Я помню Питера Арго ребенком, но за последние шесть лет он стал мужчиной, о котором я ничего не знаю. Кладя очередную доску к уже готовым, он проводит рукой по вспотевшему лбу. Его рубашка потемнела от пота на груди и под мышками. Выглядит он, в отличие от скучающего и медлительного Ленни, смертельно усталым, но не прекращает работу. Я делаю пару шагов, не оставляя им возможности не заметить меня. Первым взгляд поднимает Ленни, его глаза слегка расширяются, но не похоже, что он сильно удивлен. Он легонько хлопает Пита по плечу совершенно лишенный романтики, но не заботы жест, который греет сердце. Пусть меня не было рядом, но у Питера был друг.
Пит морщится, но похлопывания не прекращаются, поэтому он вынужден поднять глаза рык пилы затихает с полминуты он смотрит в полной тишине, ее разрезает ржание лошади.
Я пойду, предлагает Ленни. Ты знаешь, где меня найти.
Пит сглатывает и кивает, провожая его взглядом так, словно остаться наедине со мной самое ужасное, что может случиться. Когда скрип перил и ступеней стихает, Пит возвращается к работе. Я подхожу ближе, и его челюсти сжимаются, точно я тигр, обнюхивающий добычу.
Не хочешь смотреть на меня?
Он разделывается еще с одной доской и кидает в общую кучу, а после наконец поднимает голову.
Это правда ты?
Это правда я.
Я касаюсь его разгоряченного предплечья. Теперь у него такая же загорелая кожа, как у Роберта.
Не так я представлял нашу первую встречу. Он кладет пилу на стол и ставит руки в боки.
Ты ее представлял?
Надеялся, что ты хотя бы на миг он крепко сжимает губы, поговоришь со мной.
Прости. Джейн умерла, Молли так переживала. И я тоже. Я была сама не своя в те дни.
Я умираю от того, как ты похож на брата. Я погибаю от тоски по нему.
И именно поэтому я на тебя не злюсь.
Нет?
Нет.
В порыве неловкости он хватает со стола скребок и начинает крутить в руках.
Не хочешь говорить?
Хочу, признает он, краснея до самых ушей.
Значит, мир? я протягиваю ему руку.
Он кидает скребок к другим инструментам и оглядывает свои ладони.
Я убирал в конюшне до этого у меня руки в грязи.
У меня тоже.
Он стягивает с плеча тряпку, вытирает руку и протягивает мне. Пожатие оказывается крепким, но жмет он не в полную силу. Боится причинить мне боль? Кожа грубая и шершавая, пальцы в ссадинах и мозолях рабочие руки, каких не было раньше у Роберта. Каких никогда не будет у Сида.
Мне нужно закончить с этими досками сегодня.
Я не спешу.
Когда он принимается за работу, я оглядываю мастерскую и стол, заваленный инструментами столяра. Судя по виду, за ними, как и за лошадьми, тщательно ухаживают. Размеренному движению пилы время от времени ленивым ржанием отвечают лошади. Среди верстаков, лобзиков, ножовок и стамесок я чувствую себя странно, но это что-то приятное, разливающееся теплом в груди.
Почему ты перестала отвечать на мои письма? спрашивает Пит, разделавшись с последней доской.
Не перестала.
Я ничего не получал два с половиной года.
Я писала тебе каждый месяц, даже после того как ты перестал отвечать.
Я отвечал на все письма, которые получал.
Мы оба задумываемся.
Как я и полагал.
И что же ты полагал?
Их кто-то перехватывал. Мне хотелось в это верить. Хотя более вероятным было то, что ты забыла обо мне.
Я так не поступила бы.
Но о нем ты забыла.
Я подавляю внезапно возникший ком в горле.
Ты не знаешь, о чем говоришь.
Молли не хватало тебя. Знаешь?
Знаю.
И мне тоже.
Знаю.
Он еще раз вытирает руки и выдыхает, отходит к окну и запускает пальцы в волосы, надолго задумываясь о чем-то.
Ты вернулась за Молли?
Да.
Он подходит ближе и кидает тряпку на стол, опилки разлетаются.
Тебя не было шесть лет.
Я умею считать, но я ушла не просто так. Ты был уже достаточно взрослым, когда это случилось. Ты должен меня понять.
Да, ты училась. Сид тоже хотел учиться.
Не говори так, будто это я убила его.
Ты мое единственное воспоминание о нем.
Это неправда. У тебя есть родители, дом и Корк, где он в каждом уголке.
