодно»
Это была первая мысль после тяжелого пробуждения Флавиана. С трудом приоткрыв свои глаза, он обнаружил, что ничего не видит. Повсюду была кромешная Тьма и только одна небольшая точка пропускала свет внутрь камеры. Открыть глаза юному пастуху было так же трудно, как оседлать необъезженную лошадь или испечь пирог, который у него никогда не получался. Комки болезненных выделений на его веках не позволяли открыть глаза, и что-нибудь разглядеть.
«Больно»
Это была вторая мысль, рожденная в его неокрепшем разуме. Зуб не попадал на зуб от жуткого холода и сырости, пахло ветхостью, плесенью и гнилью. Боль была ломающей и из его рта непроизвольна вырывались всхлипы и тихие стоны. Спина изнывала от однообразных поз, конечности болезненно сводило, а холодные цепные колодки на его запястьях оставили красные неисчезающие следы.