Московское мороженое, кто бы что ни говорил о ГОСТах, по вкусу всё-таки отличается от провинциального, и как по мне, довольно-таки заметно. Не сказать, что это прямо-таки необыкновенно вкусно, но если сравнивать с «пальмовыми» сортами, то разница, конечно же, явственно ощущается.
Первую порцию я смолотил быстро, аж зубы от холода заныли, да и родители не слишком-то от меня отстали. Вторую мороженку ем уже вдумчиво, неторопливо, стараясь наслаждаться каждой сладкой молекулой, но мысли, сцука, лезут и лезут в голову
Ситуация, на самом деле, довольно-таки неприятная, если не сказать больше. Советское законодательство, а отчасти и унаследовавшее его российское, имеет ряд особенностей, и с некоторыми я сталкивался лично, ну а о других хорошо наслышан, и, скажем так, впечатлился на чужих примерах. Самооборона в СССР и в России, это, для тех кто понимает притча во языцех
Помню прекрасно историю, как к мужику, идущему на работу в ночную смену, докопались два придурка, а работяга, мужик крепкий и резкий, чем-то там в своё время занимался, и придурки, вместо сигарет, денег, телефона и морального удовлетворения, получили по щщам. Ситуация, в общем, банальная
а вот продолжение не очень.
Работяга, отбившись, и даже не слишком сильно обидев мудаков, пошёл себе на работу, а мудаки в полицию, с заявлением. В итоге, работяга сел[19] года на полтора, кажется. Все всё понимали, и даже, по факту, не было превышения.
Но мудаки заявление написали, причём первыми. Не вполне понимаю, как это работает в российском или советском законодательстве, но очевидно, как-то работает, и это нужно принять во внимание.
а у меня нож! Согласно законодательству СССР, это практически гарантированное превышение, а четырнадцать мне уже есть, и если что, «на малолетку» отправят только так!
Нож, даже если его не применяли в драке, это отягощающее обстоятельство. А если кто-то из селян предъявит более-менее свежий порез, скажем, от косы или от чего ещё, свалив это на меня, то сидеть мне с гарантией.
А эти да, эти могут! Не факт, конечно, что сделают, но могут
Да и участковый, к гадалке не ходи, на стороне колхозников! Притом всех позиций разом начиная от профилактики правонарушений и низкого показателя уровня преступности на вверенном ему участке, заканчивая благодарностью селян, выражающейся в материальном эквиваленте.
Он может просто не дать делу ход, и это для нас, в общем-то, не самый плохой вариант
А может, к примеру, «потерять» наше заявление, или ещё каким-либо образом «стереть» его из официального документооборота. Но при этом, съездив в село и поговорив по душам, положить в папочку уже заявление от селян, а в люльку мотоцикла благодарность в материальном эквиваленте.
Далее не знаю точно, но как вариант, выждать некоторый срок, достаточный для того, чтобы следы на моей шее прошли. А потом, скажем, найдёт нас в ходе следственных мероприятий
Ах, какое дело выйдет образцовое! Малолетний уголовник, да притом, хм потомственный, если не вникать.
Не понравился мне участковый, сбивая с мыслей, сказал отец, и замолк, хмуро кусая мороженое.
А врач? в тон ему отозвалась мама, Как на суде и притом вина установлена.
Ну для неё, может, и да, задумчиво сказал отец, подъедая мороженое и вытирая липкие руки чистым носовым платком, в паспортах-то у нас пометочки а с ними мы, для некоторых людей, априори не товарищи, а исключительно граждане!
В редакцию? спросила мама тем тоном, когда, на самом деле, всё решено, и отец, мельком взглянув на меня, медленно кивнул.
Есть я пискнул голосом и откашлялся, сам себя ненавидя в этот момент, но не в силах молчать, Есть ещё возможность просто уехать далеко.
