Коровкин усмехнулся, рассматривая свою сигарету, потом хитро и жёстко посмотрел на Федю:
Конечно, имеет.
Барсучков не видел этого взгляда Ильи, чем немного огорчил его, ведь он очень старался. Между Ильёй и Федей росло, как надувающийся шар, напряжённое молчание, которое ощущал только Илья. Он раздражался присутствием Феди, считал его балваном и дураком. Феде было все равно.
Зачем тебе это? спросил вдруг Илья. Зачем тебе учиться магической астрономии Рата? Шанс встретить душу звезды один на миллион. Неужели ты готов потратить на это все свое время, и так же, как и мы, мечтаешь вернуться туда, в реальный мир живых? Тут у тебя и так всё есть. Поступишь учиться в институт, потом работать будешь здесь. Тебе даже стараться не нужно.
Боишься конкуренции? И правильно делаешь! уверенно и экспрессивно ответил Федя, глядя куда-то вдаль, словно там был его собеседник.
Коровкин усмехнулся ложным смехом и выкинул окурок. Оба молчали и смотрели, как сгущаются серо-голубые тучи. Жёлто-персиковые куски неба, подсвеченные с обратной стороны тощими лучами солнца, поедала ненасытная чернь сумерек. Стая ворон зловеще каркая, пронеслась над головами Феди и Илья.
У-у-ух! сказал Федя, проводив их глазами и, усмехнувшись, глянул на Коровкина. Ещё минуты три спустя тёмно-синее небо раскололось жёлтыми тучами и закучерявилось, с одной стороны. А с другой, там, куда зашло солнце, под чёрно-синим полотном образовалась ядовито-алая полоска.
Ты, наверное, мучаешься вопросом, что с твоим сердцем и что вместо него? спросил Коровкин, с коварной усмешкой, глядя на Федю, который таращил округлившиеся глаза куда-то вдаль.
Да как-то и забыл об этом вовсе. неловко засмеялся Федя, почесал затылок и перевел туманный взгляд на Коровкина. Дальше он его не слушал, хоть и смотрел на него участливо.
Илья растерялся от реакции Феди на свой вопрос. Он никак не ожидал ответа, что Федя забыл об этом подумать.
Ну, если тебе интересно, я скажу. Рат забрал наши сердца, и хранит их где-то у себя. Они нужны ему, чтобы, если это понадобится, управлять нами. А вместо сердца он вставил нам по крысе.
Последняя фраза словно кувалда ударила Федю по голове. Он сразу почувствовал, как в груди его что-то шевелится и ползает. Лицо Феди непроизвольно исказилось гримасой ужаса. У него помутнело в глазах, и он представил, как под его рёбрами притаилась облезлая серая крыса, и как она выгрызает его изнутри. Федя судорожной рукой проверил свой пульс. Он оказался нормальным. «Может он врёт?» мелькнуло в голове Феди и, он уставился на Илью умоляющим испуганным взглядом.
Как ты узнал? полушёпотом проговорил Барсучков, вцепившись ожилившейся рукой в грудь.
Сделал себе рентген. не моргая Коровкин смотрел в глаза собеседнику, не желая упустить даже малейшую подробность его реакции.
У тебя, то же самое? спросил Федя, тревожно скучив брови и сглотнув высохшую слюну.
Я же сказал у нас у всех. ответил Илья, высокомерно и спокойно, оглядев Федю.
Почем знаешь, что у всех? Всем-то ты рентген не делал? недоверчиво усмехнулся Федя. У тебя крыса, потому что ты крыса. А у меня должно быть маленький слон. самодовольно пошутил он и засмеялся неуверенно. Сказав это, Федя сделался серьезным и злым от того, что слова Ильи плотно засели в его голове и тревожили его брезгливую натуру. Коровкин был доволен эффектом, произведенным на собеседника, он хитро улыбался и, незаметно косился на Федю, пока тот с озадаченной физиономией ковырялся в свой голове.
Ты правда веришь, что мы мертвы и находимся в загробном мире? спросил Барсучков, пытаясь отвлечься от ужасных мыслей.
А ты еще нет? усмехнулся Коровкин. Рат говорил, что мы живы пока мы помним, кто мы есть.
Небо с головой накрылось чёрно-синим одеялом ночи. Ветер стал морозным и острым. Жёлтыми пятнами по улицам разгорались фонари, освещая клочки асфальта и стоящих рядом деревьев. Федя вздрогнул, сунул околевшие руки в карманы и хмуро сказал:
Ладно, я пойду. Хватит уже тут прохлаждаться.
