Глушу мотор у дома с фиолетовой крышей. Все еще помню, как приехала сюда семнадцатилетняя Фло Вёрстайл, хотелось бы забыть. Прикрываю голову ветровкой дождь усилился, забегаю на крыльцо.
Когда дверь открывается, на меня смотрят огромные круглые глазища. Они повзрослели, и то, что читается в них, пробирает до костей. Язык становится сухим и тяжелым, в горло словно запихали вату.
Молли
Она сводит брови к переносице и поджимает губы, а после уносится наверх, не сказав ни слова, раздается смачный хлопок дверью, как пощечина. Безухий Август одаривает своим фирменным взглядом в стиле «явилась не запылилась» и поднимается вслед за Молли. Он ни капли не изменился: все тот же пушистый хвост и глаза разного цвета: правый карий, левый голубой. Ненавижу этого кота! Ветер проникает в дом, открывая дверь нараспашку, а я не в силах пошевелиться: опустошенная, униженная, брошенная. Едва ли я способна представить, что чувствует в этот миг она. Меня затягивает в болото, в темноте дома ширятся и разрастаются силуэты, приближаются, чтобы утянуть меня. Сонный паралич наяву.
Из кухни выходит Роберт. Его лицо, подсвеченное тусклым светом свечи, осунулось и побледнело, изрезано временем и тяжким трудом, голубые глаза совсем потеряли цвет. Отец и раньше не отличался эмоциональностью, но таким я вижу его впервые: выпотрошенное пугало. Его вид окончательно обезоруживает меня.
Замерзла?
Он подталкивает меня в дом и закрывает двери.
Последние дни в Корке не задались, льет как из ведра. Никто не может толком работать начинает он как ни в чем не бывало, будто я выбегала за покупками на часок.
Как она?
Он резко умолкает, теряется, словно не понимает, о ком речь.
Джейн.
Она наверху. Хочешь чаю?
Я влетаю на второй этаж, пренебрегая всеми проявлениями гостеприимства, на ходу снимаю ветровку и кидаю ее на пол у двери. В спальне в нос бьет запах каких-то трав, воздух спертый и удушливый, на прикроватном столике покоится лишь стакан и глубокая чаша с водой ни армии флакончиков, ни таблеток ничего из того, что ей в самом деле нужно. Джейн, тоненькая и обессилевшая, лежит под покрывалами почти серая, как застиранная простыня. Я опускаюсь на колени у кровати и беру ее исхудавшую руку в свою. Ее глаза закрыты, но она не спит. Время от времени веки дергаются, изо рта вырываются приглушенные стоны и слова, которые я не в силах разобрать.
Почему ты не сказала? Почему не сказала мне? шепчу я, прижимая ее ладонь к губам.
Я хотела для тебя хорошей жизни
Поднимаю взгляд, уставившись на бесцветное лицо и сухие потрескавшиеся губы.
Рак?
Да.
Я могла вылечить тебя. Если бы ты сказала, если бы только позволила позаботиться о тебе.
Вылечить? У нас нет денег
Я отдала бы все, что у меня есть.
Тебе это нужнее, чтобы сбежать из этого места.
Она надолго затихает, в груди у нее все хрипит при малейшем вдохе жерло вулкана. Я подаю ей стакан с водой, но она отмахивается и заходится в затяжном кашле.
У тебя есть деньги? Есть где жить?
Да, не беспокойся ни о чем.
Это хорошо. Она пытается сжать мою руку, но получаются легкие поглаживания. Забери ее как можно скорее. Заберешь?
Да.
Что бы ни случилось, забери ее. Прошу, забери. Притаившаяся в уголке глаза слеза сбегает по виску и исчезает в поседевших волосах. Я помню ее иной, помню темные волосы и выделяющиеся на их фоне умные серые глаза с зелеными крапинками. Помню ее шестилетней давности. Это больно.
Утерев мокрую дорожку, целую ее в лоб.
Это моя последняя просьба.
Джейн, я обещала. Я обещаю.
Сжимаю ее руку, чтобы придать сил, и впиваюсь ладонью в кольцо на руке. То самое кольцо с зеленым демантоидом, которое я пыталась забыть. Она нашла его. Носит его.
Зачем? спрашиваю я, проводя по гладкому камню.
Оно принадлежало ей.
Знаю, потому и спрашиваю.
Я думала, оно потерялось Как и мама.
Оно было у меня. Она оставила его, перед тем как уйти.
Возьми его. Возьми, оно мне больше не нужно.