Это отец качнул головой и переглянулся с матерью, не вариант! Если мы и сейчас не выпрямимся, то так, согнутыми, до конца
Не договорив, он достал портсигар и прикурил. Полминуты спустя они с мамой обсуждали редакционную политику центральной прессы и расклады в Политбюро, и то, кому из этих группировок возможность уязвить МВД особенно важно
Ну, всё затянувшись в последний раз, отец затушил недокуренную папиросу о чугунную урну и резко встал, пошли!
« За семь вздохов самурай должен принять решение» мелькнуло в голове, и хотя меня трясёт, но
это, кажется, единственно верное решение.
Глава 4 Кино, а?!
Ну ещё раз оглянувшись на супруга, стоящего на тротуаре этаким волнорезом, мама нервным движением поправила мне высокий воротник, прерывисто выдохнула, как перед погружением в прорубь, и очень решительно двинулась вперёд, цокая каблучками туфель по бетонным ступенькам, ведущим к входу в редакцию «Комсомольской Правды»[20].
Время, и без того тягучее, замедлилось. Каждая секунда, каждый наш шаг, каждый квадратный метр видимого пространства, стали вдруг необыкновенно яркими, выпуклыми, буквально осязаемыми и очень странными.
Будто пространство, в котором мы существуем, потеряло в эти мгновения свою трёхмерность, и даже, кажется, физические константы заколебались. От нас троих пошла волна изменений, как круги по воде от брошенного камня.
Всё тот же солнечный летний день с редкими облаками на ясном небе, всё тот же лёгкий ветерок, разносящий по Москве запахи выхлопных газов, нагретого асфальта, папирос и скошенной травы на газонах, но
что-то необратимо изменилось.
Мужчина в мешковатом сером костюме, бдящий у входа с видом немецкой овчарки у будки, встроенным радаром уловив нашу инаковость, неправильность, чужеродность, выдвинулся навстречу, делая служебное лицо и расправляя плечи. Охранник он, или просто служащий редакции, решивший за каким-то чёртом продемонстрировать служебное рвение, я не знаю, не всегда понимая советские реалии.
По негласным правилам самой свободной страны мира, её гражданам полагается в таких случаях замедлять шаги, искательно и смущённо улыбаться, повинуясь даже не повелительному взмаху руки и окрику, а просто нахмуренным бровям, останавливаться, и, запинаясь, заискивающе объясняться, что они-де по очень важному делу, и не могли бы их
и обычно нет!
Вы же из газёты?! напрочь проигнорировав грозный вид и предупредительно выдвинутую редкозубую челюсть человека в мешковатом костюме, мама перехватила потрёпанного жизнью немолодого мужчину, устало поднимающегося по ступенькам, с пыльным болоньевым плащом на согнутой руке.
С виду ничем не примечательный, сутулый, с помятым лицом нездорового цвета, рыхлым животом и потухшей папиросой в углу мягкого некрасивого рта, он не произвёл на меня впечатления, и я не понял, по какой причине мама остановила именно его?! Пепел на лацкане пиджака, перхоть, и весь он какой-то несвежий, обыкновенный
Почему не остановила того в костюме, сшитом явно на заказ, пружинисто поднимающегося по ступенькам и весело переговаривающегося с таким же благополучным, спортивным, нестарым ещё приятелем? Почему не заговорила с тем, важным и седовласым, шествующим со свитой, внимающей каждому слову?
Не отвечая и не останавливаясь, мужчина на миг повернул голову, мельком и как-то очень цепко оглядев нас, и снова отвернулся
а у меня ознобом по спине прошло ощущение, будто я заглянул в дула корабельных орудий за мгновения перед выстрелом.
Небрежная отмашка рукой, и тот, в мешковатом костюме, будто врезался в стеклянную стену, и, вильнув подобострастным выражением лица, снова вернулся в свою незримую будку у входа. Бдить.
А мы, по этой же отмашке, получили в глазах окружающих некий не то чтобы статус но пропуск в святая святых, и как-то всё так, что это стало ясно всем вокруг.
Пристроившись рядом и чуть сзади, мама несколькими короткими и немного сумбурными фразами, вывалила на сотрудника газеты наши проблемы. Короткий кивок, и о нас будто забыли.