Думаешь, это то, что мне нужно? Призрак мертвого брата?
Я не отвечаю.
Ты собираешься уехать и забрать Молли? спрашивает он таким недоброжелательным тоном, что если я отвечу «да», он распилит и меня.
Да. И я хочу предложить тебе поехать с нами.
Он усмехается, прикусывая губу.
Это так не работает.
У меня есть деньги.
Дело не в деньгах. Дело никогда не было только в деньгах.
Знаю, тебе страшно, но Я запинаюсь в попытке подобрать нужные слова.
Но?
Тебе здесь не место. И Молли тоже. Тут никому не место.
У меня есть обязательства.
Перед общиной?
Перед семьей.
У меня они тоже есть. Когда Джейн умирала, она молила увезти Молли.
И я намерена выполнить ее последнее желание, чего бы мне это ни стоило.
Молли мой друг.
Это одна из причин, по которой я здесь.
Хочешь, чтобы я обманул ее?
Хочу, чтобы ты открыл ей глаза.
У меня нет такой власти.
У кого есть?
Ты его уже встречала.
Доктор?
Он кивает. И снова все упирается в одного человека.
Что он такое?
Говорят, что мессия.
А ты как думаешь?
Скорее, диктатор.
Ты ходишь в школу?
Сейчас лето.
Ты пойдешь в школу?
Я слишком взрослый, чтобы сидеть за партой.
Тебе семнадцать.
Я не хожу в школу с четырнадцати.
Тогда откуда тебе известно, кто такой диктатор?
Он опускает взгляд и уязвленно бурчит:
Понятия не имею, о чем ты.
Я не допытываюсь, но делаю мысленную пометку выясню это позже.
Как ты узнала, что я здесь?
Мне сказал твой отец. Он не рад меня видеть.
Он не рад чужакам.
Вы с ним ладите?
Он пожимает плечами.
Столяр из него лучше, чем отец.
А у тебя хорошо выходит?
Не думаю, что это дело моей жизни. Но выбора нет. Либо это, либо целовать пятки преподобному, как Ленни.
Зачем он это делает?
Хочет занять его место.
Не знала, что Ленни так амбициозен.
Не амбициозен религиозен. Он верующий до мозга костей.
Но он все равно твой друг?
Приходится мириться с некоторыми недостатками.
Помню, раньше ты хотел быть астронавтом.
Да нет, не очень.
Тогда кем?
Лет до десяти я думал, что стану инженером, после что физиком-экспериментатором.
Почему?
Мне нравилось узнавать, как работает мир.
Что случилось потом?
Учитель физики уехал из Корка, и я понял, что это не вариант, он невесело усмехается. Сид терпеть не мог физику.
Я отвечаю ему улыбкой, позволяя себе пуститься в воспоминания.
Скорее, он ее не понимал. Он был ужасен в физике. Почти так же ужасен, как и в геометрии.
Но как устроен мир, он точно знал. Может, поэтому и ушел.
Не говори так.
В этом мы с Молли похожи. Я люблю его, но еще больше злюсь.
Почему?
Он подумал о благополучии той блондинки, в которую когда-то был влюблен, не о моем. Он знает ее имя, но намеренно не произносит его, намеренно выделяет слово «той».
Ее зовут Синтия. И речь шла не о ее благополучии, а о ее жизни.
Почему ее жизнь важнее, чем его?
Она не важнее. Все произошло в считаные секунды. Он хотел защитить друга.
Он смотрит на балки, держащие крышу, и краски покидают его лицо, губы становятся бледными и бескровными. Юноша исчез теперь он сломленный мужчина. Как собрать его обратно? Я не способна собрать воедино и себя. После стольких лет
Разве нет на свете человека, ради которого ты сделал бы так же? Даже если это причинило бы боль людям, которых ты любишь.
Это нечестно.
Знаю.
Я часто вспоминаю его.
Я тоже У меня не осталось даже фотографии.
Хочешь, я принесу?
Я хочу. Но нужно ли мне это? Иногда то, что мы хотим, и то, в чем нуждаемся, не одно и то же. Это разбередит старые раны, которые никак не заживут, но я соглашаюсь. Моя любовь к нему сильнее здравого смысла. Если бы можно было повернуть все вспять, я бы осталась в Корке, приняла бы любую религию, лишь бы спасти Сида и быть рядом с ним. Когда-нибудь это убьет меня.
Молли боготворит Доктора, признает Пит.
Почему?
