«Хороший следователь, одобрительно подумал Губанов. Дотошный, ни одной мелочи не упустит. Вот бы Мишке таким же стать! Но ведь не станет, кишка тонка. Умом-то бог его не обидел, да только ум этот не в ту сторону направлен. Эх, обидно!»
В доме Владилена все окна были нараспашку, я видел, что там полно гостей, музыка доносится, голоса, смех, в общем, народ веселится. А хозяин сидит один на крыльце. Меня будто по сердцу резануло, понимаете? Печальный, одинокий И я подумал, что, может, нужно поддержать как-то или просто побыть рядом.
То есть он вас не звал, не приглашал?
Нет, покачал головой Николай. Я сам подошел.
Хорошо. О чем вы говорили?
Да так, ни о чем особенном. Немножко о футболе, немножко о погоде. Владилен обычно разговорчивый, всегда в центре внимания, любит рассказывать, особенно про поездки на гастроли, всякие смешные истории вспоминает, анекдоты травит, а тут сидел и еле-еле слова из себя выдавливал.
То есть был подавленным?
Ну, наверное, можно и так сказать.
Как вам показалось, Николай Андреевич, Астахов был именно подавленным или, например, испуганным? Или просто расстроенным?
Губанов не очень уловил разницу между «подавленным» и «расстроенным», но следователю, конечно, виднее, особенно такому дотошному и внимательному. А вот был ли Владилен испуганным? Пожалуй, нет. Точно нет. Понятно, почему Дергунов спрашивает об этом: возможно, среди приехавших на дачу гостей оказался кто-то, кого певцу стоило бояться. Кто-то, кто знал о Владилене что-то нехорошее или даже опасное. Шантажировал его или угрожал Но Астахов ни словом не обмолвился ни о чем таком. Николай отчетливо помнил исходящий от сидящего рядом соседа запах одеколона, смешанный со свежим перегаром, и тихий, какой-то монотонный голос, безразличный, угрюмый. «А какой смысл? проговорил Астахов, когда обсуждали победу «Торпедо» в недавнем матче. Какой смысл во всех этих играх и этих победах? В этих голах и очках? Нет никакого смысла». Николай удивился, но спорить не стал, хотя и не был согласен. Заговорили о погоде, о том, что давно не было дождя и даже ночью не наступает освежающая прохлада, и снова Владилен сказал что-то о смысле, дескать, какой смысл думать об этом и переживать, если мы все равно не можем ни на что повлиять или что-то изменить.
Нет, твердо ответил Губанов, испуганным он не выглядел, в этом я уверен.
Потерпевший не называл вам имена гостей, которые позавчера находились у него на даче? Может быть, не имена, а должности, места работы?
Да я не спрашивал, пожал плечами Губанов. Какая мне разница? Все равно я никого из них не знаю.
Ну да, ну да, понимающе покивал следователь.
Они проговорили почти два часа, Николай сперва во всех деталях описал свою последнюю встречу с Астаховым, затем пошли вопросы о более ранних событиях. Что рассказывал Астахов о себе, о своей жизни, о своих женщинах, об интригах в театральной среде? Кто к нему приезжал за все годы, что Губанов был знаком с соседом? С кем из соседей по даче Астахов общался, с кем дружил, кто был вхож к нему в дом? Что говорят о Владилене Семеновиче в поселке, не ходят ли какие сплетни о нем? Какие напитки предпочитал употреблять потерпевший и много ли мог выпить за раз?
В конце Губанов внимательно прочитал протокол, написал, что замечаний и дополнений не имеет, поставил подпись и, уже уходя, вдруг спросил:
Какое у вас образование, товарищ Дергунов?
Тот глянул недоуменно, помолчал немного, будто осмысливая неожиданный и не вполне уместный вопрос.
Высшее. А в чем дело? Почему вы интересуетесь?
Я же кадровик, улыбнулся Николай. У нас в системе МООП острая нехватка квалифицированных кадров, вот я и хотел узнать, где готовят таких хороших следователей.
Ах это Лицо Дергунова, слегка напрягшееся, снова расслабилось. У меня непрофильное образование, я окончил педагогический, по диплому учитель истории. На следственную работу направлен по комсомольской путевке, но мне очень повезло с наставником. Знаете, бывают такие старые опытные сотрудники, которые хорошо умеют объяснять, передавать свои знания. Натаскивать, одним словом. А про ваши кадровые проблемы я наслышан. Если честно, то и у нас не лучше.