Илья кивнул Феде, а сам достал ещё одну сигарету, и с насаждением закурил ему вовсе не хотелось идти помогать сослуживцам.
Федя, опустив голову, побрёл в реанимационное отделение. Бетонный пол из разноцветных тусклых кусков складывался в непонятный, повторяющийся через каждые два метра, рисунок. Федя так погрузился в свои мысли, что не заметил, как врезался головой прямо в грудь высоченной женщины, и отпружинился на два шага назад. Приглядевшись, Барсучков понял, что смотрит на кривые женские ноги в туфлях, над которыми нависает белый халат. Федя медленно поднял глаза и встретил мужеподобное лицо медсестры Анны Ивановны. У Феди ёкнуло сердце, но тут же он вспомнил, что сердца у него нет, и выдохнул с облегчением. «Вот те рас! Она стала ещё выше с нашей последней встречи или мне кажется?» подумал он и тут же постыдился грубости своих мыслей. Облокотившись на Барсучкова кучерявым взглядом, квадратная медсестра сообщила, что Владимир Семёнович ждёт Федю у себя в кабинете. Но в этот момент Федя не услышал ее, он увлечённо разглядывал лицо медсестры, пытаясь сообразить, сказал ли он грубое замечание вслух или только подумал его. «А голос-то у неё, как у того певца, который пел про чудесный мир» снова подумал Федя.
Извините, что? переспросил он.
Тебя отец ждёт в своём кабинете. недовольно повторила медсестра.
Когда Барсучков спросил зачем, женщина не ответила, а лишь демонстративно повела лицом в сторону и ушла. Федя быстро направился к отцу, мучаясь новыми догадками. «Может мама ему рассказала, что я ночью гулять ходил? Да нет, она бы так не поступила» думал про себя Федя, переступая через ноги задремавших людей в коридорах. Подойдя к кабинету отца, Федя в нерешительности остановился, взявшись за ручку двери. Выдохнув, он открыл дверь и вошёл в кабинет. Первым, что бросилось Феде в глаза, был его отец. Он стоял посреди кабинета прямо под лампой и в задумчивости держался за подбородок. Не говоря ни слова, Федя случайно повернул голову влево и увидел висящие на вешалке вещи Ромы.
А, Рома тоже тут? Я его не видел. вытаращенными глазами Федя осматривал всё вокруг, со страхом отгоняя подкрадывающееся беспокойство.
Федя снова взглянул на вещи брата, и заметил, что они грязные. Владимир Семёнович был расстроен и чем-то озадачен. Покрасневший лоб его, поблескивал густыми крапинками пота, предвещая серьёзный разговор. Гончими псами затравили и облаяли Федю тревожные тени догадок. Владимир Барсучков жестом указал сыну на стул, а сам отошёл к окну. Федю обдало холодом, руки и ноги его похолодели. Он стал разглядывать отца и заметил, что на нём операционный фартук, и на шее висит маска. Владимир Семёнович не мог забыть переодеться, только не этот человек.
Что-то случилось? тревожно спросил Федя тонким голосом, чувствуя, как в носу его защекотало от приближающихся слез.
Владимир Семёнович оглянулся на сына, потом посмотрел на стул, на который он не стал садиться и отвернулся.
Рома в реанимации. Он был в поезде. сбивчиво вывалил Владимир Семёнович, стоя спиной к Феде. Из-за сильного удара произошло кровоизлияние в лобную долю. Апоплектическая кома.
Федя пожалел, что не сел на стул, потому что ноги его подкосились и он, ухватился руками за стол. На столе у Владимира Семёновича лежал синий шарф. Федин взгляд прилип к этому шарфу и больше не хотел отлепляться, даже когда голова повернулась в другую сторону, глаза оставались на месте, и всё смотрели на этот шарф. И он казался необычайно чётким и заключающем в себе вселенский смысл. В пустой голове Феди сначала еле слышно, но потом всё громче и громче зазвучала мелодия Армстронга про прекрасный мир, которую напевала улыбающаяся мужеподобная Анна Ивановна.
Что?.. переспросил Федя, словно не расслышал, но слезы уже стояли в его глазах, размазывая картину мира.
