Чарли Хольмберг
Избранница звёзд
Посвящается Тейлор Свифт, пополнившей ряды моих любимых рассказчиков, когда соседка по комнате распевала «Fearless», спрятавшись в ванной
Charlie N. Holmberg
STAR MOTHER
Text copyright © 2021 by Charlie N. Holmberg
This edition is made possible under a license arrangement originating with Amazon Publishing, www.apub.com, in collaboration with Synopsis Literary Agency.
© Сухляева В.Р., перевод на русский язык, 2023
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023
Глава 1
Я полагала, что никогда не испытаю такой невыносимой боли, как во время занятия любовью с Солнцем.
Родить Его ребенка было во сто крат хуже.
Однако моя история берет начало немного раньше и заканчивается задолго после.
Что ж, приступим.
* * *
Еще не настала пора, когда кукуруза достойна внимания птиц, поэтому поля не нуждались в пугалах. Впрочем, им вовсе не обязательно пылиться в сараях, а можно найти применение.
Я выскользнула из рощицы, босоногая, с завязанным вокруг икр подолом платья. Волосы рассыпались по плечам, и когда я, пригнувшись, бежала к дому фермерши Мэй, несколько прядей зацепились за ресницы. Она жила на окраине Эндвивера, моей малой родины деревни, расположившейся в лесу Хелканара, прямо в середине, если верить картам того времени.
С ума сошла? прошипела за спиной сестра, на два года меня младше. Тебя же заметят!
Тогда поторопись! прошептала я в ответ, не отрывая глаз от кухонного окна большого и распахнутого, однако пока за ним никого не было видно.
Приблизившись к дому, я опустилась на колени. Подол платья тут же пропитался грязной водой из лужи от вчерашнего дождя. Что поделать: порой нужно испачкаться, чтобы провернуть удачную шутку. Иначе никак. Вот почему Идлиси не справилась бы сама: слишком чистоплотна.
Я жестом позвала сестру за собой. Ее голубые глаза казались огромными на бледном лице. Спеша ко мне, она не отрывала взгляда от окна. Затем посетовала, как и всякий раз, когда я уговаривала ее на очередную забаву:
Поверить не могу, что я согласилась! Матушка осерчает.
Я шикнула на нее.
Делай, как говорю, и она ничего не узнает.
Идлиси посмотрела на меня сердито.
Разве кто-то еще на такое способен?
Я помолчала, раздумывая. Да, за мной закрепилась определенная слава, а Эндвивер был деревенькой маленькой: подозреваемых в шалости не так уж много.
Тодрик?
Идлиси закатила глаза.
Ухмыльнувшись, я осторожно прошла вдоль дальней стены дома, приостанавливаясь из-за внезапного шума, но то была лишь старая корова, бившая хвостом по обветшалой ограде. Наконец показалась моя цель узкий сарай, примыкавший к стене прямо у задней двери.
Когда мы приблизились, Идлиси замерла. Если бы кто-то решил выйти из дома, нас бы поймали. Впрочем, я тогда просто выпрямилась бы и заявила, что ищу пропавшую курицу. Сестра же она, скорее всего, расплакалась бы и сразу выложила все без обиняков, и вопроса не дождавшись. Тем не менее, шалить в компании гораздо веселее, а Кан участвовать отказывался, мол, взрослый для таких игр. Да и вообще, он был занят: строил наш дом, куда мы с ним переедем через пять месяцев, после того как мне исполнится двадцать, что в Хелканаре считалось возрастом для брака. Нас сосватали, когда мне было двенадцать, а ему четырнадцать.
От мыслей о Кане настроение улучшилось, и я улыбнулась. Подойдя к двери сарая, я подняла щеколду.
Позади беспокойно переминалась с ноги на ногу Идлиси, которая была готова при малейшей опасности рвануть в лес.
Когда я убрала с пути грабли и лопату, мне улыбнулась моя цель пугало. Старое, с порванной на плечах рубахой, пуговицы давно ушли на другие нужды, тем не менее оно было большим и жутким самое то.
Помоги-ка, прошептала я сестре.
