Наконец проехали. Открылись виды положительно восторг; описать невозможно. Как только въедем на перевал, так и замрем, невольно остановившись: горы, горы, море гор; совершенно как будто когда-то волновалась здесь почва, образовались огромные волны, да так и застыли; горизонт открывается огромный: горы вокруг нас, под нами и вдали синеют, сливаясь с облаками. Мы даже поспорили: я говорю: облака, а спутники отрицали, и они оказались правы.
Весь переезд я совершил сравнительно очень легко, для меня верховая езда легче езды на двуколке.
Приехали в Глубокое; ночлег. Нам отвели громадный флигель; я расположился очень удобно, поставив кровать на нары; Подгурский[17], добрая душа, приготовил и предложил нам горячий ужин, суп, и мы поужинали им из солдатских котлов на славу.
Но какая картина перед нашими глазами! В котловине между гор и на склоне горы расположились 1800 лошадей, море лошадей и людей, масса костров точно звездочки, песни Вдруг всё смолкло: труба заиграла зарю, и понеслась по нашему огромному лагерю священная песнь, молитва: в одном конце «Отче наш», в другом раздается «Да будет воля Твоя», в третьем «победы на сопротивныя даруя», в каждом эскадроне отдельно. Впечатление грандиозное. Долго-долго смотрели все мы с балкона барака на это выходящее из ряда вон зрелище.
Завтра еще 24 версты по горам, и снова поезд, вагоны.
6 июля
С вечера, как лег, так моментально и уснул. Вот что значит моцион-то верховой. А аппетит какой хороший! Утром слышу голос Н. В. Букреева[18]: «Четверть четвертого, пора вставать». Сейчас же встали, оделись и вышли. Все еще покрыто утренним туманом. Лошади наши оседланы, похрапывают; Михаил забрал мои вещи и укладывает в двуколку. Лагерь еще спит: лошади стоят, опустив головы, а солдаты спят у них под мордами прямо на земле. Еще раз полюбовались горами, синие такие! Солнышко всходит и, разгоняя туман, золотит их вершины. Не знаю отчего, но горы окрасились в разные цвета-тоны: синие, желтоватые, дымчатые; все это вместе, сливаясь в общую картину, представляет прекрасное зрелище.
Уже все поднялись. Казаки предупреждают, чтобы мы остерегались выезжать вперед далеко от своего эшелона; уверяют, что медведи иногда и днем выходят на дорогу и сидят, нежась на солнце; один казак говорит, что встретил трех. А я вчера пешком один ушел версты на две вперед: неприятная могла быть встреча. Офицер Нежинского полка рассказывает, что они сегодня на походе днем видели недалеко от дороги медведя; а жители селения очень жалуются, что медведи часто посещают их огороды и давят коров.
Вообще зверя разного в этой дикой тайге, которая почти сплошь идет от Перми до Манчжурии, масса: медведи, лоси, кабаны, соболи, белки, волки, горностаи, чернобурые лисицы, олени, козы, серны, дикие гуси, тетерева, фазаны, рябчики, утки и пр. И все это в таком множестве, что охота является любимым промыслом местного населения, составляя собой важное подспорье в жизни.
Буряты и русские, населяющие добрую половину Забайкалья, земледелием почти не занимаются, отдаваясь всецело скотоводству; между прочим, они разводят особую породу скота монгольских быков и коров с лошадиными хвостами, называемых «яки»; главное достоинство их заключается в том, что зимой они сами добывают себе пищу, разбивая снег, а коровы дают молоко столь густое, точно сливки, хотя и не в большом количестве, не больше одной бутылки с удоя; мясо их вкусное. Жители занимаются еще лесным промыслом. Наконец, почти поголовно все жители являются охотниками; у каждого две-три собаки-ищейки. В разные времена года охотятся на разного зверя; ходят на медведя, кабана, соболя, шкурка которого на месте стоит от 25 до 150 р., на чернобурую лисицу и проч. Озолотиться можно бы в этих местах населению; но водка и в Сибири делает свое дело. Как только охотники, особенно из бурят, выезжают на соболя и чернобурую лису, купцы с запасами водки едут в тайгу вслед за ними и, спаивая охотников водкой, за ничтожную цену покупают дорогую пушнину.