Я не хочу его видеть, не хочу о нем знать, но и спорить с умирающей тоже. Снимаю кольцо с исхудавшего пальца и надеваю на свой. Цвет камня напоминает цвет глаз Патрика в яркий солнечный день у меня такой же. Думала ли мать об этом, когда оставляла его?
Джейн пытается что-то прохрипеть, жмурится, из глаз катятся слезы.
Мне так страшно, Флоренс. Так страшно. Я не хочу умирать я хочу видеть, как растет моя дочь
Внутри все переворачивается от этой искренней, но безнадежной мольбы, и я часто моргаю, выпиваю воды, чтобы не разреветься у ее постели.
Роберт заходит в комнату и ставит поднос с двумя чашками на прикроватный столик.
Вколи ей что-нибудь! Разве не видишь, как она мучается?
У нас ничего нет.
Почему? У тебя в доме человек, умирающий от рака, должны же быть Черт! Я всегда знала, что он не любит ее и на сотую долю того, как любил мою мать, не любит так, как она заслуживает.
Я напою ее чаем, после чая ей полегчает. Он приподнимает ее, взбивает подушку, садится рядом на кровать и поит с ложки чаем. Это выглядит так бессмысленно, так глупо, словно он пытается вычерпать воду из лодки, которая уже опустилась на дно.
Я хватаю свечу и начинаю метаться по комнате в попытке найти лекарства: заглядываю в шкаф, во все ящики их содержимое гремит и шуршит; переворачиваю вверх дном все полки в ванной. Это не поможет, но застой губителен я умру, если буду стоять на месте.
Что ты делаешь? спрашивает Роберт, когда я возвращаюсь в спальню.
Ищу то, что ей поможет.
В доме нет лекарств. Это запрещено. И машина Спрячь ее, ключи от гаража
Что? Что значит «запрещено»?
Только Бог решает, когда и кому умирать.
Я едва сдерживаюсь, чтобы не замахнуться на него, не запустить в него свечу, но из груди Джейн вырывается стон, и мы на время забываем о споре.
Ты обращался к Доктору? У него же наверняка должно что-то быть.
Роберт слабо качает головой.
Что? взрываюсь я. Не обращался или ничего нет?
У него ничего нет, кроме бинтов и трав. Он дал мне немного для чая
Что это за врач такой?
От бессилия я поправляю подушку и одеяло, тщетно пытаюсь обеспечить Джейн комфорт, который ей никогда не будет доступен. Мысли с бешеной скоростью крутятся в голове: что, если вернуться в город и добыть лекарства? Я могу позвонить кому-нибудь. Но кому? Тут помогут только сильнодействующие наркотические анальгетики вроде морфина, но никто не даст их без рецепта. Я растекаюсь лужицей у кровати, продолжая хвататься за тонкие, как веточки, руки Джейн.
Почему ты не сказал мне?
Она запретила.
С каких пор ты делаешь то, о чем тебя просят?
Лицо Роберта странно искажается он не думал об этом прежде, давно не думал о жизни вне Корка. Или ему помогли не думать?
У нас нет телефонов, а письма не доходят до адресатов из внешнего мира. Такова воля Господа. Внешний мир опасен. Так говорит Доктор.
Да что с тобой? Ты жил во внешнем мире бо́льшую часть жизни и был всем доволен.
Не был. Глаза Роберта стекленеют, мутнеют пуще прежнего, лицо гипсовая маска, неживое, искусственное, точно я веду беседу с ростовой куклой.
За последние годы я стал ближе к Богу. Я чувствую его, и мне легче. Я отдаю свою судьбу и ее судьбу в его руки.
В чьи руки? Бога или Доктора?
Роберт не отвечает я и не жду ответа, хватаю полотенце и смачиваю его в чаше с водой, протирая вспотевшее лицо Джейн.
Когда случился рецидив? спрашиваю я деловым тоном.
Четыре месяца назад. Она упала в обморок на службе. Начала кашлять кровью Мы обратились к Доктору, но он сказал, что на все воля Господня. Мы молились за нее в церкви всем приходом, но такова его воля
Его воля может поцеловать меня в задницу. И ваш Господь, и Доктор тоже! Я вскакиваю, кидая в него полотенце. Ты не представляешь, как я сейчас тебя ненавижу.
Роберт до безобразия спокоен, давно смирился с необратимостью судьбы. К черту судьбу! К черту их всех!
Он берет полотенце и как ни в чем не бывало проводит по лбу Джейн.
Вчера приходил отец Кеннел, молился за упокой ее души. Джейн всегда так радуется ему
Преподобный? И часто он приходит?
