Круглый год? Я бы заскучала.
Мой любопытный взгляд скользит по интерьеру с симпатичными вещицами Бобби вышитой подушкой, пастельной акварелью с изображением парящего над озером самолета, сувенирной табличкой с надписью об очаге и доме, и все это очень похоже на ту кипучую кассиршу из продуктового магазина с едва уловимым алабамским акцентом, которую я помню.
Над нашими головами располагается крошечная мансарда, в которой помещается только двуспальная кровать и две узкие приставные тумбочки. Я с трудом могу представить себе Джорджа, крупного мужчину с подкрученными кверху усами, поднимающегося по этой лестнице ночью.
Как они затащили туда всю эту мебель?
С трудом, на тросах. Для этого они позвали меня.
Джона со стоном опускается на футон рядом со мной. Он не присаживался с тех самых пор, как его ботинки коснулись заснеженной земли несколько часов назад: разгружал и закреплял самолет, таскал дрова, заряжал и вешал ружье на стену, настраивал многочисленные источники энергии на пропане, масле, аккумуляторах и солнечных батареях, которые поддерживают эту хижину в жилом состоянии. И он уже говорит о том, чтобы нарубить побольше дров, а завтра отправиться на снегоходе за водой из городского колодца.
Я прислоняю свою гудящую от перелетов голову к его плечу, вдыхая аромат горящего дерева и впитывая окружающую нас тишину, нарушаемую лишь звуками потрескивающего огня. Даже и не вспомню, когда я была так довольна в последний раз.
Было бы здорово иметь подобное место для побега.
Джона вскидывает брови.
Даже с туалетом снаружи?
Я бы приезжала сюда только летом.
Обнаружила, что здесь есть полноценный санузел, работающий в теплые месяцы, когда вода не замерзает в трубах.
Моя маленькая принцесска, дразнит Джона, и его рука ласково скользит по моему бедру. Но затем его голос становится более тихим, более серьезным. У нас тоже может быть такое, когда мы устроимся. Дай нам несколько лет, чтобы обосноваться, а потом сможем присмотреть себе участок земли где-нибудь здесь, повыше и построить свой собственный дом.
Такой же, как этот?
Может, немного побольше. Джона делает небольшую паузу. Достаточно вместительный для нас и наших двенадцати детей.
Только двенадцати? усмехаюсь я, но в животе у меня все трепещет. Как насчет того, чтобы попробовать сделать одного и посмотреть, как пойдет дальше?
Из всех вещей, что ценю в Джоне, на первом месте стоит его прямота. Она заставляет меня вести разговоры, которые в противном случае не состоялись бы вообще никогда, если бы я была предоставлена самой себе. Джона поднял тему детей впервые еще в Торонто. Почти в качестве контрольного теста, как подозреваю, потому что, когда я подтвердила, что, да, хочу детей когда-нибудь, его облегчение было заметно.
По-моему, звучит неплохо.
Джона усаживает меня к себе на колени, чтобы я оказалась лицом к его лицу, а мои бедра обвили его талию. В его груди раздается глубокий рокот, когда его руки захватывают и очерчивают все мои изгибы от бедер к талии, а от талии к груди одним плавным движением.
Я перебираю пряди его пепельно-русых волос, и мое тело откликается на его желание. Моя грудь вздымается от нового уровня чувств к этому мужчине. Не собираюсь становиться матерью в ближайшее время, но то, что Джона так решительно настроен, так уверен и не боится этой мысли, неожиданно сексуально. Я и подумать не могла, что он может стать еще более притягательным.
Он ловко спускает фланелевую рубашку с моих рук, позволяя ей упасть на пол. Потом снимает мой свитер, оставляя меня в тонкой хлопковой рубашке. Я дрожу, несмотря на то, что уже не ощущаю холода.
Как тебе то место? спрашиваю я, гладя его широкие плечи, твердую грудь и рельефный живот.
Свое телосложение Джона объясняет норвежскими генами. И действительно, с тех пор как мы познакомились, я ни разу не замечала, чтобы он посещал спортзал. Так что, возможно, это правда.
Какое место?
