В начале октября отряд Платова, входивший в состав корпуса Михаила Кутузова, подошел к Измаилу и влился в состав русских войск, осаждавших Измаил, мощный и, казалось, неприступный[98].
Матвей Иванович расположил свой отряд в указанном начальством месте и с ходу включился в боевые будни измаильской осады. Турки часто выезжали из крепости, задирали казаков, но до боев дело не доходило, ибо казакам, как и всей армии, был известен приказ светлейшего князя Потемкина в сражение не вступать. Платов во главе подвижных разведгрупп регулярно совершал рекогоносцировку окрестностей Измаила и, пользуясь случаем, приучал необстрелянных казаков к ведению боевых действий.
Медленно, без особых происшествий, тянулись дни. Потемкин не решался штурмовать неприступную крепость, благоразумно копя силы и средства для уверенной победы. А тем временем незаметно подкрался ноябрь, пошли холодные дожди, противная изморось днями висела над Дунаем и окрестностями Измаила. Повсюду стояла непролазная грязь, созданная дождями и тысячами ног людей и лошадей: в рядах армии стали распространяться болезни, солдаты роптали, требуя штурма или отхода на зимние квартиры. И тогда князь Потемкин назначил Суворова командующим русской армии под Измаилом. Из Бендер светлейший писал Суворову: «Моя надежда на Бога и на Вашу храбрость. Поспеши, мой милостивый друг! Рибас будет Вам во всем на пользу Будешь доволен и Кутузовым. Сторону города к Дунаю я почитаю слабейшей Сын принца де Линя[99] инженер, употребите его по способности. Боже, подай Вам свою помощь» Суворов кратко отвечал: «Получа повеление Вашей светлости отправился я к стороне Измаила. Боже, даруй нам свою помощь! Пребуду с глубочайшим почтением, Вашей светлости нижайший слуга. Граф Александр Суворов-Рымникский»[100].
К этому времени осаждавшие Измаил корпуса русской армии стали отступать из-под крепости на зимние квартиры. Дальше всех от Измаила отошел корпус генерал-поручика Павла Потемкина[101]. Остальные полки и дивизии, в том числе и казаки бригадиров Платова и Орлова, до установления зимних квартир, расположились длинной дугой на расстоянии пяти верст от Измаила. Только контр-адмирал Иосиф де Рибас[102] стоял с флотилией в стылых водах Дуная и почти ежедневно схватывался с турками, не давая им покоя.
Тридцатого ноября в сопровождении сорока конных донских казаков Суворов выехал из Галаца к Измаилу. Время было чрезвычайно дорого, поэтому, бросив свой маленький отряд, Александр Васильевич под охраной лишь одного неутомимого казака прибыл к Измаилу. Армия с восторгом встретила своего любимого полководца. Суворов тут же отдал приказ о возвращении всех корпусов русской армии под Измаил на прежние позиции.
Матвею Ивановичу, помнившему совместную службу с Суворовым еще по Кубани, радостно было осознавать, что снова предстоят дни службы с великим полководцем.
По прибытии под Измаил Суворов в сопровождении обер-квартирмейстера Лена, генералов и штаб-офицеров осмотрел крепостные сооружения города. Его невысокая подвижная фигурка мелькала в эти дни под стенами и бастионами Измаила, часто на виду противника, который многократно обстреливал свиту русского главнокомандующего. Осмотр убедил Суворова в том, что некогда сравнительно слабая крепость, к этому времени Измаил был сильно укреплен с помощью французских инженеров. Главный оборонительный вал тянулся на шесть с половиной километров, имея одиннадцать бастионов, на которых стояло 260 орудий. Высота главного вала достигала десяти метров, а ров имел глубину от семи до десяти метров. Город уступами грозно высился над окружающей местностью. Прочные каменные дома, гостиницы и мечети значительно усиливали обороноспособность крепости. В Измаиле, по данным разведки, укрепился тридцатипятитысячный гарнизон, опытный, хорошо вооруженный и снабженный достаточным количеством боеприпасов и продовольствия. Комендантом крепости и главнокомандующим гарнизона был сераскир Айдозли (Айдос) Мегмет (Мухаммад) паша «твердый и бесстрашный воин, одинаково далекий от самонадеянности и слабодушия»[103]. Татарской частью гарнизона непосредственно командовал брат крымского хана Каплан Гирей, при котором находились пять его сыновей.
