Тысячеликая героиня: Женский архетип в мифологии и литературе - Артамонова Ксения 4 стр.

Слова и деяния

Что есть «герой»? Этот вопрос встает перед нами снова и снова. Он занимает нас со школьной скамьи, мы возвращаемся к нему каждый раз, когда требуется определить наши культурные ценности и идеалы, проиллюстрировав их примерами выдающихся фигур прошлого: «многосветлого» Ахиллеса, хитроумного Одиссея, дерзкого Ананси или необузданного Сунь Укуна. Наш коллективный архив сюжетов, полный историй, мифов, притч, легенд и много чего еще, содержит множество образцов героического поведения, к которым мы обращаемся в поисках примеров для подражания. Научное сообщество предлагает нам бесконечное количество определений «героя»: помню, как студенткой я усердно записывала в тетрадь характеристики героев наподобие Геракла, чье величие было связано не столько с благими поступками, сколько с так называемой «преображающей энергией божественной искры». Один из ученых  знатоков героического описывал деяния подобных героев как пугающую комбинацию «милосердия и преступности», «невероятных приключений и позорных предательств», «триумфальных побед над врагами и безжалостного истребления невинных»{16}. На фразе про истребление невинных я слегка зависла, но, очнувшись, продолжила свой конспект.

С упорством прилежного ученика мы задаем себе этот же вопрос  что есть «герой»,  когда читаем газетные заголовки и слышим истории о тех, чьи поступки достойны одобрения, восхищения и уважения. «Нью-йоркский пожарный вынес медсестру из горящего здания». «Смотритель парка помог спуститься с горы изнуренному туристу, заплутавшему на коварном маршруте». «Мужчина вытащил водителя из машины после взрыва бензобака». Я надергала эти заголовки из новостей, но могла бы и просто написать «Салли»  и многие вспомнили бы пилота Чесли Салленбергера, который прославился успешной вынужденной посадкой пассажирского лайнера на Гудзон в январе 2009 г. после того, как попавшие в турбины птицы вывели из строя оба двигателя, и спас жизни всех 150 пассажиров рейса. Мы видим в героях не только ролевые модели, но и своих защитников. Их надежность действует на нас успокаивающе, вселяет уверенность, что благодаря их добрым деяниям наш мир может стать менее хрупким и более безопасным, более милосердным. Эти сильные, бесстрашные мужчины делают его лучше.

Наше слово «герой» происходит от греческого ἥρως. В печатном тексте на английском языке оно было впервые использовано в 1522 г. «Оксфордский словарь английского языка», авторитетнейший источник по словоупотреблению, предлагает несколько определений, первое из которых гласит: «Мужчина (в некоторых случаях женщина) со сверхчеловеческой силой, отвагой или особым дарованием, любимец богов». Примерно 60 лет спустя в одном из церковных документов впервые появилась и «героиня», а в 1609 г. британский драматург Бен Джонсон уже использует это слово в отношении женщин с «непобедимой и несокрушимой силой духа»{17}. «Оксфордский словарь английского языка» определяет «героиню» так: «женщина, совершившая отважный или благородный поступок; женщина, заслужившая восхищение и признание своими выдающимися качествами или достижениями». Невозможно вообразить, чтобы где-нибудь в этом определении появилась вставка «в некоторых случаях мужчина».

Герои  это сверхлюди, а героини  женщины, заслужившие восхищение и признание. Эти определения наводят на мысль, что, возможно, было бы разумно отказаться от термина «героиня» и сделать «героя» гендерно нейтральным термином для всех. А возможно, и нет. Как покажет эта книга, между героями и героинями есть существенные различия, и те качества, которыми они должны обладать, со временем меняются. Герои и героини выработали разные стратегии того, как добиться признания: одни в большинстве случаев делают ставку на свою невероятную ударную силу, а другие, в соответствии со стереотипом, действуют тихо и скрытно, но при этом умудряются находить творческие, глубоко вдохновляющие решения. В настоящее время наше представление о гендере, вероятно, будет расширено за счет включения небинарных, гендерно флюидных индивидов, однако это обстоятельство делает еще более важным понимание тех культурных сценариев поведения и жестких бинарных кодов, которые содержатся в мифах, легендах и сказках прошлого.