Едем. Дивная дорога; только горы ужасные. Вот вдали завиднелся Байкал, а за ним горы еще выше, и облака бегут по их вершинам. На высоких пушистых кедрах уже большие шишки; чрез месяц начнется промысел добывания кедровых орехов. Последний спуск к Култуку прямо ужасен, более трех верст; едва спустились. И уже опять рельсы и вагоны завиднелись у самого берега озера-моря.
Солдаты хотели было купать в озере лошадей, но это оказалось невозможным: вода холодна, как лед. Рыба водится только в двух видах, и то не особенно большая, благодаря необычайно низкой температуре воды. Глубина озера весьма велика, до 35 верст, а около села Лиственичного, говорят, даже не могли достать дна. Сейчас садимся в вагоны и едем прямо по берегу Байкала: слева будет вода, а справа огромные горы.
Итак, мы совершили поход в 96 верст, и самый удобный, по-моему, способ езды верхом на лошади.
Этот пройденный путь по высоким горам стоит многих сот верст ровной дороги. Много лошадей оказалось набито; повозка 1-го эскадрона на спуске перевернулась, сорвавшись с тормоза, и раздавила солдата, так что у него треснул череп; лошадь покалечилась сильно: половина головы в крови, передние ноги уже не держат, и она в изнеможении еле стоит, опираясь грудью на подставку столба. Я хотел приобщить умирающего солдата, но, оказалось, магометанин. Это первая жертва военного времени и яркое доказательство крутизны и огромной высоты гор, которые мы переезжали.
Поезд тронулся. Уже скоро 11 ч.; ложусь.
7 июля
Едем чудной, но страшной дорогой. Берега Байкала представляют собой огромнейшие сплошные горы-скалы, состоящие наполовину из мрамора; на боку этих скал проложена с помощью динамита узкая ленточка, полотно железной дороги; в некоторых местах в 45 аршинах от полотна уже вода Байкала. Шум волн не только ясно слышен из вагона, но даже громче шума поезда; раз на мое лицо упало даже несколько брызг от волн.
Холодно на улице и в вагоне: от Байкала, что от ледника. Жители говорят: «У нас вся погода от моря зависит: с Байкала ветер значит, холодно». Это потому, что вода Байкала очень холодна, а холодна она потому, во-первых, что в него впадает множество горных рек и ключевых потоков, да и сам Байкал, очевидно, имеет массу ключей; а, во-вторых, ледники, спускаясь с гор, глубоко опускаются в воду и очень долго в ней находятся. Действительно, на горах и в бинокль и простым глазом видно очень много снега, который под действием июльских солнечных лучей стал сильно таять и сползать, охлаждая тем самым воду Байкала.
Так вот сегодня холодно, ибо ветер дует с озера, т. е. виноват, с моря. Извиняюсь потому, что сибиряки кровно обижаются, если Байкал назвать озером: «Какое это озеро! говорят они: Вы, верно, не знаете его размеров? Ведь оно в длину 800 верст и в ширину от 45 до 180, при глубине до четырех верст; нет, это наше море». Буряты называют его даже «священным морем», т. к. оно совершенно чисто и вон выбрасывает все постороннее, попадающее в него. Байкал, особенно для бурята, живое одухотворенное существо. «Он (т. е. Байкал) добрый, когда кормит людей рыбою, поит своей водой скот и зверей, охота на которых является большим подспорьем жизни; он позволяет плавать лодкам, он доставляет людям и скоту прохладу среди летнего зноя, он Да нет», махнув рукой, скажет скуластый бурят с трубкой во рту: «не перечтешь, какой он добрый. Ну, а бывает, что он и серчает Кругом все тихо ни ветерка; вдруг как зашумит, как заревет он, как пойдут по нему волны горами: так страшно на берегу стоять, а уж не дай Бог быть в это время в лодке».