Он стал ей как отец. Задолго до того, как Джейн слегла. Он умеет располагать к себе, когда нужно.
Что же ему нужно?
Думаю, он это уже получил. Безграничную власть, всеобщее уважение, любовь и преданность. Люди благоговеют перед ним.
И ты?
Я вынужден.
Как он это делает? Запугивает? Пытает?
Нет. Он просто делает так, что у тебя не остается выбора.
Он делал это и с тобой?
Да.
Что именно?
Задавал вопросы.
Какие?
О грехах и слабостях. О потаенных желаниях. Он знает все обо всех и поэтому может всеми управлять.
И Молли?
Молли и без того повинуется ему. Она расскажет ему о тебе все, что знает, и даже не заметит. Ненамеренно, не со зла. Ей нельзя доверять.
Но мне нужно ее вернуть.
Понимаю.
Ты поможешь мне?
Я не знаю как
Я бы сказала ему, если бы знала сама.
А что скажешь об отце Кеннеле? Стоит его опасаться?
Шестерка Доктора. Отмаливает его грехи и ужинает в его доме.
Они друзья?
Точно не враги. Вы знакомы?
Он сообщил мне о болезни Джейн.
Как?
Позвонил.
В Корке ни у кого, кроме Доктора, нет телефона.
Он сказал, что звонит из автомата.
И ты ему веришь?
Я не отвечаю.
В груди так пусто, что хочется кричать.
10
Последние семь лет я стараюсь не оставаться в тишине она гнетет меня. По пути в офис я слушала радио, дома включала Сири, и даже на работе, если была такая возможность, вставляла наушники. Белый шум. Я нуждаюсь в нем. В Корке с этим возникают трудности: здесь нет ни телевизора, ни интернета, ни радио. Тишина и развешанные повсюду распятия медленно, но верно сводят с ума. Я забираюсь на чердак в надежде, что у Роберта хватило ума сохранить парочку книг. Он убрал их, потому что вспоминать обо мне было слишком больно или, напротив, он мечтал навсегда от меня избавиться?
Старая мебель, накрытая тканью, давно пришла в негодность. Чердак скрипит, трещит, разваливается потолочные балки могут обрушиться в любую минуту, погрести меня под собой. Крыша протекает, на стенах появились несмываемые рыжие разводы, в углах паутина и плесень. Похоже, в последние годы Роберт думал о чем угодно, но только не о сохранности дома. О чем тогда он, черт возьми, думал?
Срываю ткань со шкафов закашливаюсь, облака пыли оседают, но маленькие частички еще долго пляшут в воздухе. Полки пусты и принадлежат паукам, которые плетут свою паутину, прямо как Доктор. От воспоминаний о нем по спине пробегает холодок. Нет, я слишком много потеряю, если поддамся страху.
В одной из коробок нахожу две книги. Первая увесистая, плотная, с золотым тиснением на обложке Устав. Раньше я ненавидела его и трепетала перед ним, а теперь ничего. Он утратил ореол зловещей силы. Тоскливая пустота. Как детская страшилка, он потерял надо мной власть. Прячу его обратно хочу сохранить его и те времена, когда Сид был жив.
Вторая книга Библия, старая и потрепанная, с пожелтевшими страницами, но кто-то явно пытался уберечь ее она замотана в холщовую ткань и в бумагу. Я раскрываю ее и пролистываю. Библия. Просто Библия. Однако на одной из страниц замечаю кое-что необычное. Одно из слов в Бытии обведено в круг:
«И были оба наги, Адам и жена его, и не стыдились».
(Бытие, 2:25)Я пролистываю дальше и нахожу следующие слова.
«И сказал Каин Господу: наказание мое больше, нежели снести можно».
(Бытие, 4:13)«Он сказал: Владыка Господи! по чему мне узнать, что я буду владеть ею?»
(Бытие, 15:8)«И сказал: Владыка! если я обрел благоволение пред очами Твоими, не пройди мимо раба Твоего».
(Бытие, 18:3)«прости беззакония наши и грехи наши и сделай нас наследием Твоим».
(Исход, 34:9)«Так было и всегда: облако покрывало ее днем и подобие огня ночью».
(Числа, 9:16)«Если она выйдет в замужество, а на ней обет ее, или слово уст ее, которым она связала себя».
(Числа, 30:7)«Все одно; поэтому я сказал, что Он губит и непорочного и виновного».
(Иов, 9:22)«Двух вещей я прошу Тебя, не откажи мне, прежде нежели я умру».