Его огрубевшие пальцы проникают под мою рубашку, скользят по спине и находят застежку бюстгальтера. Щелчок и натяжение ткани ослабевает. По моему телу пробегает дрожь предвкушения. Джона отодвигает кружево в сторону и сжимает мою грудь гораздо нежнее, чем я ожидала от него.
Объявление, которое я отправила тебе в субботу.
Ты отправила мне объявление об аренде дома площадью в триста квадратных метров в Анкоридже, вплотную к «Волмарту».
Он поднимает мои руки вверх, затем стягивает рубашку через голову. И отбрасывает бюстгальтер, обнажая верхнюю часть моего тела и подставляя его прохладному ночному воздуху. Джона откидывается назад, словно любуясь моей наготой и размышляя, что он хочет сделать с ней в первую очередь. Моя грудь наливается, соски твердеют, а кровь приливает к самому центру.
Он большой. И арендная плата вполне сносная. Его взгляд перемещается к моим глазам. Но в апреле мне исполняется тридцать два, Калла. Я больше не хочу что-то снимать, если на то нет необходимости. Давай поищем что-нибудь на продажу. Что-то, что нам подойдет идеально. Дом чуть поменьше, но с территорией побольше. И без «Волмарта» на заднем дворе.
Его руки скользят по моей спине, притягивая мое тело ближе к себе. Он наклоняется, чтобы лизнуть один из торчащих сосков, а затем берет его в рот и с силой сосет.
Я наслаждаюсь противоречивыми ощущениями от прикосновения его щетины пройдет еще месяц, прежде чем я снова смогу назвать это бородой и его влажного языка, однако в голове крутится множество разных мыслей. Джона уже как-то упоминал о покупке дома вместо аренды. Однако моя мама упорно настаивает на последнем варианте. Это гораздо менее долговечно, апеллировала она. Если у нас не получится, то разбираться придется с меньшим количеством сложностей. Легче будет собрать вещи и вернуться домой.
Так, как она когда-то сделала это.
Мама сказала, что всего лишь исполняет свой родительский долг, предупреждая меня о возможных подводных камнях до того, как я на них наткнусь.
Но я не она, и Джона уж точно совсем не похож на моего отца. Он хочет остепениться и завести детей со мной. Нашими решениями не руководят случайные беременности.
То, что он так уверен в нас и нашем совместном будущем, придает мне смелости.
Ладно. Я могу начать просматривать и объявления о продаже
Калла? шепчет Джона, прижимаясь к моей коже, и его горячее дыхание вызывает у меня мурашки. Мне нравится, как звучит мое имя, произнесенное его низким, хрипловатым голосом.
Да?
Джона смотрит на меня снизу вверх, и его взгляд неразборчив в слабом свете лампы. Я помню, как впервые увидела эти льдисто-голубые глаза эту великолепную особенность, которую он прятал за солнцезащитными очками и язвительным характером.
У нас есть все время мира, чтобы обсудить это. Но не сейчас же?
Он обхватывает мои бедра своими грубыми сильными руками и прижимает мое тело вплотную к своему тазу. Твердый признак его возбуждения невозможно не заметить.
Если я не окажусь внутри тебя в ближайшие три минуты, я умру.
Я хихикаю, даже несмотря на то, что тело мое пылает жаром.
И ты называешь меня драматичной.
Я серьезно. Умру прямо здесь, в доме Джорджа. И этот суеверный ублюдок никогда больше не ступит сюда и ногой.
Нам бы этого не хотелось, отвечаю я с издевательской серьезностью и беру Джону за угловатую челюсть. Его лицо поразительно красиво, черты сильные и мужественные, и все же почти прекрасным его делают эти высокие скулы, пухлые полные губы и длинные ресницы.
Ухмылка Джоны вспыхивает злым умыслом.
Нет. Не после того, как они были так щедры, одалживая нам это помещение.
Точно. Самое меньшее, что мы можем сделать, это позаботиться о том, чтобы он смог сюда вернуться.
Я с игривой улыбкой прижимаюсь к Джоне бедрами, наклоняюсь к нему и дарю мягкий дразнящий поцелуй, обводя его нижнюю губу кончиком языка и проскальзывая им внутрь, чтобы насладиться ртом Джоны.
Его пальцы впиваются в мои бедра сильнее.