Да понятно, что не лучше. Откуда хорошим следователям взяться, если уголовный процесс в том виде, в каком он существует в середине шестидесятых, имеет всего пять лет от роду? До нового Уголовно-процессуального кодекса, введенного в действие с 1 января 1960 года, предварительное следствие регулировалось кодексом, принятым еще в начале 1920-х годов, да и на него с течением времени внимания обращалось все меньше и меньше. Если по общеуголовным преступлениям положения закона более или менее выполнялись, то по делам, имевшим хотя бы минимальную политическую окраску, сотрудники НКВД должны были руководствоваться различными уголовно-процессуальными актами так называемого чрезвычайного характера. Актов этих принималось великое множество, и они вынуждали проводить следствие очень быстро, в усеченном виде и с усеченными требованиями к доказательствам, а также запрещали кассационное обжалование приговоров. Иными словами: твори что хочешь, никто тебя не проверяет и никто тебе не указ. В результате предварительное следствие подчинялось вообще не закону, а различным особым режимам, предусмотренным для разных категорий дел. После смерти Сталина за кодификацию уголовно-процессуального права взялись всерьез, приняли сначала Основы уголовного судопроизводства, а потом и новый УПК, но ведь тех, кто работает в следствии, нужно обучить работать по новым правилам. Сам Николай Губанов в институте не учился, высшего образования не получал, но прекрасно понимал, что и как должно происходить, чтобы на практической работе оказались квалифицированные следователи. Сперва умные люди, ученые и специалисты, должны как следует изучить новые законы, понять, что стоит за каждой строчкой и каждым словом, написать толковые подробные учебники, подготовить плеяду преподавателей, которые будут науку нового уголовного процесса доносить до учеников, студентов. Потом эти студенты должны провести в стенах своих вузов сколько-то лет, прийти на следственную работу и начать набираться опыта. На это тоже нужно отвести лет пять как минимум. Только тогда можно надеяться, что расследованием преступлений станут заниматься толковые и знающие специалисты. А сейчас, в середине 1966 года, разве можно на это рассчитывать? Понятно, что нельзя. Кадровику Губанову это было более чем очевидно. Такие, как Дергунов, встречались пока крайне редко и могли рассматриваться только как случайное везение, а не как закономерность. Да и то лишь в прокуратуре, куда несколько десятилетий назад передали следствие. В МВД, которое теперь называется МООП, следователи появились не так давно, и, если учесть, какие низкие требования предъявляются к уровню образования сотрудников, можно себе представить, какова квалификация этих следователей. Спасибо, что хоть читать умеют: могут открыть кодекс и посмотреть, что там написано. Если захотят, конечно. Взять того же Мишку, младшего братца: всего три курса пока отучился, а уже назначен на должность. И ладно бы еще, если бы он действительно хотел стать хорошим профессионалом, все-таки парень он способный, учителя еще в школе это отмечали. С его мозгами он до многого мог бы и сам дойти, не дожидаясь, пока его научат, было бы желание. Так ведь нет у него такого желания, как ни обидно это признавать. Быть следователем, носить форму с погонами, иметь в кармане удостоверение, гордо представляться: «Следователь Губанов Михаил Андреевич» вот что ему нравится. Допрашивать, строго посматривая из-под нахмуренных бровей. Разговаривать с подследственными вкрадчивым и язвительным тоном. Выглядеть великодушным и понимающим, общаясь с потерпевшими и обставляя все так, будто расследованием дела и привлечением виновного к ответственности он делает огромное одолжение, приносит великое благо, причем совершенно бескорыстно и безвозмездно. Наслаждаться властью.
Эх, Мишка, Мишка
Саня Абрамян на протяжении всего допроса тихонько сидел в уголке, но ничего не записывал, не задавал вопросов и даже, кажется, не слушал. То газетой шуршал, то в окно смотрел. «И чего он тут отсиживает? с неудовольствием думал Губанов, время от времени поглядывая на давнего знакомого. Неужели работы никакой нет? Лучше бы делом занимался, преступников ловил, а не сидел сложа ручки».