Та, крадучись и трясясь от страха, вошла в сарай и схватила вытянутую руку пугала, я взяла другую. Вместе мы вытащили беднягу на свет. Было некогда возвращать инструменты или закрывать сарай: фермерша Мэй скоро выйдет из дома.
Едва сдерживая смех, я подтолкнула Идлиси, и на полусогнутых мы потащили пугало к главному входу мимо кухонного окна. Я спешно поднялась по двум деревянным ступенькам крыльца, и сестра, которая наотрез отказалась снимать обувь, с топотом проследовала за мной. Вновь шикнув на нее, я подтолкнула их с пугалом к щели в половицах. Я заметила ее вчера, когда приходила за маслом, именно тогда в голове родилась эта задумка. Щель идеально вмещала древко пугала.
Потребовалось больше усилий, чем следовало ожидать, чтобы закрепить эту штуковину: из дома послышался шум, Идлиси, пискнув, бросила пугало и кинулась наутек, оставив меня доделывать все самой. И вот, наконец засунув палку в щель, я, едва сдерживая смех, постучала в дверь и метнулась вслед за сестрой, стараясь укрыться в роще прежде, чем мне откроют.
Я успела нырнуть в заросли до того, как меня заметили, но не успела обернуться и насладиться выражением лица фермерши Мэй. До меня лишь донесся ее крик.
Я рассмеялась и припала лбом к молодой весенней траве.
Ох, как же нехорошо мы поступили! воскликнула Идлиси.
По округе разнесся громогласный голос фермерши Мэй:
Вендины! Я знаю, это вы! Живо вернитесь!
Говорила же! сестра выглядела так, будто ее вот-вот стошнит. Спаси нас Солнце, она идет сюда!
Все еще смеясь, я схватила Идлиси за руку и потащила в глубь леса, танцуя по знакомым тропинкам. Сестра умоляла притормозить, но я не слушала, зная секрет леса: пока виднеется шпиль собора, вы никогда не заблудитесь. Поэтому я уводила нас все дальше, удерживая в поле зрения медный наконечник, который нырял все ниже к верхушкам деревьев.
Как и в большинстве городов Хелканара, нашей главной достопримечательностью был кафедральный собор на северо-востоке. Круглой формы, как и все божественное, с садом лилий в центре и ярким медным шпилем над юго-западным входом. Его построили еще до моего рождения, и, несомненно, он простоит долго после моей смерти, созданный преданными, верными и забытыми руками. Поговаривали, что витражи изготовил мой прапрадедушка. Я не обращала на собор особого внимания: когда растешь так близко к красоте, ее легко проглядеть.
К счастью, мой будущий дом располагался недалеко от фермы Мэй, и вскоре мы вынырнули из леса к его уже возведенным стенам. На перекладинах крыши сидел Кан, укладывая солому. Он обернулся, уголки рта тронула улыбка.
Ох, Церис Что ты опять натворила?
Я просияла: внимание жениха грело сильнее самого Солнца.
Ничего особенного!
Издали донесся очередной крик фермерши Мэй. Кан нахмурился.
Точно ничего?
Я развязала узел на перепачканном платье, и подол тут же разошелся веером.
Всего лишь поставила у двери фермерши Мэй ее пугало. Мы его только немножко подвинули!
Кан усмехнулся. Идлиси нервно кусала ноготь большого пальца, как будто боялась, что фермерша Мэй в наказание изобьет нас лопатой.
Заложив руки за спину, я покосилась на Кана.
А у тебя как дела?
Лучше, чем будут у некоторых, его внимание вернулось к крыше.
Я пожала плечами.
Маме все равно, что я делаю.
По крайней мере, в последнее время. Она начала отдаляться от меня после моей помолвки. Иными словами, она теперь считает, что я больше не ее забота. Иногда я сравнивала себя с коровой, у которой закончилось молоко и сейчас занимает место на заднем дворе, пока ее не продадут на мясо.
Я не тебя имел в виду.
Идлиси принялась грызть ноготь уже на указательном пальце.
Я вздохнула. Обо мне-то мама не волновалась, а вот семнадцатилетней Идлиси еще предстояло подыскать пару. Среди местных почти не осталось холостяков, и отец, будучи смотрителем собора, не любил надолго отлучаться от деревни, даже для того, чтобы устроить будущее средней дочери. Ему придется скоро начать поиски, однако время еще оставалось: сестра сможет выйти замуж только через три года.