Да. И Доктор тоже. Их присутствие облегчает ее боль.
Я обессиленно падаю в кресло у окна, все еще прокручивая в голове тревожные мысли, но все это похоже на колыбель Ньютона: бесполезный двигатель я не знаю, что делать, впервые за столько лет я не знаю.
Как Молли с этим справляется?
Мэри она держится. Молитвы придают ей сил.
Он протирает побледневшие конечности Джейн, касается ее, но смотрит сквозь нее, сквозь меня. Он не здесь я даже не могу на него злиться. Понятия не имею, кто этот человек и что сотворил с ним город.
У нее это с детства: благоговение перед Всевышним, припоминает он.
Я увезу ее.
Он не отвечает, продолжая монотонные неспешные движения.
Слышишь? я подаюсь вперед. Роберт, я увезу ее в Нью-Йорк. Соберу вещи, посажу в машину, и мы сегодня же покинем город и никогда не вернемся.
Он долго молчит, так долго, что кажется, он уже не ответит.
Ты заберешь ее от умирающей матери? На переносице залегает глубокая морщина.
Джейн хочет этого.
В ней говорит болезнь.
Она попросила меня об этом еще очень давно.
Но тогда не было общины, а теперь есть, и Мэри ее часть, она любит ее.
Я поднимаюсь на ноги.
К черту вашу общину, Роберт. И тебя к черту.
5
Пыл, злость и уверенность улетучиваются и обращаются в прах, когда я стою у двери Молли, не в силах постучать, прислушиваясь к тишине в комнате. Ни вздохнуть. Робость, оцепенение, страх столько лет мы провели вдали друг от друга, столько лет она боролась в одиночку.
Я встречала десятки, если не сотни очень плохих и опасных людей, но они не пугали так, как взгляд сестры безжалостный, холодный, чужой. Какая она теперь? Кто она теперь? Ей тринадцать самый трудный возраст: не ребенок, но еще и не взрослая, и я понятия не имею, как с ней ладить. Я едва помню себя в этом возрасте настолько травматичный период, что я невольно вытеснила его из памяти, сохранив лишь яркие обрывки. С тех пор как мама ушла от нас, я старалась не запоминать новые дни в страхе забыть старые. Я до сих пор помню, как она бродила призраком по кухне и проливала кофе на стол, как возвращалась с покупками, закрывая дверь ногой. Ее улыбку и морщинки вокруг глаз
Стук раздается в тишине, словно удар топора. Никто не открывает, и я не вхожу, жду не хочу врываться в ее пространство, я уже ворвалась в ее дом. Наверное, он никогда не был моим. Раньше я не стучала, прежде чем войти в комнату Молли, и ее не приучила. У нас не было секретов. Она вбегала в комнату с рисунками, которые рисовала для меня, и спрашивала, можно ли войти, а я отвечала, что она уже вошла. Эти воспоминания греют душу, держат меня на плаву даже спустя столько лет.
Дверь так и не отворяется. Я стучу еще раз, настойчивее, и, не дожидаясь ответа, все же вхожу. Молли стоит на коленях, облокотившись на кровать, и беспрестанно молится распятию, висящему над изголовьем, раньше его не было, теперь все бесцветное, выхолощенное, лишенное индивидуальности ни рисунков, ни покрывала с Эльзой и Анной, ни карандашей, разбросанных по столу, ни ярких свитеров, подмигивающих рукавами из шкафа.
Она ощущает мое присутствие ее плечи вздрагивают. Ей тоже страшно. Она знает, что такое потеря, и знает, что потеряет мать. Это может раздавить ее. Меня в свое время раздавило.
Поговоришь со мной?
Вместо нее отвечает Август: злобно шипит и встает на дыбы не похоже, что он рад меня видеть. Роль лучшего друга Молли теперь принадлежит ему, впрочем, как и кровать.
Ты можешь рассказать мне все, что пожелаешь.
Мне некогда. Мама умирает. Йенс говорит, что такова воля Господа, а отец Кеннел что после смерти она не будет чувствовать боли, потому что попадает в лучший мир. Я молюсь, чтобы она попала в лучший мир.
К сожалению, от нас это не зависит.
Она резко оборачивается, взгляд ее полон презрения и злобы.
Зачем ты здесь?
Приехала за тобой.
Я делаю шаг.
Твоя мать хочет, чтобы ты уехала, чтобы мы уехали.
Я не поеду.
Мы будем вместе. Навсегда-навсегда.
Нет.
Мы должны ехать прямо сейчас.