Суворов, осмотрев крепость и проанализировав обстановку, пришел к выводу, что «только раз в жизни можно решиться на такой штурм»[104], и что этот момент в его жизни наступил. Началась активная подготовка непременно взять эту дунайскую твердыню турок. Солдаты заготовили семьдесят высоких штурмовых лестниц, приготовили три тысячи больших связок хвороста для забрасывания глубоких рвов Измаила[105]. В короткий срок в стороне от измаильской крепости русские солдаты соорудили высокий земляной вал и вырыли ров. По ночам здесь шли интенсивные учения: казаки и солдаты пиками и штыками кололи связки хвороста, изображавшего янычар, учились быстро и сноровисто взбираться на вал. Суворов лично участвовал в обучении войск[106].
Седьмого декабря 1790 года Суворов написал обращение к измаильскому гарнизону. В нем говорилось: «Приступая к осаде и штурму Измаила российскими войсками, в знатном числе состоящими, но соблюдая долг человечества, дабы отвратить кровопролитие и жестокость, при том бываемую, дать знать через сие вашему превосходительству и почтенным слугам, и требую отдачи города без сопротивления. Тут будут показаны всевозможные способы к выгодам вашим и всех жителей, о чем и ожидаю от сего через 24 часа решительного от вас уведомления к восприятию мною действий. В противном же случае поздно будет пособить человечеству, когда не могут быть пощажены не только никто, но самые женщины и невинные младенцы от раздраженного воинства, и за то никто, как вы и все чиновники перед Богом ответ дать должны. Декабря 7 дня 1790 года»[107].
В конце этого послания, написанного на греческом и молдавском языках, Суворов добавил от себя лично: «Сераскиру, старшинам и всему обществу. Я с войском сюда прибыл. 24 часа на размышление воля. Первый мой выстрел уже неволя, штурм смерть. Что оставляю вам на рассмотрение. Александр Суворов»[108].
Сераскир Айдозлы-Мегмед-паша, почитавший свою крепость неприступной и боявшийся гнева султана, который обещал казнить каждого, кто покинет Измаил, в ответном письме просил разрешения послать двух человек к визирю «за повелением и предлагал заключить перемирие на десять дней, в противном случае высказал готовность защищаться»[109]. Передававший это послание сераскира русскому офицеру у Бендерских ворот турок откровенно-вызывающе сказал: «Скорее Дунай остановится в своем течении и небо упадет на землю, чем сдастся Измаил»[110].
Девятого декабря Суворов собрал у себя в палатке военный совет, на котором присутствовало тринадцать человек. В выцветшей от солнца и дождей палатке главнокомандующего, расположенной на невысоком Турбаевском кургане, находившемся между крепостью и небольшим озерцом Котлобуг, чинно и спокойно сидели генерал-поручики Павел Потемкин и Александр Самойлов, генерал-майоры Михаил Голенищев-Кутузов, Федор Мекноб, Петр Тищев, Илья Безбородко, Мориц (Борис) Ласси, Хосе де Рибас, Николай Арсеньев, Сергей Львов, бригадиры Федор Вестфален, Василий Орлов и Матвей Платов. Отсюда, из штаба Суворова, открывалась широкая панорама крепости и Дуная, бугрившегося холодными волнами. Было видно, как в специально оборудованном лагере шли учения солдат и казаков. До сидевших в палатке Суворова генералов и бригадиров долетали слова команды офицеров: «Ломи через засеки! Бросай плетни через волчьи ямы, быстро беги, прыгай через палисады, бросай фашины, спускайся в ров, ставь лестницы. Стрелки! Очищай колонны, стреляя по головам. Колонны, лети через стены на вал, скалывай на валу, выравнивай линию, ставь караулы к пороховым погребам, отворяй ворота коннице; неприятель бежит в город, его пушки обороти по нём, стреляй сильно в улицы, бомбардируй живо, недосуг за ним ходить. Приказ спускайся в город, режь неприятеля на улицах, конница, руби, в дома не ходи, бей на площадях, штурмуй, где неприятель засел, занимай площадь, ставь гауптвахт, расставляй вмиг пикеты к воротам, погребам и магазинам. Неприятель сдался пощада!»
