Но я была такой юной. Слишком юной. А у кузена был мерзкий, злобный взгляд и огромные руки, несмотря на то, что этими руками он только записывал числа и выписывал счета. Я боялась этих огромных рук и его самого, хоть отец и говорил мне, что кузен хорошая партия для меня. Не потому ли он был хорошей партией, что поддерживал малый бизнес, особенно если бизнес принадлежал родственникам.
Да, может, он и был хорошей партией для стеснительной дочки хозяина книжной лавки. Извращенный и зацикленный на бизнесе мужчина, который после смерти своего больного отца должен был унаследовать завод по производству контейнеров для яиц. Мне кажется, что его руки с легкостью давили эти яйца, едва он к ним прикасался. Я чувствовала себя такой же хрупкой, как свежее яйцо в новой упаковке. Ты не поверишь, но тогда я была стройной, прямо как ты сейчас.
Отец говорил мне, что, разумеется, не нужно делать того, чего я не хочу. Но в его глазах я читала, что отрицательного ответа он не потерпит. А глаза матери говорили мне, что она не сможет смотреть на меня в руках этого человека. Она меня понимала.
Какой бы выбор я ни сделала, он бы расстроил одного из них. Я решила пожалеть маму. Во всяком случае, я попыталась это сделать. Через год после моего отъезда я узнала, что она умерла от пневмонии. По крайней мере, я не разбила ей сердце.
Позже я прочитала, что завод по производству контейнеров для яиц обанкротился, а вот книжная лавка все еще работает. Как-то мне удалось позвонить туда с телефона знакомых. Я промолчала, когда отец поднял трубку. Его голос был постаревшим. Он ответил: «Книжная лавка Свендсена».
Я рада, что книги все же одержали победу над контейнерами для яиц.
Я часто переезжала и работала продавщицей, но эта работа была мне не по душе. Однажды кто-то сказал мне, что можно поискать работу на острове. А на паромной переправе я узнала, что Эльсе Хордер и ее сын Йенс, которые живут на Ховедет, ищут помощницу.
Так я здесь и оказалась. С твоими отцом и бабушкой.
И уж поверь мне, Лив, что твой отец был самым прекрасным мужчиной из всех, кого я когда-либо встречала. Он был таким ласковым с мягкими, нежными руками и темными-претемными глазами. В нем не было ничего злого или пугающего, совершенно ничего! Рядом с ним я чувствовала себя в безопасности и ни на секунду не сомневалась, что хочу быть только здесь, рядом с ним.
Не знаю, стоит ли рассказывать тебе это, ведь ты еще совсем ребенок. Но я так хочу рассказать об этом кому-то. Хочу поделиться с тобой.
В первый раз мы с твоим отцом занимались любовью на лугу в море желтых цветов. Мы оба так боялись гадюк, но все равно бесстрашно легли там. Представляешь? Я помню, что он рассказывал мне о бабочках. И о жаворонке. О пчелах. О цветах было очень важно лечь именно среди желтых цветов, потому что эту постель для нас постелила природа. Это он так говорил. Это был единственный раз, когда я слышала, как он заикается. И единственный раз, когда его руки тряслись. Не потому, что он боялся змей. Он боялся из-за того, что вот-вот должно было случиться между нами. Меня тоже трясло.
Я до сих пор помню, как осторожно его губы коснулись моих. Он парил надо мной как бабочка, и я ощущала себя такой изящной и хрупкой, словно раскрывающийся цветок. Я и сейчас иногда ощущаю себя так внутри изящной и хрупкой.
Когда все началось, мы с ним еще ничего об этом не знали, но все сразу все поняли. Когда-то и ты встретишь мужчину, полюбишь его, и, я надеюсь, он будет так же парить над тобой.
Нет, я не сожалею о том, что встретила твоего отца. Я искренне влюбилась в него и все еще люблю. В каком-то смысле моя любовь к нему уравновешивает все остальное. Даже то, что я теперь лежу здесь, такая большая и тяжелая. И то, что произошло с твоей бабушкой Эльсе. И с Карлом. И весь этот хлам. Эту грязь, которую я оставляю, словно ничего не вижу. Все то, с чем случилась беда. В том числе с тобой.