В книге «Герои», впервые опубликованной в 2018 г., актер и писатель Стивен Фрай пересказывает истории из времен, которые он называет «веком героев». Под этим термином он подразумевает Античность. Он уточняет, что будет описывать тех «мужчин и женщин, кто берет собственную судьбу в свои руки, отвагой, хитростью, дерзостью, прытью и силой совершает поражающие воображение подвиги, изгоняет ужасных чудищ и порождает великие культуры и династии, меняющие мир»{18} (он мог бы написать «в некоторых случаях женщин» в скобках, поскольку в большинстве его историй фигурируют мужчины и боги мужского пола). Читая книгу Фрая, я невольно задумалась, чем же занимались женщины, пока мужчины воевали с чудовищами. Из-за этого постоянного упора на победу, одержанную грубой силой, у меня в голове вдруг что-то щелкнуло, и я задалась вопросом, нет ли в наших мифах и преданиях каких-либо других форм героизма.

Я хочу обратить особое внимание на фразу Стивена Фрая «поражающие воображение подвиги», поскольку женщины очень долго были исключены из сферы публичных действий и сидели дома, пока мужчины ходили на войну и на работу  туда, где у них была возможность совершать отважные деяния, которые будут позже увековечены в нашем коллективном наследии. Философ Ханна Арендт, немка еврейского происхождения, пишет о том, что деяния  такие хрупкие и преходящие  забываются особенно быстро, поскольку существуют лишь в момент их совершения. Однако благодаря историям деяния сохраняются в культурной памяти и становятся источником вдохновения для будущих поколений, примером, которому мы должны следовать. Дань памяти отдается до тех пор, пока эта память сохраняется. Именно поэтому греки так ценили поэзию и историю, которые даровали героям бессмертие и берегли героические деяния от забвения{19}. В конце концов, только благодаря Гомеру мы до сих пор помним имена Ахиллеса, Гектора и Патрокла.

Слова и деяния: связь между говорением и действием, о которой пишет Арендт, наталкивает на определенные размышления, ведь героев с их искупительным призванием помнят в первую очередь благодаря «поражающим воображение подвигам», а не великим речам. Кажется, что красноречие у героев играет куда меньшую роль, чем эпичные деяния. Но, возможно, тогда существует гендерное разделение героического труда, при котором мужчины обретают славу и остаются в памяти народа за счет того, что они делают, а женщины  за счет того, что они говорят, рассказывают или сообщают? Объединение слов и деяний парадоксальным образом привлекает наше внимание к тому, что говорение и действие как аспекты героического поведения странным образом отделены друг от друга: все действие выпадает героям, а героиням зачастую остаются одни только слова, причем произносимые не публично, а в интимной, домашней обстановке.

Кто может проиллюстрировать магию слов (и то, как женщины используют их силу) лучше, чем Шахразада, героиня «Тысячи и одной ночи», сборника сказок разного происхождения  арабских, персидских, индийских, турецких и многих других,  составленного в Золотой век ислама? Эта книга, которую также иногда называют «Арабские ночи», спустя много столетий была переведена на английский язык: первое ее англоязычное издание появилось в 1706 г. Я еще не раз вернусь к Шахразаде на последующих страницах, но сейчас я хотела бы остановиться на героическом обещании, которое она дает своей сестре Дуньязаде. Шахразада вызывается стать новой женой тирана Шахрияра, который был так разгневан неверностью своей бывшей супруги, что убил ее, а заодно и всю ее развратную свиту. Дабы заглушить постигшее его унижение, Шахрияр придумывает невероятный по своей жестокости план: каждый день брать себе новую жену, а потом, на следующее утро, ритуально ее обезглавливать. Но у Шахразады имеется план спасения. Она говорит своей сообщнице-сестре, что начнет рассказывать историю  «что-то, в чем будет, с соизволения Аллаха, наше освобождение»,  и царю придется отказаться от своей затеи{20}. Слова  ее оружие, и она собирается сплести их в такое количество историй (их потребуется тысяча и одна  в данном случае вполне конкретное, а не абстрактно-бесконечное число), которое позволит ей избежать смерти и трансформировать окружающую ее культуру. Шахрияр действительно попадается на эту удочку, прекращает творить насилие, делает Шахразаду своей царицей, и они живут «долго и счастливо» с тремя сыновьями, рожденными от их ночных свиданий. Шахразада, будучи одновременно плодовитой сказительницей и фертильной партнершей, переиначивает этот мир и открывает в нем возможность для искупления, трансформации, восстановления нормального течения жизни и здоровой преемственности.