Слушавший эти четкие команды офицеров Суворов довольно улыбался, потом порывисто встал, и его звонкий голос разнесся по палатке:
Господа! По силе четырнадцатой главы Воинского устава я созвал вас. Два раза русские подходили к Измаилу и два раза отступали они; теперь, в третий раз, остается нам только взять город, либо умереть. Правда, что затруднения велики: крепость сильна, гарнизон целая армия, но ничто не устоит против русского оружия. Мы сильны и уверены в себе. Напрасно турки считают себя безопасными за своими стенами. Мы покажем им, что наши воины и там найдут их. Отступление от Измаила могло бы подавить дух наших войск и возбудить надежды турок и союзников их. Если мы покорим Измаил кто осмелится противостоять нам? Я решился овладеть этою крепостью, либо погибнуть под ее стенами»[111].
На мгновение в палатке установилась томительная тишина. Слишком серьезной являлась задача, чтобы ее можно было решить без глубокого размышления. Наконец, после воцарившегося молчания заговорил самый младший по званию среди собравшихся. Им был бригадир Матвей Платов. Зная, что Суворов не любит многословия, Платов сказал: «Штурмовать!»
И это краткое «штурмовать!», прозвучавшее в напряженной тишине палатки, взломало эту напряженность. Генералы и бригадиры задвигались, заволновались, и все как один уверенно повторили вслед за Платовым: «Штурмовать!» Суворов «бросился на шею Платову, а затем перецеловал всех по очереди и сказал: «Сегодня молиться, завтра учиться, после завтра победа, либо славная смерть»[112].
Тут же было выработано постановление военного совета, гласившее: «Приближаясь к Измаилу, по диспозиции приступить к штурму неотлагательно, дабы не дать неприятелю время еще более укрепиться, а посему уже нет надобности относиться к его светлости главнокомандующему. Сераскиру в его требовании отказать. Обращение осады в блокаду исполнять не должно. Отступление предосудительно победоносным ее императорского величества войскам». Первым его подписал «бригадир Матфей Платов»[113].
Штурм крепости назначался на одиннадцатое декабря. И началась интенсивная заключительная подготовка к штурму Измаила. Десятого декабря, дабы достичь эффекта неожиданности при штурме, русские провели энергичную бомбардировку крепости. Турки не менее активно отвечали, и артиллерийская дуэль длилась несколько часов.
Для штурма по диспозиции Суворова назначалось шесть колонн всего 31 тысяча солдат и офицеров, в том числе 15 тысяч нерегулярных войск (из них 12 тысяч казаков)[114]. Де Рибас с восемью тысячами человек базировался на речной стороне, откуда должен был наноситься главный удар. Правое крыло составляли войска генерал-поручика Павла Потемкина, левое генерал-поручика Александра Самойлова. Две с половиной тысячи бойцов бригадира Федора Вестфалена образовали конную поддержку. Со стороны Дуная атаку армии должна была поддержать русская флотилия Хосе де Рибаса.
Платов командовал пятой колонной, насчитывавшей пять тысяч бойцов. В суворовской диспозиции по этому поводу говорилось: «Четвертая колонна под командованием бригадира и кавалера Орлова из тысячи пятисот донских казаков и пятисот же донских казаков в ее резерве. Пятая колонна под командою бригадира и кавалера Платова составляется из пяти тысяч казаков. Начальство же обеих сих колонн поручается генерал-майору и кавалеру графу Безбородке». Казаки этих колонн были вооружены легкими укороченными пиками, удобными при рукопашной схватке. Для подноски восьми штурмовых лестниц и забрасывания 600 фашин Платов назначил специальную группу из 150 казаков и 100 арнаутов. В резерве у Платова находилось два батальона Полоцкого мушкетерского полка[115].
