У него там центробежная сила действует. Радиус все время расширяется, от центральной фигуры, от Младенца. В то время как, по существу, все наоборот.
У вас движение центростремительное. В стихе 89-го года это выражено недвусмысленно, хоть и парадоксально: «трех лучей приближенье к звезде», а не движение лучей от звезды.
Совершенно верно. То есть я не хочу сказать, что я прав. Но так мне кажется, да?
Ваш подход к евангельским темам, вы говорите, общехристианский, но сосредоточенность на Рождестве уже некий выбор. Ведь в западном христианстве именно это главный и любимейший праздник, а в восточном Пасха.
В этом-то вся разница между Востоком и Западом. Между нами и ними. У нас пафос слезы. В Пасхе главная идея слеза.
Мне представляется, что главное различие в западном рационализме и восточной мистичности. Одно дело родиться, это каждому дано, другое дело воскреснуть: тут чудо.
Да, да, это тоже. Но в основе всего чистая радость Рождества и
и радость через страдание.
И радость через страдание. Поэтому у Пастернака куда более сногсшибательные стихотворения стихи о Распятии, про Магдалину. Это замечательные стихи, совершенно фантастический там конец. Тут мне есть что сказать. У Пастернака, этого поэта микрокосма, как ни странно, в рождественском стихотворении и в двух про Магдалину все движение противоположное его натуре, тому, с чем мы всегда сталкиваемся у него. В евангельских его стихах движение, я уже говорил, центробежное. Настолько, что он выходит за пределы доктрины. Например, когда он говорит: «Слишком многим руки для объятья / Ты раскинешь по концам креста».
Тут, конечно, слово «слишком» как бы слишком.
Это, если угодно, ересь. Но здесь сказывается центробежная сила стихотворения. Чем замечательна изящная словесность что при использовании религиозного материала метафизический аппетит поэта или самого стихотворения перерастает метафизический аппетит доктрины как таковой. Вот в «Магдалине» что происходит? Согласно доктрине, Он воскресает. Но стихотворение само диктует, строфы накапливаются и обретают массу, которая требует следующего движения, расширения.
Доктрина по определению сужает, ограничивает.
В ее пределы стихотворение не укладывается. То же самое происходит, скажем, с «Божественной комедией» это мир куда более огромный, чем задан темой.
Но в «Рождественской звезде» у Пастернака такого еретического выхода за пределы нет.
Там другое расширение. Я думаю, что источник этого стихотворения тот же, что и мой, а именно итальянская живопись. По своей эстетике стихотворение мне напоминает Мантенью или Беллини, там все время такие круги идут, эллипсоиды, арки: «Ограды, надгробья, оглобля в сугробе / и небо над кладбищем, полное звезд» вы слышите их во всех этих «о», «а», «об». Если сопрягать с отечественной эстетикой, то это, конечно, икона. Все время нимбы строятся расширяющиеся. В рождественском стихотворении у Пастернака вообще много всего и итальянская живопись, и Брейгель, какие-то собаки бегут и так далее, и так далее. Там уже и замоскворецкий пейзаж. Саврасов проглядывает.
Грачи во всяком случае есть: «Гнезда грачей и деревьев верхи».
Источником этого цикла у него и источником, до известной степени, его обращения хотя я позволяю себе уже совершенно непозволительные вещи: гадать по поводу его религиозных ощущений, я думаю, источником была прежде всего итальянская живопись. Вполне возможно, книжка с иллюстрациями.
Вроде той, на которую смотрели вы?
Ага, ага. Но вполне возможно, что я и заблуждаюсь.
В XX веке был еще русский писатель, вплотную занимавшийся евангельским сюжетом, Булгаков.
Этот господин производит на меня куда меньшее впечатление, чем кто-либо.
Чем кто-либо из трактующих эту тему?