Переглянувшись с отцом, мама чуть отстала, и мы, растянувшись, двинулись вслед за этим, помятым. А тот, остановившись ненадолго, заново прикурил налипший на угол рта бычок и пошёл по холлу, то и дело останавливаясь, чтобы с кем-то поговорить.
Понять из этих разговоров что-то значимое, наверное, смог бы только человек, причастный к журналистике, а мне понятны только отдельные слова и предложения. Помимо профессионального журналистского жаргона, отличающегося, кажется, от современного мне очень и очень сильно, их речь полна недоговорённостей, эвфемизмов и отсылок на какие-то моменты, понятные только узкому кругу лиц, а может быть, и вовсе, только собеседнику.
Единственное, что я понял, да и то по отношению окружающих, так это то, что этот немолодой помятый мужик с вонючей папиросой, один из тех, кто определяет редакционную политику. Вне зависимости от официальной должности!
Обстановка внутри не слишком примечательная, обычный, в общем-то, официально-бюрократический стиль СССР, узнаваемый с полувзгляда и въедающийся в подсознание, как копоть от горящих покрышек в одежду. Обязательные рабоче-крестьянские фрески, кумачовые лозунги, цитаты и портреты
вот только, кажется, я пару раз видел этих, с портретов, в здании «Комсомолки».
Пришло даже не понимание, а осознание, что «Комсомолка» не просто газета, а печатный орган правящей Партии, и что её роль куда как выше, чем роль прессы в моём времени. А это, несмотря на, казалось бы, отсутствующее у меня чинопочитание, несколько напрягает
Следуя за этим грузным, одышливым немолодым человеком, я несколько потерялся во времени, да и, отчасти, в пространстве. Мир сузился до этого, так и не представившегося нам человека, и родителей, а всё остальное мелькает, как в стробоскопе.
Жестом остановив нас чуть поодаль, этот, грузный и властный, коротко переговорил со смутно знакомым человеком в роговых очках. Затем, еле заметно обернувшись и поймав нас глазами, он дёрнул подбородком, и мы, как привязанные, влетели вслед за ним в большое помещение, встав у стеночки рядом с дверью.
Сердце колотится в груди под ритм «Металлики», а глаза разом залило потом. Вот сейчас да или нет
Здесь, внутри, много письменных столов, стрекочущих пишущих машинок, людей, табачного дыма и разговоров. Всё очень буднично, просто и местами даже как-то блёкло, серо
взмах руки, и я сам не понял, как оказался перед одним из письменных столов.
Вот, Савеловы, представляет нас грузный, и что-то говорит, но его голос то пропадает, то появляется. С досадой понимаю, что до полного выздоровления, до полноценного вживания в этот мир и это тело мне ещё далеко
а потом, волной облегчения по телу осознание, что этот, грузный и властный, просто говорит иногда совсем тихо, не для всех и тем более не для нас.
Вот шагнув ко мне, мама опустила воротник рубашки, показывая следы на моей шее, решив сразу зайти с козырей, днём вчера
Она начала рассказывать, запинаясь и заново переживая вчерашний день, а я, кусая губу, вставляю иногда реплику, злясь на собственный ломающийся голос, который, совершенно не ко времени, подводит меня.
Вот так растопырив пятерню, мама показывает на грузном, как её толкали в стену.
А ты внимание переключается на меня.
Висел, криво улыбаюсь, полузадушенный, на воротнике собственной рубашки. Воздуха нет, сознание уплывает куда-то, и страшно до жути
Да уж пробормотал один из слушателей, снимая очки и закусывая дужку, понимаю!
Ну и подбодрил меня грузный.
Ну с трудом собираюсь с мыслями, а потом мне в лицо вот так вот выдохнули
Жидёнок я постарался полностью передать те интонации, и, судя по тому, как дёрнулся один из слушателей, одними губами произнеся ругательство на идише, мне это хорошо удалось!
Ты не ошибся? перестав жевать дужку очков, спросил журналист.
Не я мотанул головой, Очень всё ну, отчётливо
И мягко подтолкнули меня голосом.