Дрожащей рукой Федя нащупал стул и сел на него, не глядя. Владимир Семёнович повернулся к сыну. Оба молчали. Федя, ножом взгляда полосовал старый бежевый линолеум, равнодушно гниющий в жёлтых пятнах лампы, а в голове его всё ещё звучала мелодия. Федя вытолкал из глубины своей иссушенной глотки, нерешительный комок вопросов:
И что теперь? Какие прогнозы? Ты только что оттуда?
Да. прохрипел Владимир Семёнович, тоже погруженный в тревожные мысли. Вероятность летального исхода в его состоянии 90%.
Хладнокровность отца поразила Федю. Словно вор выскочила она из-за угла в тёмном переулке совести, угрожая расправой. «Почему он говорит о Роме, как о чужом?» возмущённо подумал Федя.
Вероятность? Почему ты так говоришь? Скажи нормально, он выживет или нет?! закричал Федя.
Владимир Семенович сурово, но растерянно взглянул на сына, пытаясь понять, что он сказал не так:
Не знаю! Я сделал все, что мог. Теперь, дело за ним.
Я могу его увидеть? грубо спросил Барсуков, вскочив со стула в готовности бежать к брату.
Владимир Семёнович хотел было что-то сказать, но слова застряли в его горле, и он просто кивнул головой. Федя, как ураган выскочил в дверь, уронив стул, на котором сидел. Владимир Барсучков в задумчивости потёр шершавый небритый подбородок и выкинул взгляд в окно. Федя ошибочно подумал, что отец остался равнодушным. Владимир Семёнович изо всех сил старался держать себя в руках, а в голове его, тем временем, грызлись между собой разношёрстные мысли, одна страшнее другой.
Федя, спотыкаясь и распихивая в стороны встречающихся на пути людей, бежал по коридору. От волнения он на секунду забыл где находится реанимация и заблудился в уже опустевшем коридоре. Желтый тусклый свет лился с потолка на старые стены и пол, вызывая у Феди чувство тошноты и безнадежности. Собравшись с мыслями, Федя всё же нашёл правильное направление и снова побежал. У входа в реанимацию его за руку поймала крупная медсестра. Федя с яростью глянул на нее и заметил лишь неуместно-красную помаду и всклокоченный улей волос, через который просвечивала лампа.
Тише, тише! шикнула она, отбросив с блестящих глаз покрывало голубых век, из которых палками торчали ресницы. Успокойся. Здесь нельзя так бегать. нравоучительно и неторопливо высказалась она.
Пустите. Мне нужно к брату. Я Барсучков. Мне Рома Барсучков нужен! неуклюжим взглядом Федя истыкал мясистые телеса широкоплечей докторши, чуть не плача от злости и отчаяния.
Красной клешнёй руки она вцепилась ему в плечо и говорила, как актриса, с наигранной заботой о сохранении порядка.
Я знаю, кто ты. прохлопала она губами-помидоринами. Здесь больница, а не эстафета.
«Вот дура!» думал Федя и пытался заглянуть её за плечо. Через щель между её спиной и подмышкой Барсучков увидел брата и заметался, как тряпка не ветру, пытаясь освободиться. Но женщина была на удивление сильна. Вдруг за спиной Феди показался заведующий хирургическим отделением и кивнул головой медсестре. Крупная женщина недовольно вздохнула, отодвинулась от входа и пропустила Федю. Тот мигом подлетел к брату и, вцепившись в холодные железные перила кровати, стал его рассматривать. Владимир Семёнович тихо подошёл и остановился рядом. Рома лежал с капельницей и трубкой во рту, прилепленной к его щеке пластырем. Жёлто-синим пятном своего тела, юноша подчёркивал красоту белоснежных больничных простыней. Голова Ромы была перевязана бинтом, левая рука замотана в гипс. Вокруг него нагроможденно стояли аппараты. Федя, немного разбирающийся в этих штуках, беглым взглядом окинул пищащие экраны, но от волнения всё равно ничего не понял. Он впервые видел брата таким беспомощным и жалким. На первый взгляд ему даже показалось, что это не Рома, что отец все напутал, как бы ни глупа была эта мысль. Федя не мог узнать брата, и только по маленькому шраму на переносице и маленькой родинке на щеке, согласился признать его.
Он даже не дышит сам? Всё так серьёзно? сказал Федя отвоёванным у страха голосом.
Он в коме.
А болевая терапия?! Кома? Так быстро?