Не знаю, как это все закончится. Я ведь знаю только то, что ты мне рассказываешь, и чувствую, что рассказываешь ты не все. Что все не так, как должно быть. Что за пределами этой спальни творится то, о чем мне лучше не знать. Все должно было быть иначе. И все-таки я не в состоянии сожалеть о любви к нему. Может быть, это не он болен. Может, больна я. А может, я больна потому, что ни о чем не сожалею.
Иногда я представляю, что твой отец словно бабочка. Только он потерялся во времени и все больше забирается в кокон.
Наверное, я такая же, как он.
Целую, мама.
Счастье
В начале Эльсе Хордер и ее юная помощница понравились друг другу. Госпожа Хордер радушно встретила Марию чаем и домашней выпечкой и дала понять, что они с легкостью наладят быт и быстро привыкнут друг к другу. Мария не сомневалась, что так оно и будет. Она переехала в белую комнату на Ховедет с мыслью о том, что так ей еще никогда не везло.
Комната была простая, но симпатичная, с деревянными стенами, окрашенными в белый цвет, и яркими занавесками. Мария была довольна, что на стенах не было плакатов, как в крохотном чулане, где она жила до этого, пока работала в городской пекарне. Ей хватило и пары дней, чтобы вдоволь насмотреться на длинноволосых мужчин с плакатов, чего уж говорить о странном запахе, не покидавшем чулан. Этот запах не был похож на аромат выпечки в пекарне или запах новых книг из магазина отца, который она помнила с детства. Ей не нравились ни длинноволосые мужчины, ни электронная музыка, может, поэтому жизнь на острове казалась ей такой привлекательной.
Здесь же на письменном столе стояли осенние цветы, а постельное белье так приятно пахло свежестью и хвоей, что она сладко уснула в первый же рабочий день.
Мебель Марии тоже очень нравилась. Эльсе Хордер рассказала ей, что всю эту мебель смастерил ей муж, столяр. Мария была в восторге. Было видно, с какой точностью он измерял, строгал и оттачивал каждую деталь. А как плавно выехал ящик в письменном столе, когда она осторожно открыла его! Ящик был пустой, и Мария сразу сложила в него свои тетради и блокноты, не успев распаковать чемоданы. В комнате не хватало только стеллажа для ее книг их она аккуратно составила в стройный ряд вдоль стены. А швейным принадлежностям нашлось место под кроватью.
Все же Мария не могла не отметить, что чистотой и порядком дом Хордеров не отличался. В основной части дома с кухней, кладовой, прихожей, ванной, большой гостиной, спальней и двумя комнатами поменьше на втором этаже не то чтобы было много мусора, скорее там было много вещей, которые нужно было привести в порядок. Ну, или хотя бы просто сделать уборку, и было очевидно, что Эльсе Хордер сама с этой задачей уже не справлялась.
Гораздо хуже обстояли дела с сараем, мастерской и внешними пристройками. Везде было сложено много вещей все от древесины, мебели и старых запчастей до тазов, тракторных покрышек и деталей от телеги. Создавалось ощущение, что все эти вещи пролежали там уже очень долго и едва ли могут быть для чего-то полезны.
Она уже видела подобное дома, окруженные мусором, и каждый раз поражалась: как можно так жить?
Мария не решалась спросить госпожу Хордер, почему они еще не избавились от этих вещей. Ведь нужно просто сложить их в багажник и отвезти на свалку. И сделать так пару раз. Хорошо, возможно больше, чем пару раз. Ей было стыдно смотреть на мусор, ведь теперь и она была частью этого места и чувствовала свою ответственность за него. И перед клиентами, которые иногда захаживали в мастерскую, ей тоже было стыдно.
С другой стороны, мастерская полностью принадлежала Йенсу, а там вещей появлялось все больше и больше, поэтому уборка ничего бы не поменяла. Потом Мария вдруг поняла, что и сам Йенс не хотел избавляться от мусора, а его мать уже оставила попытки что-либо изменить.