Я не шутил насчет трех минут.
Визжу, когда он переворачивает меня на спину, растягивая на футоне. Его торопливые пальцы цепляются за резинку легинсов и трусиков, и он стягивает их, хищно рассматривая горячим взглядом каждый сантиметр моего тела, обнажаемый им в процессе. В считаные секунды с меня слетает оставшаяся одежда.
С жадным предвкушением наблюдаю, как Джона приподнимается и в рекордное время стягивает с себя все вещи. Его тело идеально могучее и пропорциональное, а кожа золотисто-оливкового цвета, даже в непрекращающуюся зиму. Я все еще не решила, какая часть тела Джоны мне нравится больше всего: его широкие плечи, колоннообразная шея, место, где ключицы проступают у грудных мышц, или впечатляющий вырез таза, ведущий вниз к одной толстой и бархатистой на ощупь части тела, которая в данный момент тверда и настойчиво требует моего внимания.
Джона ныряет ко мне и накрывает мое маленькое тельце своим массивным, вжимаясь всем весом между моими бедрами.
Я думал об этом моменте каждую минуту каждого дня весь последний месяц. Его пальцы вплетаются в мои, когда он вытягивает мои руки над головой, прижимая их к матрасу.
Наши рты жадно находят друг друга, зубы стискивают и покусывают, языки мечутся, а губы покрываются синяками; мы пробуем друг друга и целуемся с отчаянным безрассудством.
Три минуты уже прошло, шепчу я, и все внутри меня напрягается от ожидания.
Я подаюсь бедрами ему навстречу, ища его твердый член и прижимаясь к нему вплотную, страстно желая снова ощутить его внутри себя.
Джона глубоко вонзается в меня одним-единственным толчком и испускает стон.
И мрачноватая тишина хижины наполняется пьянящими звуками нашего долгожданного воссоединения.
* * *
Калла Калла, вставай.
Я издаю стон, когда в плечо меня толкает рука.
Серьезно, Калла, тебе нужно на это посмотреть.
Сколько сейчас времени? бурчу я, не желая открывать глаза.
Почти час ночи.
Я издаю второй более громкий и раздраженный стон и натягиваю одеяло на голову. Когда мы задремали на футоне, было уже больше одиннадцати. Наши обнаженные тела, переплетенные друг с другом, не захотели подниматься на чердак по лестнице и остались здесь, у огня.
По времени Торонто это пять утра. Если я встану, то уже не усну.
Тебе и так это не грозит. Вставай.
Нотки возбуждения, звучащие в голосе Джоны, заставляют меня выглянуть из-под одеяла. Джона, должно быть, подкинул в огонь еще дров, потому как яркого света от печи достаточно, чтобы разглядеть его в темноте.
Он возвышается надо мной в одних трениках, низко висящих на бедрах и демонстрирующих пьянящую V-образную борозду его таза. Мои гормоны инстинктивно взвинчиваются, и я тянусь к нему, кончиками пальцев дотрагиваясь до его пупка, темной дорожки волос, ниже пока не нащупываю ладонью вялый, но все еще впечатляющий член.
Вернись в постель, а?
Джона усмехается, но уворачивается от моей руки. А потом бросает мне мои легинсы, клетчатую рубашку и берется за свою одежду.
Позже. Мы идем на улицу.
Ты меня разыгрываешь, да?
Я одеваюсь и плетусь за ним к двери, задерживаясь, чтобы сунуть ноги в ботинки и натянуть теплую куртку с перчатками. Стараюсь подчеркнуто заметно дрожать, пока следую за Джоной в этот пронизывающий холод, и шок от прикосновения его ледяных пальцев для моей щеки подобен пощечине.
Все мои жалобы вмиг рассеиваются, стоит мне увидеть мерцающие зелено-голубые огни, которые колышутся, скачут и танцуют в ясном ночном небе, освещая звездный купол над нами и замерзшее, покрытое снегом озеро внизу.
Северное сияние! восклицаю я, завороженная.
Выглядит так, словно небеса внезапно ожили.
Джона встает позади меня, обхватывая руками и окутывая мое тело своим теплом.
Это одна из лучших обзорных точек в мире, чтобы увидеть его. Он прижимается губами к моей щеке. Вот почему я хотел привезти тебя сюда.