Ну что, по пивку? весело предложил оперативник, когда они вдвоем с Губановым вышли на улицу. Здесь рядом забегаловка есть, грязновато, конечно, зато у них закусь дельная.
Николай посмотрел на часы: на службу возвращаться смысла уже нет, его отпустили с обеда до конца рабочего дня, встреча со следователем причина более чем уважительная. Тем более такое важное дело, убийство не кого-нибудь, а солиста Большого театра.
Можно, согласился он.
В полуподвальном помещении с затейливо выписанной вывеской «Пиво воды» действительно было не очень опрятно, зато к пенному напитку можно было взять тарелку вареных креветок, крупных и сочных. Кроме того, имелись бутерброды с соленым салом на черном хлебе и с соленой рыбкой на белом. Свободного стола не нашлось, и Николай с Саней присоседились к двум мужикам с испитыми лицами, которые, оглядываясь, плескали в кружки с пивом водку из спрятанной под пиджаком бутылки. Ну да, пиво без водки деньги на ветер. Мужики, прихлебывая «ерш», азартно обсуждали недавно подписанный договор с итальянским концерном «Фиат» и перспективы производства советского автомобиля новой модели.
Тоже будем на хороших машинах ездить, не хуже ихних! радостно предвкушал один из соседей по столу.
Не, мы не доживем, пессимистично возражал второй. Говорят, еще даже место не выбрали, где автозавод будет, потом сто лет будут строить. А когда построят, то машины будут делать полное дерьмо.
С чего это дерьмо-то? У итальянцев отлично получается, а мы чем хуже?
Мы лучше, наставительно произнес изрядно нетрезвый пессимист. Только через сто лет это будем уже не мы, а неизвестно кто. И нам с тобой все равно новая машина не достанется.
Тема будущих советско-итальянских автомобилей так увлекла и возбудила потребителей «ерша», что они не обращали ни малейшего внимания на Губанова и Абрамяна, которые методично чистили креветки, запивали их пивом и очень тихо, сблизив головы, говорили о своем.
А чья карточка была известно? поинтересовался Николай.
Следователь Дергунов и ему показал ту фотографию, которую нашли на теле покойного певца, но Губанов честно ответил, что не знает, кто это, и никогда эту девушку не видел.
Пока нет, беззаботно ответил Саня. Те двое, которых мы нашли, ее не опознали. Но в принципе идея понятна: какая-то любовная история в прошлом, деваха брошена, объявился мститель. Или брат, или отец, или муж, или жених какой-нибудь. Сейчас главное разыскать и хорошенько потрясти всех, кто был у Астахова в гостях, а дальше все раскроем за пару дней, делов-то. Установим девицу с фотографии, возьмем в оборот ее саму и ее окружение, кто из них по-французски говорит тот и преступник. Наверняка окажется, что он и на даче у Астахова в вечер убийства был. Ничего сложного.
Что-то ты не особо задницу рвешь свидетелей искать, неодобрительно заметил Губанов. Полдня ничего не делал, сидел у Дергунова и газетку почитывал. А теперь пиво со мной пьешь. Большим начальником заделался, что ли? Всю работу на подчиненных перевалил?
А ты поработай в розыске, как я, сразу начнешь ценить возможность тихо отсидеться, обиженно огрызнулся Абрамян. То-то, я смотрю, ты год всего пропахал на земле и на бумажную работу свалил, с девяти до шести и обед с часу до двух по расписанию.