В этом Эльсе Хордер и Мария Свендсен были похожи. Мария любила порядок, но еще больше полюбила Йенса.
Ее странным образом потянуло к нему еще в первый день знакомства. Они тогда просто поздоровались друг с другом, но она успела почувствовать его замкнутость и понять, что в этом они похожи. Внезапная симпатия. Его глаза были такими темными, что показались ей совсем черными. Или это зрачки были такими большими? У Йенса были каштановые волосы и усы, красивая, гладкая кожа и сильное, стройное тело. Ей захотелось сшить для него рубашку, и она представила, как ткань будет спадать по его плечам и груди. Как-нибудь она спросит у него разрешения. И тогда ей нужно будет снять с него мерки.
На пятый день работы у Хордеров, пока Эльсе отдыхала, Мария решилась зайти в мастерскую. Эльсе сказала, что ей больно, но не сказала, что именно болит, и, как подсказал громкий храп, крепкому сну эта боль не мешала. Мария, конечно, очень жалела Эльсе из-за таких невыносимых болей, но все же находила их немного мистическими.
Она взяла чайник кофе и кусок свежего пирога для Йенса и надеялась, что у них завяжется разговор. Больше всего ей не хотелось показаться навязчивой. Дверь была прикрыта, но не заперта, и поскольку руки у Марии были заняты, она осторожно толкнула дверь плечом. Йенс стоял у станка, полностью поглощенный работой, и не заметил ее. Какое-то время она просто стояла и смотрела на него. На его руки. Они были больше похожи на руки художника, когда он проводил ими по ножке стола, которую ремонтировал.
Под его верстаком струились осколки и стружка, напоминающие вьюнок.
Мария смущенно кашлянула, чтобы привлечь его внимание. Потом еще раз. Испугавшись, Йенс наконец поднял глаза. На секунду Мария пожалела, что потревожила его. Но Йенс улыбнулся и рукой показал, что она может зайти. А чуть позже он побежал на кухню за второй чашкой. Мария слышала его хрустящие по гальке шаги. Туда и обратно. Ее сердце начинало биться чаще. Она недвижно стояла с подносом, пока он убирал вещи и выдвигал ящик, который можно было использовать вместо стола. Потом в углу за мешками он нашел еще одну скамейку и вытер ее рукой. И хоть сидеть было низко и неудобно, им было хорошо вдвоем, они сидели и смотрели друг на друга, вдыхая аромат кофе и свежей древесины, и их зрачки расширялись от смущения.
Следующие месяцы были самыми счастливыми в жизни Марии. Мать Йенса ничего не подозревала, а они ничего не рассказывали, пока она однажды не застала их в сарае они целовались, спрятавшись за коровой.
Эльсе Хордер не была в восторге от увиденного. Она сказала молодым людям, что их увлеченность друг другом будет мешать работе. Себе она говорила, что младшему сыну еще рановато заводить отношения с девушкой, хотя все вокруг считали, что как раз самое время.
Мария и Йенс настаивали, что на работе их отношения никак не скажутся, а госпожа Хордер начала замечать с недовольством, что Мария стала работать по дому еще усерднее. Ее не в чем было упрекнуть. То же касалось и Йенса. Он весь день пахал как лошадь, чтобы освободиться и вечером подержаться с Марией за руку. Они всегда пропадали в белой комнате, выпив с Эльсе вечерний кофе в гостиной, и со временем кофе в чашках становилось все меньше.
Чем больше они проникались друг другом, тем сильнее становилась боль Эльсе.
Она внушила себе, что так будет лучше всем, и начала незаметно подкладывать грязь на пол, который Мария только что вымыла, оставлять пятна на скатерти, которую Мария выстирала, и воротить нос от приготовленной ею еды.
«Йенс, мне кажется, нам нужно найти другую помощницу. Мария плохо справляется, сказала она своему сыну, пока Мария была на острове по делам. Я уже поговорила с вдовой Энджел. У нее много опыта, и предложение ее заинтересовало».