Чем кто-либо из известных русских прозаиков. Это относится ко всему, за исключением «Театрального романа». Что касается евангельских дел, то это у него в сильной степени парафраз Мережковского и вообще литературы того времени. Лучшее, что я могу сказать, хороший коллаж. И потом, в этих делах Булгаков чрезвычайно себя скомпрометировал своими развлечениями с чертом.
А кому, по-вашему, в русской литературе удавалась евангельская, библейская тема?
Сологубу, может быть. Замечательные переложения у Ломоносова, Тредиаковского. Но вообще так сразу я не упомню. Вот Пастернак, конечно. Но в целом прикладной, так сказать, традиции в нашей изящной словесности вроде нет. Религиозные дела были опосредованы самой жизнью, составляли часть жизни и, возможно, не приходило в голову садиться и писать стихи на конкретный праздник. С пасхальными стихами у нас, правда, получше.
Иосиф, в своем эссе «Путешествие в Стамбул» вы высказались довольно определенно в похвалу многобожию по сравнению с монотеизмом, выводя из этих категорий соответственно демократическое и авторитарное мировоззрение и общественное устройство. Напомню ваши слова: «В сфере жизни сугубо политической политеизм синонимичен демократии. Абсолютная власть, автократия синонимична, увы, единобожию».
Я и сейчас придерживаюсь тех же взглядов. Я вообще считаю, что конфликт между политеизмом и монотеизмом, может быть, одно из самых трагических обстоятельств в истории культуры. Я думаю, такого конфликта особенно если учесть форму, которую он принял, по существу нет. Было два или три человека в мировой истории, которые старались с этим каким-то образом совладать. Был Юлиан Отступник, а в стихах нечто подобное пытался осуществить Константин Кавафис. У него шесть или семь стихотворений про Юлиана Отступника. Для греков идея Троицы была как бы досадным сужением всей амплитуды.
Поредевший Олимп?
Что-то вроде. Упрощенная метафизика.
Простите за интимный вопрос: вы человек религиозный, верующий?
Я не знаю. Иногда да, иногда нет.
Не церковный, это точно.
Это уж точно.
Не православный и ведь не католик. Может быть, какой-то вариант протестантства?
Кальвинизм. Но вообще о таких вещах может говорить только человек, в чем-то сильно убежденный. Я ни в чем сильно не убежден.
Или сильно убежденный, или совсем беспардонный.
Скорее я себя зачислю в эту последнюю категорию, нежели в какую бы то ни было из предыдущих. В протестантстве тоже много такого, что мне в сильной степени не нравится. Почему я говорю о кальвинизме не особо даже и всерьез, потому что согласно кальвинистской доктрине человек отвечает сам перед собой за все. То есть он сам, до известной степени, свой Страшный суд. У меня нет сил простить самого себя. И, с другой стороны, тот, кто мог бы меня простить, не вызывает во мне особенной приязни или уважения. Когда я был моложе, то пытался со всем этим в себе разобраться. Но на каком-то этапе понял, что я сумма своих действий, поступков, а не сумма своих намерений.
1996
Петр Вайль
Рифма Бродского
Со смертью Иосифа Бродского возникло ощущение пустоты, зияния словно в одной строке сошлись под яд гласные звуки, превращая строку в крик или вой. политических, социальных, художественных потрясениях нашего времени он был опорой, неким парижским метром. Мы знали, что есть Бродский, и Бродский пишет стихи. Все, казалось, более или менее в порядке с русской культурой, пока он в ней. Разумеется, он в ней остался и останется. Дело не в нем, а в нас. Мы остались без него. Как-то давно Бродский написал: «Отсутствие мое большой дыры в пейзаже/ не сделало; пустяк: дыра, но небольшая». Это «Пятая годовщина» 77-й год. Уже тогда утверждение было неверно тем более сейчас. То есть неверно ни в ту, ни в другую сторону. Либо дыра огромна не залатать ничем и никогда, либо ее нет вообще потому что из отечественной словесности Бродский не уходил: его хватало на две литературы.