Внезапно по округе разнесся лающий голос матушки. Разумеется, она поняла, что мы спрятались в моем будущем доме больше-то особенно негде.
Идлиси Вендин! мама приближалась к проему, в котором вскоре будет входная дверь. Кан сочувствовал нам. Сестра со слезами на глазах сердито посмотрела на меня, прежде чем выйти. Я последовала за ней.
Теперь ты донимаешь фермершу Мэй? А? мама выглядела утомленной, морщинки вокруг глаз углубились. Ты уже взрослая для таких шалостей!
Мы никого не донимали, сказала я в слабой попытке оправдать наш поступок. Просто перенесли пугало с одной стороны дома на другую. И можем вернуть обратно.
Непременно вернете! Мама смотрела только на Идлиси. Она схватила бы ее за ухо, если бы Кан и, вероятно, некоторые деревенские не наблюдали. И сегодня больше никуда не пойдешь, займешься делами по дому, раз у тебя столько свободного времени.
Мне было невыносимо видеть, как сестра получает нагоняй, притом что мне и слова не сказали, хотя именно я придумала шутку и подбила на нее Идлиси.
Я встала перед ней, вынуждая маму обратить внимание на меня.
Я сама уберу пугало и помогу вам по дому, если вы настаиваете.
Матушка нахмурилась, глядя на меня, словно ее утомляло одно мое присутствие.
Почему бы тебе просто не оставить ее в покое? затем она обратилась к Кану: Извини, что мы ругаемся при тебе.
Кан добродушно улыбнулся.
Ничего, миссис Вендин.
Вздохнув, мама взяла Идлиси за руку, вынуждая меня отступить. Понурив голову, сестра последовала за ней домой.
Едва они ушли, Кан отложил инструменты.
Ты легко отделалась.
Я скрестила руки на груди.
Как обычно.
Я всегда отличалась от сестер. Как по мне, правила существуют для того, чтобы их нарушать и менять, если они мешают счастью моему ли иль чужому. Я хотела веселиться. Несомненно, поэтому-то родители и обручили меня в столь юном возрасте: во-первых, чтобы связать ответственностью, но также для того, чтобы перекинуть на кого-то другого бремя меня контролировать. Едва заключили соглашение, они перестали обо мне думать. Что бы я ни делала, я оставалась недойной коровой на заднем дворе, которая через окно наблюдает, как сестра вновь принимает удар за нее.
В следующий раз я не смогу взять ее с собой. Слишком болезненны последствия. Тогда я еще не догадывалась, насколько правдивыми окажутся эти слова и насколько огромная пропасть разверзнется между нами.
* * *
Я все-таки помогла Идлиси по хозяйству, когда мама отлучилась, пусть сестра на меня и дулась. Едва с делами было покончено, я заскучала и взялась за вышивку, хотя мне следовало закончить свое свадебное платье.
Вышивку я собиралась подарить Кану в качестве небольшого знака внимания, безделушки, которая, возможно, расположит его ко мне, ибо хотя Кан был человеком добрым, с кротким нравом, меня он не любил, в этом сомневаться не приходилось. Не так, как я успела полюбить его. Не так, как мечтала, чтобы меня любили. Он видел во мне скорее младшую сестренку, а не желанную девушку.
Я трудилась до захода Солнца. Хотя работа была закончена лишь наполовину, мне не терпелось показать ее Кану, поэтому, когда родители погасили свет, я улизнула из дома. Вышивка изображала Кана, сражающегося с драконом, только меч держал дракон, а огнем дышал Кан. Мне предстояло добавить ноги Кана, а хвост дракона оставался лишь наброском, но я так гордилась своей находчивостью, что захотела ему показать. Хотела его впечатлить. А еще хваталась за любой предлог увидеться с женихом, даже столь неблаговидный.
Итак, я галопом пронеслась через всю деревню к его дому, залезла на поленницу и тихонько постучала в окно комнаты, где он жил с двумя братьями. Его кровать располагалась ближе всего к окну, поэтому я не сомневалась в своей скрытности.