Ты оставляешь всех, но я не ты и не оставлю маму. Я нужна ей.
Молли
Я уже слишком большая для этого имени.
Ты никогда не будешь слишком большой для меня.
Еще шаг, но она вздрагивает, и я отступаю не могу подорваться на этом минном поле. Все так зыбко я провалюсь под землю, если совершу хоть одно неверное движение, меня разбросает кровавыми пятнами по стенам.
Я уже не ребенок. И меня зовут Мэри. Ты знала бы это, если бы не бросила нас.
Я никогда не бросала вас. Все, что я делала, было ради тебя.
Ради меня? Она вскакивает на ноги. Ты бросила меня! Мне было всего семь, и ты меня бросила.
Внутри все обрывается от того, как она говорит это. Я прикусываю щеку, чтобы не закричать. Будь она взрослой, будь она чужой я обратила бы все в свою пользу, разгромила аргументами, оставив поверженной, но я не могу причинить ей боль и использовать логику. Работа превратила меня в робота, в машину, настроенную на поиск выгодных, быстрых и точных решений, лишенных эмоций. Все мои инструменты бессильны, я словно пытаюсь зашить дырку ножом.
Твои письма, звонки, подарки жалкие подачки. Думаешь, этого было достаточно? Думаешь, для меня достаточно?
Нет, недостаточно. Но только так я могла показать, что люблю тебя больше всего на свете.
Где ты была все это время?
В голове столько ответов, но я не могу их произнести. Гарвард, деньги, связи прочная стена, которую я выстраивала вокруг себя годами, рассыпается на тысячи частей, не в силах держать оборону перед вопросом маленькой беззащитной девочки.
Где ты была, когда мне было плохо, когда маме стало плохо?
Да, ты права, я уехала, но не ради себя. Чтобы жить в том мире, нам нужны деньги, и я делала все, чтобы ты ни в чем не нуждалась, вернувшись в него.
Может, мне не нужен тот мир? И ты мне не нужна! Это мой дом я останусь дома.
Это место тебе не дом. Оно никому не дом. Дом там, где тебя любят.
Здесь тебя все любили, но ты уехала. Оставила меня. Оставила нас, когда мы больше всего в тебе нуждались.
Я выдыхаю и сжимаю руки в кулаки, чтобы сдержать подступающие слезы.
Знаю, ты злишься. Ты имеешь на это право. Но я делала все, чтобы спасти тебя. А теперь хочу, чтобы ты поехала со мной в Нью-Йорк это огромный город, полный возможностей. Мы будем есть мороженое хоть каждый день, сколько пожелаешь, рисовать, ходить в парк, в кино и
Мне уже не шесть!
Но нам будет все так же хорошо вместе.
Доктор говорит, что внешний мир не такой, как этот, что он опасен, греховен. Там никто не верит в Бога только в деньги.
У Доктора тоже есть деньги, иначе у него не было бы такой власти.
Эту власть ему дал Господь. Йенс не жаждал ее Бог сам его выбрал. Он любит мир и людей. И Бога! В отличие от тебя.
Я больше не оставлю тебя. Обещаю. Делаю шаг. Твоя мать тоже этого хочет, она просила меня об этом.
Не прикрывайся ее желаниями. Ты не имеешь права.
Она отворачивается, встает на колени и складывает руки.
Хочу помолиться.
Я не договорила, Молли.
Я да.
Я буду внизу. Спустись, когда будешь готова продолжить разговор.
В этот вечер из комнаты она так и не выходит.
6
Джейн перестает дышать на рассвете, через три дня после моего приезда ей было сорок семь лет. Перед смертью она просила спасти душу Молли. Я должна исполнить ее волю и готова к этому любой ценой, но ее никто не назначает Молли со мной не разговаривает. Она постоянно молится. Это хорошо помогает не впасть в отчаяние, а может, плохо ненормально, когда тринадцатилетний ребенок так стойко переносит смерть матери.
Моя машина спрятана от чужих глаз. Я такая же: спрятанная и похороненная под воспоминаниями, что оживляет в памяти дом с фиолетовой крышей. Ночь перед похоронами я провожу без сна, лежу, прислушиваясь к звукам старого дома. Скрип говорит со мной Мне снова восемнадцать, и Сид Арго стучит в окно. Его рыжие волосы кажутся темными во мраке спальни, но веснушки его лицо освещает лунный свет я вижу. Гарвард, Нью-Йорк, Доктор, смерть Джейн все это безумный сон, иллюзия, бред. Молли все еще любит меня, Джейн дышит здоровыми легкими. Сид дышит.