Упрек был справедливым, конечно. Николай Губанов действительно начинал службу в уголовном розыске. После армии он пошел работать на завод, а в январе 1958 года ЦК КПСС принял постановление «О фактах нарушения законности в милиции», в соответствии с которым требовалось пополнить милицейские ряды партийно-комсомольскими кадрами. Вот по этому комсомольскому набору, одному из великого множества, Николая и направили на службу: он сам, едва услышав по радио о постановлении, первым делом прибежал в заводской комитет комсомола, напомнил, что с самого начала говорил о своей мечте стать милиционером. После двухмесячных курсов «молодого бойца» его определили в один из московских райотделов, но уже через год пошла новая волна пусть с преступностью борются широкие массы трудящихся, нечего государству содержать такой огромный аппарат сотрудников милиции. Начались сокращения штатов, из органов внутренних дел массово увольняли людей, потребовались кадровые перестановки, работников тасовали, как карты в колоде, переводили в другие службы. Николай Губанов оказался в другом подразделении, занимался паспортами, а в начале 1960 года Хрущев объявил об упразднении МВД СССР и, соответственно, упразднялось и Главное управлении милиции, в связи с чем последовала новая кадровая чехарда. После того как Министерство внутренних дел РСФСР в 1962 году превратилось в Министерство охраны общественного порядка, Губанов был назначен в кадровую службу сначала районного, затем Московского управления. Так что Саня Абрамян прав, в розыске Николай отработал всего ничего. Жалел ли он об этом? Вспоминал ли о тех временах с ностальгией? Вот уж нет! Если у Губанова и были по молодости какие-то романтические иллюзии, то теперь их не осталось. Ни одной.
Октябрь 2021 года, Москва
Петр Кравченко
Николай Андреевич, как так получилось, что вы с братом и сестрой, все трое, пошли работать в милицию? спросил Петр Кравченко. Это случайно вышло, просто так сложилось, или вы все этого хотели?
Этого хотели наши родители.
Прогулка по бульвару закончилась, теперь Губанов и его гость снова сидели в квартире, только теперь уже за накрытым столом, и поедали блинчики с творогом и сметаной, и не вдвоем, а в обществе племянницы Светланы. Блинчики были вкусными, но когда Петр попытался сделать комплимент кулинарным талантам Светланы, та рассмеялась и ответила, что купила их в ближайшей кулинарии. И не потому, что ей лень готовить или она не умеет, просто навести жидкое тесто ровно на четыре блина никак не удается, даже на шесть не получается, выходит куда больше, а для чего? Только деньги тратить и продукты переводить. Николай Андреевич тут же скептически заметил, что по новомодным правилам питание должно быть разнообразным и пищевой рацион нельзя обеднять, а вот в прежние-то времена готовили на несколько дней впрок и ели одно и то же и ничего, никто не помер, а некоторые так даже и до весьма преклонных лет дожили.
Сейчас доедим и я расскажу, почему мы все в милицию служить пошли, сказал он. Нечего Светке по ушам ездить, она все это с детства знает, тысячу раз слышала.
Петр с трудом удержался, чтобы не рассмеяться: в устах пожилого солидного отставного полковника современное выражение «ездить по ушам» прозвучало забавно и немного нелепо. Вряд ли Губанов много общается с молодежью, скорее всего, смотрит всякие сериалы и черпает оттуда знания о сленге.
Николай был старшим ребенком в семье Андрея Митрофановича и Татьяны Степановны Губановых, он родился в 1934 году. В 1940-м родился Мишка, а в 1941-м Андрей Митрофанович ушел на фронт. Мать с двумя сыновьями уехала в эвакуацию, в 1944-м вернулись в Москву, в 1945-м пришел с войны отец, а в 1946-м на свет появилась младшая сестренка Антонина.
Послевоенная разруха, голод, продуктовые карточки И огромное количество ворья и бандитов. Тот день Коля Губанов никогда не забудет. Он, двенадцатилетний, вел за руку шестилетнего Мишку, чуть сзади мама с грудной Тонечкой на руках. Все вместе ходили к маминой двоюродной сестре, поздравляли с днем рождения, Тонечку показывали, на обратном пути собирались отоварить карточки. Как и откуда налетел бандит Коля не увидел, обернулся только на сдавленный визг матери. Тут же вместе с Мишкой бросились на защиту. Мать, судорожно прижимая к себе дочку и боясь уронить малышку, уже не в силах была бороться за сумку, где лежали карточки, а мальчишки, подпрыгивая и царапаясь, пытались повиснуть на грабителе, здоровенном молодом парне в заношенном солдатском обмундировании. Силы были явно неравны, и остаться бы всей семье Губановых без пропитания на весь ближайший месяц, если бы не милиционер, который случайно проходил неподалеку. Схватка была короткой и яростной, грабитель сумел сбежать, а милиционер остался сидеть на земле с ножевой раной в животе. Но карточки были спасены, отобрать сумку бандит так и не успел, отвлекся на служителя порядка.