Следует сказать, что по тем временам в лаборатории С. В. Конева сложился уникальный коллектив амбициозных, творчески активных сотрудников. Сам Сергей Васильевич задавал тон. Будучи выдающимся биофизиком с энциклопедическими знаниями, хорошей памятью и обостренным научным чутьем, он поощрял соревнование, вовремя подправляя и ориентируя сотрудников в нужном направлении, поддерживал творческий климат в лаборатории. Все это способствовало научному прогрессу. Сотрудники лаборатории Е. А. Черницкий, С. Л. Аксенцев, В. М. Мажуль и я, защитив кандидатские диссертации, впоследствии стали докторами наук, были у С. В. Конева ученики кандидаты и доктора наук работающие в других учреждениях.
Защита моей кандидатской диссертации состоялась в 1968 г. в Московском государственном университете имени М. В. Ломоносова (МГУ). Тогда в СССР функционировало только два совета по защите диссертаций по специальности «биофизика», в МГУ и Институте биофизики Академии наук СССР (АН ССР) в г. Пущино Московской области.
В моей научной посткандидатской судьбе положительную роль сыграли две стажировки в ФРГ. Первая состоялась в Институте биохимии Майнцского университета, в лаборатории профессора Клауса Дозе, известного фотохимика и фотофизика белков, очень близкого нам по направлению своих исследований, а вторая в Институте биофизической химии общества Макса Планка (г. Геттинген), в лаборатории профессора Манфреда Эйгена, Нобелевского лауреата по биофизике короткоживущих процессов в биологических системах. С М. Эйгеном я познакомился во время первой стажировки в ФРГ, и он пригласил меня поработать с ним. В Геттингене я познакомился с профессором М. Эпплбери, работавшей в области биофизики зрительной рецепции, и доктором Энтони Уоттсом, специалистом в области ядерно-магнитно-резонансной спектроскопии белков и биологических мембран, который очень интересовался фоторецепцией. Тогда я стал задумываться о зрительной рецепции. Ведь в зрительном анализаторе происходили физиологические фотофизические реакции, они были локализованы в молекуле ретиналя хромофоре родопсина. Эти исследования качественно отличались от тех, которыми я занимался ранее повреждающим действием УФ-света на белки и биологические мембраны. Речь шла о ключевом фотозависимом процессе жизнедеятельности. Профессор М. Эйген поддержал мои намерения и планы работы во время стажировки, в результате появилась серия работ в этой области.
В 1977 г. я приступил к оформлению докторской диссертации, защита которой состоялась в городе Минске в Институте фотобиологии АН БССР. Так сложилось, что в эти годы директор нашего Института Александр Аркадьевич Шлык, выдающийся физиолог растений, биофизик, член-корреспондент АН СССР, серьезно заболел и мне предложили в 1982 г. пост его заместителя по научной работе. У меня с Александром Аркадьевичем сложилось нормальное деловое взаимодействие, так как у нас отношение к науке было одинаковым. А. А. Шлык был предан Институту и науке и все делал для ее прогресса. При нем Институт приобрел мировую известность. С Александром Аркадьевичем я проработал, к сожалению, недолго. В 1984 г. он ушел из жизни.
Мне предложили должность директора Института. Как я осознал позднее, это был не подарок судьбы, а испытание на меня была возложена большая ответственность за Институт и его коллектив. Я часто ловил себя на мысли: не уверен, справлюсь ли. В эти же годы началась перестройка, появились первые признаки демократизации: гласность, выборность руководства, необходимость прозрачности принятых решений и т. д., чего не было в предыдущие годы. При всей привлекательности дискуссионного компонента в работе Института на фоне появления новых объективных трудностей, которые вынуждена была преодолевать наука, он мало помогал решению ключевых задач, стоящих перед учреждением, сохранению коллектива и высокого уровня исследований. С 1981 г. я начал сотрудничать с кафедрой биофизики физического факультета Белгосуниверситета, где проработал по совместительству в должности профессора до 2019 г. В течение первых лет руководства Институтом я уяснил для себя несколько правил, которыми и руководствовался в будущем: нужно хранить и поддерживать научные и человеческие традиции, которые сложились в коллективе в течение десятилетий; что-либо менять в работе института можно только после глубокого и всестороннего анализа, чтобы сделать в наиболее оптимальном варианте. Скоропалительные решения очень негативно воспринимаются коллективом. Критика предшественников, как правило, ничего конструктивного не дает. С самого начала моей директорской деятельности я ощущал активную поддержку Президента АН БССР Николая Александровича Борисевича, вице-президента АН БССР Александра Семёновича Махнача, руководителей белорусской биологической науки Леонида Михайловича Сущени, академика-секретаря Отделения биологических наук (19821992), впоследствии ставшего президентом АН БССР (19921997), и Любови Владимировны Хотылёвой, директора Института генетики и цитологии АН БССР (19711994), академика-секретаря Отделения биологических наук (19921997). Л. М. Сущеня и Л. В. Хотылёва выдающиеся ученые и организаторы науки, ставшие в научной среде эталоном для оценки деятельности ученого.