(Притчи, 30:7)«Затем Иудифь пришла и возлегла. Подвиглось сердце Олоферна к ней, и душа его взволновалась: он сильно желал сойтись с нею и искал случая обольстить ее с того самого дня, как увидел ее».
(Иудифь, 12:16)Были, мое, я буду, Твоими, и, Твоим, всегда, слово, одно, прошу, сердце, и душа на первый взгляд полная бессмыслица, но если знать, кто оставил послание и кому, то слова становятся просьбой и даже мольбой: «Мое сердце и душа всегда были Твоими. Одно слово, и я буду Твоим. Прошу».
Патрик и Луиза. Он написал это послание, прежде чем она уехала, прежде чем покинула его. Он был готов оставить сан ради нее, но она не позволила. Почему? Почему, мама? Я храню ее дневник в коробке, там же, где все реликвии из Корка. Темно-зеленый ежедневник покоится под кроватью в моей нью-йоркской квартире. Больно от того, что я не могу перечитать его сейчас. Патрик, милый Патрик. Папа.
Я прячу книги обратно и выбегаю на улицу мне нужно покинуть дом, иначе призраки прошлого погубят меня, отправляюсь в город. Никто не станет меня искать. Возможно, моего отсутствия и не заметят. Молли избегает меня, прячется в женском доме что еще за дом такой? А с Робертом бесполезно говорить.
До здания старшей школы Корка от дома с фиолетовой крышей ровно двадцать три минуты, или две тысячи пятьсот семьдесят три средних шага, я помню цифры, но не решаюсь проверить их точность. Мой мир рухнет, если они не совпадут. О том, что магазин «У Барри» был когда-то магазином, я знаю лишь благодаря воспоминаниям окна заколочены, судя по виду, его никак не используют.
Старшая школа Корка тоже претерпела изменения, но они ускользают от взора, когда на ступеньках я вижу их: юношу и девушку. Его волосы пылают даже в пасмурную погоду. И пусть в моем мире светит солнце, они бегут под дождем. Они безумно счастливы, но не догадываются об этом. Безмятежность юности. Счастье неведения. Они пробегают сквозь меня. Соревнуются, кто быстрее. Больно от того, что я знаю: это будет она.
Я выхожу на задний двор, слышу крики и хлопки. На поле, где много лет назад тренировались болельщицы, два десятка мальчишек, совсем маленькие и постарше (Питер Арго вратарь), и один высокий мужчина играют в футбол. Футбол? Невероятный аттракцион щедрости от Доктора.
Мужчина оборачивается, и меня пронзает, когда я понимаю, что это преподобный Кеннел. Гоняет по полю с остальными? Что это? Очередная попытка умерщвления плоти? Он старше всех игроков на десять, а то и двадцать лет, но не только играет не хуже, но и запросто способен загонять их до смерти. На нем белая льняная рубашка и брюки. Кожа блестит от пота.
Я прохожу ближе и останавливаюсь у кромки истоптанного поля. Слежу за игрой. За ней! Флоренс Вёрстайл, давай хотя бы себе не лгать. Ты следишь за ним, за преподобным его русые волосы отливают золотом, светятся в лучах закатного солнца, словно нимб. Божество. Ангел, спустившийся с небес. Или упавший
Выдыхаю. Цель вернуть ясность мыслей. Я видела не одного обнаженного мужчину, но никто из них не сравнится с одетым и играющим в футбол отцом Кеннелом.
Даже не думай об этом, раздается голос позади.
Ленни Брэдсон сидит на траве в нескольких футах от меня, прищурив глаза. Светлые волосы, белесые брови и ресницы придают ему вид инопланетянина островок морозной зимы в мучительной жаре.
Я присаживаюсь рядом, прямо на землю.
Не думать о чем?
Он священник.
Я в курсе.
Тогда ты знаешь, что священники придерживаются целибата.
Извини, что тебе пришлось уйти вчера.
Нет, я вовсе не обижен. Не говори Питу, но я занимаюсь деревом, только чтобы помочь ему.
Мы оба усмехаемся.
К тому же он очень хотел тебя видеть. В его глазах читается неподдельная печаль. Он знает, что Пит переживал все эти годы. Не говори, что я сказал это.
Твой секрет умрет со мной, я провожу пальцами по рту, как бы застегивая невидимую молнию.
Туфли натерли ноги, я снимаю их и дотрагиваюсь до прогретого ковра из травы.
Почему ты не на поле? спрашиваю я.
Я не играю. Мне нравится смотреть.