Э. Дюлак. Иллюстрация к сборнику «Тысяча и одна ночь» (1907)

Шахразада переносит в пространство спальни искусство сказительства и использует его, чтобы покорить царя. Она убеждает его, что казни не усмирят его гнев и не утолят его жажду мести. Сегодня женщины тоже прибегают к сказительству, но иначе  они не пытаются увлекать и воспитывать слушателей повествованием о вымышленных событиях, а рассказывают реальные истории из своей жизни, весьма убедительно перечисляя перенесенные ими обиды и издевательства. Как показали новостные заголовки последних лет и движение #MeToo, истории  это мощное оружие для борьбы с разными формами социальной несправедливости и средство для исправления тех видов злоупотреблений, которые стремилась устранить Шахразада. Невозможно отрицать, что нарратив свидетельского показания обладает огромной силой, способной уличить, обвинить и осудить человека на суде общественного мнения, и эта внесудебная инстанция может сработать весьма впечатляющим образом, подвергнув виновного наказанию более суровому, чем предусматривает законодательство государства. Подобные свидетельства  рассказы о пережитом, где раскрывается совершённое зло и нанесенный ущерб,  приобрели в последнее время беспрецедентно большой вес и имеют тот же характер социальной миссии, который некогда побудил Шахразаду рискнуть собственной головой, чтобы спасти жизни других женщин. Героини сказок постоянно использовали эту стратегию в своих изобличительных рассказах, которые встречаются не только в англо-саксонском и европейском фольклоре, но и в устной традиции всего мира. Речь о тех самых «бабкиных сказках», которые были дискредитированы и списаны в утиль как недостойные внимания небылицы.

Когда Джозефа Кэмпбелла спросили, в чем суть героического странствия женщины, можно ли считать его таким же, «как у мужчины», он ненадолго задумался. «Все великие мифологии и большинство мифологических сказаний мира представлены с мужской точки зрения»,  признал он. Взявшись писать «Тысячеликого героя», он хотел включить туда и «женщин-героев», но обнаружил, что искать их надо в волшебных сказках: «Женщины рассказывали их детям, и потому, как вы сами понимаете, точка зрения здесь совсем иная»{21}. В сказках мы не только видим мир глазами женщин, но и слышим женские голоса. Их не было слышно в мифах, которые сочиняли и исполняли поэты-сказители, но они отчетливо звучали в историях, которые женщины рассказывали не только детям, но и всем тем, с кем вместе шили, пряли, готовили еду, стирали одежду и занимались прочей работой, которая традиционно считалась женской.

Дж. Баттен. Иллюстрация к сказке «Мистер Фокс» (1890)

Сказки часто указывают на силу, заключенную в словах и историях. Язык может довести до беды, но может и спасти от страшной участи. В британской сказке «Мистер Фокс» девушка по имени леди Мери использует изобличительную силу нарратива и рассказывает историю для того, чтобы раскрыть в ней правду. В эту сказку встроен поучительный пример того, как история может послужить инструментом восстановления социальной справедливости. Мистер Фокс, богатый и красивый мужчина, сватается к леди Мери, и та решает посетить до свадьбы замок жениха и посмотреть, как он живет. Замок мистера Фокса, с его высокими стенами и глубоким рвом, кажется неприступным, но леди Мери, будучи «храброй девушкой», проникает в него и осматривает покои. Над одной дверью написано: «Дерзай, дерзай, но не слишком дерзай, / А не то узнаешь горя непочатый край». Леди Мери, конечно, дерзает, и узнает непочатый край горя, обнаружив в замке Кровавую комнату: «и что же она увидела  скелеты и залитые кровью мертвые тела прекрасных девушек». Когда в замок возвращается мистер Фокс, который тащит за собой прекрасную девушку, леди Мери прячется за винной бочкой и становится свидетельницей того, как мистер Фокс отрубает девушке кисть руки с бриллиантовым перстнем на пальце. Отлетевшая рука падает леди Мери на колени и становится тем доказательством, которое необходимо ей, чтобы выдвинуть обвинение против своего жениха, в одночасье превратившегося из партнера во врага{22}.

Вот как заканчивается одна из версий этой сказки:

Предъявив доказательство, леди Мери без труда убеждает своих родных и друзей покарать злодея. Безобидная форма рассказа о сне, атмосфера праздника и благосклонные слушатели позволяют ей говорить открыто, не сомневаясь, что ее спасут и избавят от страшной доли. Представив истину в виде сна  то есть чего-то нереального, не воспринимающегося как факт,  леди Мери находит в себе смелость рассказать об ужасах, которые творятся в замке мистера Фокса, а затем предъявляет вещественное доказательство, жуткий маленький трофей, подтверждающий, что ее «сон» на самом деле описывает страшные события, которые случились наяву. Эта сказка воспринимается буквально как стародавнее руководство к действию для жертв сексуального насилия и неосмотрительного замужества. Она одновременно подает пример восстановления социальной справедливости и напоминает о том, что для подтверждения ваших заявлений может потребоваться вещественное доказательство.