Ну вот сказали это про жидёнка, и увидел, как маму, ну и непроизвольно передёргиваю плечами, полез в драку.
Так сосредоточенно кивает тот, что ругался на идише, Значит, не только на шее
Почему? удивляюсь я, А-а нет, я вырубил этих погромщиков.
Хм
Да это не сложно, на самом-то деле! заторопился я, Это ж не боксёрский ринг, а так Да и они не ожидали, а я всерьёз бил!
Взрослая часть меня где-то там, далеко позади а на переднем плане подросток, взбудораженный и обиженный на недоверие, на
Я учил, негромко, но очень веско сказал отец, делая пару шагов вперёд.
Н-да? грузный повернулся к нему всем телом, и какое-то время, очень короткое и насыщенное, они мерялись взглядами.
Где? коротко и хлёстко поинтересовался грузный, и мне почему-то стало ясно, что этот воевал, и очень серьёзно.
N-ская штурмовая инженерно-сапёрная бригада, подобравшись, ответил отец, а потом в разговоре начали мелькать соединения, города, имена командующих, даты, госпиталя и всё то, что многое говорит человеку воевавшему. Ну а мне
пусть даже я начал читать здешние учебники истории, наполненные событиями о Великой Войне, многое до сих пор звучит белым шумом. Всё-таки я учился по другим учебникам и это не хорошо, и не плохо, это просто другое.
Понял только, что военная биография отца нетривиальна даже для этих, видавших виды людей, но впрочем, новостью для меня это не стало.
Понимаю, медленно кивнул грузный, переводя взгляд на меня, и ещё раз понимаю
В этих словах, кажется, что-то большее, нежели обычная констатация рукопашных навыков, но я подумаю над этим позже!
Отношение к нам как-то неуловимо изменилось, и, хотя это сложно объяснить словами, но атмосфера стала чуточку более дружелюбной. Никакого панибратства, смен поз согласно канонам прикладной психологии, и прочей ереси, но
А сами откуда? Так, так
Репортёры здесь опытные, битые, тёртые, напомнившие мне матёрых волков своими осторожными, и в то же время уверенными повадками. Да и работают они так же, по-волчьи, раздёргивая наше внимание и раскручивая всю историю нашей семьи с самого начала.
реабилитация, значит задумчиво кивает немолодой Алексей Ильич, переглядываясь с понимающим коллегой пенсионного возраста.
Ну так шестьдесят седьмой год на дворе, мягко принимает подачу Вениамин Львович, и в его словах слышится продолжение давней дискуссии.
а вы, значит мягко раскручивает маму Сергей Исаевич, заинтересованно подавшись вперёд и глядя на неё с тем ожиданием, которое невозможно не оправдать.
Да, да как заворожённая, кивает та, на стройке Да, конечно! Взрослые нормы, а как же иначе
Действительно, бормочет Сергей Исаевич, благожелательно соглашаясь с мамой, как же иначе-то? А потом
В Средней Азии сперва продолжает мама, нервно ломая пальцы рук, и кажется, даже не замечая этого. Она снова там
биология, химия неуверенно пожимаю плечами, из последних сил удерживая хлипкие барьеры перед дружелюбными, мягкими и какими-то гипнотическими голосами репортёров. Если бы не тот, взрослый опыт, не закалка человека двадцать первого века, привыкшего к агрессивным переговорам, стрессам и психологическому давлению, я бы, наверное, раскололся до самого донышка Но и так тяжело, потому что тело, со всеми его подростковыми гормонами, ох как давит на сознание и психику!
Потом? снова пожимаю плечами, несколько нервно и суетливо, Не знаю пока наверное, в медицину пойду! Ну интересно же
Снова дёргаю плечом и замыкаюсь на какое-то время в себе, пропуская мимо ушей вопросы и пытаясь хоть немного собраться с мыслями. Получается, откровенно говоря, неважно
Сноски
1
Я работал в ТРЁХ строительных организациях, в том числе и с представителями старшего поколения (в конце 90-х), так что зарисовки из серии «Их нравы» делаю с натуры, и это не трэш, не пиковые моменты, а будни.