За то буряты и чтут Байкал, именно, как живое существо. Ежегодно 9-го июля на берегах его они совершают в честь своего «священного моря» разные религиозные церемонии: надевают маски, жгут костры, прыгают чрез огонь, обливаются водой, даже купаются, хотя температура воды 45°. Подробностей этих празднеств не могу касаться: не успел хорошо расспросить.
Едем по участку Култук-Тапхой. Население пошло почти сплошь бурятское. Снаружи истые монголы; только головы их шире и скуластей китайских; многие носят косы; грамота у бурят монгольская.
Участок еще не открыт для движения; ходят только воинские поезда; поезд идет 10 верст в час; по такой дороге проехали мы 110 верст.
Постройка дороги в разгаре; слышны частые взрывы наподобие пушечных залпов; это динамитом рвут скалы для полотна дороги по берегу Байкала.
Кругобайкальская железная дорога в 250 верст, и на последних 100 верстах прорыто 37 тоннелей, не говоря уже про длиннейшие коридоры; один небольшой тоннель, пробитый в скале из белого мрамора и отлично обделанный, мы уже проехали.
А волны ревут и мчатся прямо на нас, точно гидры стоглавые, разинув пасти, чтобы поглотить нас. Сойди поезд с рельсов, мы неотъемлемая их добыча.
Виднеются в тумане высокие горы противоположного берега; на вид до них верст десять, на самом деле пятьдесят. Из-под воды выделяется огромный камень; на нем сидит целая стая чаек; сидят покойно, невзирая на то, что вокруг бешено ревут и пенясь разбиваются о камень волны. О, если бы и нам покойно и твердо сидеть на камне веры среди бед, скорбей и сомнений, этих бушующих волн житейского моря! Горе нам малодушным.
Примечания
1
О. Митрофан Сребрянский, автор писем, бездетен, но у него были на воспитании племянницы-сироты.
2
Ольга Владимировна супруга о. Митрофана.
3
Николай Яковлевич Пясковский, доктор казачьего полка в Москве, свояк о. Митрофана (ныне уже покойный).
4
И церковь, и школа, и дом устроены о. Митрофаном на средства разных жертвователей и преимущественно почитателей его.
5
Станция в 24 верстах от г. Орла, где о. Митрофан ежегодно гостил и продолжает гостить в имении помещицы Евдокии Александровны Крашенинниковой, почитательницы о. Митрофана.
6
Кучер г-жи Крашенинниковой.
7
Иван Арсеньевич Рождественский, тогда инспектор Ломжинской мужской гимназии, ныне в отставке, свояк о. Митрофана.
8
Делопроизводитель полка.
9
Своего отца, заштатного священника Воронежской епархии, Василия Васильевича Сребрянского, и мать жены, вдову священника Тверской губ., Александру Полиевктовну Исполатовскую.
10
Офицер полка.
11
Лошадь о. Митрофана.
12
Генерал, состоявший тогда при особе Его Императорского Высочества, московском генерал-губернаторе, покойном великом князе Сергее Александровиче.
13
Солдат-церковник, ныне Михаил Максимович Сытник служит диаконом в Марфо-Мариинской обители милосердия в Москве, где настоятелем церкви и духовником обители состоит автор «Дневника» протоиерей М. В. Сребрянский.
14
Принц служил в Черниговском полку и, несмотря на то, что был магометанином, очень был расположен к о. Митрофану.
15
Тогда было «освободительное движение»; наши разного рода «передовые» люди в союзе с инородческими элементами очень желали освободить Россию, между прочим, от железнодорожных мостов, чтобы задержать этим доставку наших войск на Дальний Восток и тем вернее обеспечить успех японского оружия. Вместо того чтобы воевать с японцами, солдаты в большом количестве должны были стоять по железнодорожному пути для охраны его. Говорят, что наши студенты, после одной победы японцев над русскими, посылали японскому императору поздравительную телеграмму. Несмываемое пятно!..
16
Ксенофонт Иванович Самосюк денщик о. Митрофана, ныне крестьянин Гродненской губ.
17
Офицер, католик.
18
Подполковник.