Скрупулезная вдова Энджел была далеко не ангелом. И Эльсе едва могла представить, что она куда-то упорхнет с ее сыном.
Кулак Йенса ударил по столу с такой силой, что боль Эльсе тотчас же увеличилась в разы.
«Ни за что! Если Мария уедет, я уеду вместе с ней!» прогремел его голос. Это был уже не ребенок, а мужчина, которым он стал с Марией. Его голос был глубоким, как никогда прежде.
На секунду Эльсе почувствовала себя беспомощной, но постаралась не поддаваться панике. Эти слова пронзили ее в самое сердце. Йенс и раньше бывал упрямым, особенно когда умер отец но тогда его упрямству хотя бы было объяснение. Однако он никогда не поднимал голос на мать. Ее ужаснуло, что он посмел говорить таким тоном с человеком, который любил его больше всех на свете. Эта ситуация напомнила ей о старшем сыне, но прежде всего подтвердила теорию о том, что Мария была угрозой.
Вдруг Эльсе услышала звук подъезжающего велосипеда приехала Мария.
«Хорошо, если ты против сказала она так приветливо, как только могла. Ты же знаешь, что я желаю тебе только лучшего, Йенс. Мы же так любим друг друга. Ты ведь не бросишь свою больную мать!»
Йенс повернулся и вышел. Его больная мать осталась одна в гостиной. Она сидела, смотрела в пустоту и думала о том, что это худший день в ее жизни.
Через какое-то время он снова зашел в комнату. При виде младшего сына у Эльсе Хордер потеплело на душе. Она снова увидела его нежный взгляд. Он тепло улыбался так, как умел только он. Его темные глаза светились.
«Мария ждет ребенка», счастливо сказал он.
Йенс и Мария сыграли свадьбу по любви, но в спешке. Их поженил мэр Корстеда. На свадьбу пришло несколько знакомых они желали молодоженам счастья и размышляли о том, не поселится ли скоро на Ховедет еще один Хордер. «Вы заметили, что у невесты немного выделяется живот?» Но из вежливости все просто сплетничали, ничего не спрашивая напрямую. И, несмотря ни на что, гости радовались за молодых, потому что никто не сомневался Йенсу пришлось нелегко после смерти отца и внезапного исчезновения старшего брата, хоть он никогда и не говорил об этом. Но Йенс ведь вообще говорил немного. Он был добрым и всегда готовым помочь, никогда не говорил больше необходимого, и поэтому с ним практически невозможно было завязать разговор. Мало кто думал, что ему вообще удастся найти девушку. «А может, она сама его нашла?» Гости рассматривали все варианты. Девушка была милой и красивой, но немного грустной. «А может, все это устроила его мать?»
После венчания гостей пригласили к столу. Домой Йенс и Мария отправились в сопровождении матери жениха, когда ей показалось, что им уже пора спать. Ее снова мучили боли.
Мария так и жила в белой комнате за мастерской, где Йенс составлял ей компанию на полутороспальной кровати, пока его мать спала в доме на двуспальной, мучаясь от болей.
* * *
В глубине души Йенс мечтал о сыне, Мария о дочери, а Эльсе Хордер о несчастном случае. И все три желания по-своему исполнились.
У Марии родились близнецы.
Их назвали Карл и Лив. Мама малышей не возражала против этих имен. У бабушки были другие варианты, но их никто не поддержал.
Сразу после рождения детей Йенс смог уговорить Эльсе отдать им с Марией спальню на втором этаже. Эльсе, конечно, сопротивлялась, но все же переехала в старенькую детскую Йенса. Комната была крохотной, к тому же Эльсе не нравился запах в ней. Но поскольку достаточно места для двух взрослых и двух колыбелей было только в спальне, Эльсе ничего не оставалось, как освободить ее.
Йенс настаивал на переезде в родительскую спальню и по другим причинам. Хоть сама Мария не говорила об этом, но во время беременности она сильно поправилась, и избавиться от лишних килограммов у нее пока не получалось. Йенс догадывался, что в старой кровати ей было тесновато. Во всяком случае, ему в ней точно было тесновато.