Однако за стеклом не появилась голова Кана, внутри не зажглось ни свечи. Я постучала вновь, пуще прежнего. Затем в третий раз.
Наконец тьму в окне прорезал свет, открылась форточка, но показался Тодрик, брат Кана всего двенадцати лет от роду. Он сонно заморгал, глядя на меня.
О, Селес! картаво произнес он. А его нет. Где-то в лесу.
Я удивилась.
В лесу?
Тодрик лишь пожал плечами и закрыл форточку: в воздухе ощущался легкий холодок, и мальчику явно не терпелось вернуться в теплую постель.
Обеспокоенная, я прижала вышивку к груди и обошла дом, вглядываясь в южный лес. На дворе стояла весна, листва пестрела зеленью. Все знали, что не следует гулять по лесу ночью там водились волки и различные божки, хотя последние попадались редко, так что Кан наверняка не стал бы далеко уходить. Я прошла по тропинке, утоптанной многими членами его семейства, миновала маленький алтарь Матушки-Земли и начала пробираться между деревьев до тех пор, пока кустарники вокруг не стали сгущаться. Я не успела зайти далеко в чащу, когда разглядела впереди свет от лампы и расслышала отдаленные голоса. Осторожно подобравшись ближе не слишком близко, чтобы меня не заметили, я, взяв вышивку в зубы, забралась на дерево для лучшей видимости.
Беседовали Кан и Аня, дочка ткача. Ничего удивительного, ведь эти двое дружили с пеленок, и я подозревала, что Аня питает к Кану нежные чувства.
Вот только я не думала, что они взаимны.
Она держала лампу, а он, низко наклонившись к ее уху, что-то шептал. Пару раз я уловила свое имя и заметила, как Кан нежно гладит Аню по щеке. Этим он и ограничился я знала, ибо сидела на том дереве долго, даже после того, как они разошлись. Их голоса были пропитаны сожалением, печалью и любовью, но я знала их обоих: для тайных свиданий у них слишком чистые души. Они не стали бы позорить своих родителей или разбивать мне сердце.
Однако после той ночи в лесу все пошло по наклонной.
«Он научится меня любить», твердила я себе вновь и вновь. Ведь я научилась любить его. Ему просто требовалось больше времени.
Я удвоила усилия. Приносила Кану вкусные обеды, смешила его и показала-таки свою вышивку. Я усердно трудилась над свадебным платьем, возможно, полагая, что если боги увидят мою преданность, то помогут отвратить сердце нареченного от дочери ткача.
Однако, стоило узнать правду, и уже нельзя было не замечать печали Кана всякий раз, когда мимо проходила Аня, и не видеть ее страданий во время полуденного богослужения. Их боль отражалась в моей душе. Вряд ли они заметили. Надеюсь, что нет. Ибо даже сумей я самоотверженно отпустить Кана, решение все же не за мной. Наши родители связали нас, когда мы были еще детьми, и Солнце засвидетельствовал. Они не потерпели бы расставания. Все приготовления были совершены, а наш дом почти достроен.
Я с нетерпением ждала новой жизни, когда Кан станет моим мужем, а по нашему скромному домику будут бегать малыши, которых я буду любить всем сердцем. Малыши, которых никогда не покину, даже когда они вырастут и обзаведутся собственными семьями. Я мечтала дать им все то, чего не смогли дать мне мои родители. Мечтала о месте, которое назову домом, и о людях, которых буду считать своими, а они меня своей.
Я старалась не задумываться, продолжит ли Кан смотреть на дочь ткача с тоской, даже когда у него на коленях будут сидеть наши дети. Смотреть на нее или на воспоминания о ней, случись ей уйти. Я старалась, и все же в те мгновения перед сном, когда разум наиболее восприимчив, эта горькая тревога становилась все сильнее, и меня одолевал страх.
* * *
До моего двадцатилетия оставалось всего несколько месяцев, когда Солнце протянул к нам свою длань и зажег факел на крыше собора шириной с лежащего человека и глубиной со стоящего ребенка, наполненный древесиной и маслом.
За все столетия, что собор присматривал за Эндвивером, факел ни разу не зажигали.