Болевая терапия, к сожалению, ему не помогла бы. лицо Владимира Семёновича исказилось напряжением.
«Еще бы» подумал Федя и покосился на отца, как на врага «Все благодаря тебе».
Федя отвернулся. Мелкие и острые мысли пёстрой мозаикой рассыпались в его голове.
А как же мама? Она знает?! вновь с надеждой взгляну на отца Федя. Ты ей не сказал?
Владимир Семёнович спокойный, как скала, опустил взгляд в пол.
Значит не знает?! Когда ты ей скажешь?
Она знает, уже едет. ответил Владимир Семенович, ежесекундно вздыхая.
Я не понимаю, как Рома вообще оказался в том поезде? уже спокойным голосом спросил Федя.
Какая теперь разница?
Куда он ехал? Или откуда? словно не слыша отца продолжал Федя, Он ничего не говорил. Рома бы сказал
Федя бросил на отца негодующий взгляд, но тот ничего не заметил и уже выходил из палаты.
Остаток вечера Федя просидел рядом с братом. Он просто сидел и смотрел на него не отрываясь, в надежде, что Рома внезапно откроет глаза. В восьмом часу приехала Мария Васильевна. Увидев Рому, она замерла в дверях. Закрыв дрожащими пальцами губы, она кинулась к старшему сыну. И так страшно начала рыдать, что докторам пришлось оттаскивать её от кровати. А она вцепилась рукой в железные перила, и так крепко держалась, что чуть не увезла с собой кровать, когда её уводили из реанимации, чтобы дать успокоительного. Федя сильно испугался, ведь он никогда не видел маму в таком состоянии. Онемев от ужаса, он пытался отцепить её руку от железной трубы и всё время повторял один и тот же набор слов: «Мама, что ты делаешь?! Мама, перестань!» Владимир Семёнович обвязал жену руками, скрутил, как безумную и стал баюкать. Мария Васильевна всё не унималась и плакала, не стесняясь, как ребёнок.
На следующий день Федя с трудом высидел четыре урока в школе, а с пятого убежал в больницу. Сегодня Федя был бодр и сосредоточен, несмотря на то, что не спал почти всю ночь. Стоило ему закрыть глаза, как появлялась Анна Ивановна в синем шарфе и пела песню про чудесный мир голосом Армстронга и покатывалась со смеху.
Весь растрёпанный и запыхавшийся, Федя бежал в больницу. Влетев в двери, он ощупал голову и понял, что где-то потерял шапку. С досадой он оглянулся на улицу, но шапки на дороге не оказалось. Федя махнул рукой и подошёл к гардеробу, чтобы сдать куртку. Так он обычно не делал, оставляя вещи в кабинете отца. Но сегодня Федя не хотел подниматься в его кабинет.
В этот день в больнице было тихо. В середине коридора одиноко разговаривали две молодые медсестры. Их голоса и вульгарный смех, который они пытались сдерживать, эхом прокатывались по пустому пространству помещения. Федя сделал глубокий вдох, пригладил волосы на голове, утёр шарфом раскрасневшееся лицо и спокойным быстрым шагом направился к лестнице в другой конец коридора. Одна из медсестёр с алыми губами посмотрела на прошедшего мимо Федю лисьим взглядом и что-то сказала подруге. Федя ничего не заметил, он был серьёзен и решительно шёл в реанимацию, представляя, как смело отодвигает одной рукой вставшего на пути отца, а другой рукой помидорогубую медсестру. Но сегодня ему никто не воспрепятствовал. Без всякого труда Федя прошёл к брату.
Кровать Ромы стояла возле окна, из которого падал холодный бледный свет серого неба. При дневном освещении Рома выглядел ещё более синюшно-серым. Федя снова ужаснулся представшей картине изувеченного брата и пару секунд не решался подойди. Потом заметил около постели странную голубую табуретку, у которой одна нога оказалась короче остальных. Он молча подошёл и сел на неё. Рома лежал сегодня на правом боку, лицом к окну. Руки в неестественной для живого человека позе переплелись рядом с туловищем. Не прошло и пяти минут, как в реанимацию заявился Владимир Семёнович. Он подошёл к кровати Ромы солдатским шагом и сурово взглянул на Федю. В дверях показалась любопытные лица прихвостней отца. Более грустный, чем обычно Владимир Семёнович прервал безмолвную беседу сыновей и велел Феде идти выполнять свою обычную работу.