Главной задачей колонны Платова являлось «взойти на вал по лощине, отделяющей старую крепость от новой, а затем помогать частью высадке с флотилии, а частью овладеть новой крепостью»[116]. Особо приказывалось «действовать оружием только против защитников крепости; безоружных, женщин, детей и христиан не предавать смерти»[117].
Свой штаб Суворов разместил на северной стороне, недалеко от третьей колонны, «приблизительно за срединою всех колонн левого берега». При штабе «для примечания военных действий, для журнала и абресса» находились полковник Тизенгаузен, граф Чернышев, князь Волконский, несколько штаб- и обер-офицеров, 30 конных казаков с унтер-офицерами, ординарцы и адъютанты[118].
Наконец наступила ночь перед штурмом. Солдатам и казакам зачитали приказ Суворова: «Храбрые воины! Приведите себе в сей день на память все наши победы и докажите, что ничего не может противиться силе оружия российского. Нам предлежит не сражение, которое б воле нашей состояло отложить, но непременное взятие места знаменитого, которое решит судьба кампании и которое почитают гордые турки неприступным. Два раза осаждала Измаил русская армия и два раза отступала. Нам остается в третий раз или победить или умереть со славою»[119]. Суворов, зная, что 11 декабря солнце всходит в 7 часов 40 минут, а заходит в 16 часов 20 минут, решил начать штурм за два часа до рассвета, чтобы завершить сражение днем[120].
Платов не спал, обходя бивуачные костры и беседуя с казаками, среди которых находились его отец Иван Федорович, младший брат Петр, старший сын Иван, пасынок Хрисанф, племянники. Сидя у жарких костров, донцы варили нехитрый ужин и вели тихие разговоры, вспоминая отчий край, жен и детишек своих, отцов и матерей.
Надо отметить, что турки знали о предстоящем штурме, ибо накануне к ним перебежало несколько черноморских казаков, сообщивших о неминуемой атаке русских[121]. Правда, они не могли сообщить точное число суворовских войск, а сераскир почему-то полагал, что у Суворова имеется до 20 тысяч пехоты, 50 тысяч казаков и до 15 тысяч моряков всего 85 тысяч. Исходя из этого сераскир принял чрезвычайные меры бдительности. Выставив обычные караулы, Мехмет-паша приказал половине гарнизона бодрствовать еженощно, сидя в землянках, освещенных огнем. Сам он по два-три раза объезжал всю крепость: в полночь и за два часа до рассвета. Причем, при его подъезде сераскира все бодрствовавшие турки выходили из землянок, демонстрируя таким образом свою готовность к отражению штурма. Следуя примеру сераскира, «татарские султаны и янычарские агаси посменно один за другим проверяли часовых. Дозоры для проверки посылались всю ночь от бастиона к бастиону»[122].
Одиннадцатого декабря в три часа пополуночи в лагере русских взвилась сигнальная ракета, потом вторая, третья. Колонны русских войск, соблюдая тишину, одновременно двинулись на штурм крепости. Вырвавшись из тумана, окутавшего окрестности Измаила, солдаты приближались ко рву. Турки, до того молча ожидавшие подхода русских на расстояние в 300400 метров, открыли огонь из всех пушек и ружей. «Тогда крепость казалась настоящим вулканом, извергавшим пламя, писал один из историков, казалось, все стихии разрушения исторглись на свободу, для борьбы между собою. Мужественно, в стройном порядке, решительно наступали колонны живо подходили ко рву, бросали в него свои фашины, по две в ряд, спускались в ров и спешили к валу, у подошвы его ставили лестницы (которые, однако, на большей части пунктов оказались слишком короткими, и нужно было связывать их по две вместе), лезли на вал и, опираясь на свои штуки, всходили на самый верх. Между тем стрелки оставались внизу и отсюда поражали защитников вала, узнавая их по огню их выстрелов»[123].