Ошеломленно наблюдаю за захватывающим световым шоу в небе.
Оно видно круглый год?
Дома я не могла разглядеть даже звезд, поскольку городские огни слишком яркие.
В ясную темную ночь да. Есть большая вероятность увидеть его, особенно зимой. Но его нужно еще дождаться.
Боже, это невероятно! Я должна взять свой фотоаппарат
Нет. Хватка Джоны усиливается, удерживая меня на месте. Я привезу тебя сюда еще раз, и ты сможешь просидеть здесь хоть всю ночь, отмораживая задницу и делая миллион снимков. Обещаю. Но сегодня это только для нас с тобой. Это наш момент. Он кладет свой подбородок мне на голову. Первая ночь нашей совместной жизни.
Расслабляюсь в его объятиях.
Все в курсе, что ты такой романтик?
Заткнись. Мое ухо щекочет его глубокий смех. Я думал, тебе понравится.
Я в восторге. Обхватываю его руку своей. Спасибо тебе.
Так вот что такое жизнь с Джоной? Он увезет меня в далекие дали и покажет мне кучу невообразимых чудес? То, о чем я даже понятия не имела, и то, о чем я, возможно, слышала когда-то, но никогда не знала, как отнесусь к этому сама?
Потому что если это так, то я никогда не смогу пресытиться этой новой жизнью с ним.
Руки Джоны крепко обнимают меня.
Счастливого Рождества, Барби.
Я откидываю голову назад, чтобы поймать его губы своими.
Счастливого Рождества, большой злой йети.
Глава 5
Январь
Саймон так сильно обжег ступни, что его кожа покрылась волдырями. Ему пришлось лететь домой в гостиничных тапочках.
Я держу руку в перчатке перед собой, изучая сложный кристаллический узор снежинки, пока она не растаяла от моего тепла. Если это вообще возможно, учитывая, что сейчас настолько холодно, что у меня волосы в носу слипаются. По крайней мере, будет солнечно, пообещал мне Джона за утренним кофе.
Мама заставила его воспользоваться инвалидной коляской в аэропорту. Сначала он с ней спорил, а потом устроил грандиозную сцену. Ну, насколько ее может устроить Саймон. А потом он вспомнил свою «острую и непреодолимую боль участи быть женатым на этой женщине» и поспешно сдался. Имитирую британский акцент Саймона и смеюсь.
Я не жду никакого ответа, и все же ответная тишина оглушает меня.
Саймон бы тебе понравился.
Мне удается проглотить вставший в горле ком и побороть угрожающий прилив эмоций. Давненько я не переживала потерю отца с такой силой, когда всего одна мысль или воспоминание шутка, момент, улыбка грозили перерасти в неконтролируемые слезы. Однако здесь, в Бангоре, рядом с его могилой, так близко к тому, что физически осталось от него в этом мире, его потеря ощущается все так же остро.
Я прижимаю подкашивающиеся ноги к груди, изучая строгий деревянный крест, на котором аккуратными черными буквами выведено «Рен Флетчер». На этом старом кладбище полно таких простых белых крестов, разбросанных без какой-либо определенной схемы: какие-то из них стоят прямо, свежеокрашенные и с разборчивыми именами, другие же покосились, краска облупилась, а их владельцы уже не поддаются никакой идентификации.
Дерево обвивают потрепанные и поблекшие шелковые цветы, проглядывающие из-под тяжелого снежного покрывала, где они пробудут до весенней уборки, пока их не заменят свежими.
Здесь нет помпезных памятников и дорогих склепов, чтобы похвастать достатком или выделить могилу среди остальных. На новом кладбище на другом конце города множество надгробий самых разных размеров, стилей и стоимости, но на этом где покоятся первые поселенцы Бангора, похоронены мои бабушка, дедушка и спит вечным сном мой отец могилы обрамлены лишь простыми белыми деревянными крестами, вне зависимости от того, мог ли себе позволить большее владелец участка. Это странно утешительная концепция, демонстрирующая солидарность с теми, кто так придерживается простоты существования на Аляске. И все же, когда я вижу это море заброшенных крестов, по спине каждый раз пробегает дрожь.