Что задавит? Кого?
Кирьян Егорыч стоит на коленях, руки его по локти в бауле. Они там, чтобы найти Игги Поппа. В бауле?
Ну да: притянуть и чмокнуть Игги в губбы. А Поппа тупо отметелить.
Не верьте, детки, тому, что иногда мерещится взрослым.
Дааа! Русские страстно любят Америку. Могут через океан, а могут через Северный полюс. Есть и подводные пути.
В ответ Америка обожает русских.
Стой, завопил Бим, поворачивает! Во! встал.
У него.
Чухчух.
Поезд! БлинЪ! Браво. Паровоз!
Егорыч окостенел со страху: сумасшедший дом изнутри он никогда не видел.
Секс в дурдоме не играет никакой роли. Не надо нам тут заливать.
Бим, матом (тут перевод): «Ёпт меня! Пыхпых. Пар! Рельсы! У нас тут рельсы, Кирюха Вокзай, дверь! Видишь? Менты кругом! Чаво тут?»
Где? дурдом на прогулке резинкой тянется.
Школьники, если школа рядом, поставляют придуркам бухло и наркоту.
Стреляют! Кепку! Кепку брось! Дырявая! Бежим!
Где, не вижу? Егорыча малёхо отпустило. Поозирался для виду, успокойся, нету тут поезда.
Вокзай! крикнул Бим, вокзай!
Какой ещё вокзай?
Вагоноуважаемый, Глубокоуважатый! вот такой.
Белены объел во что бы то ни стало мне надо выходить
И прикусил язык: «Нельзя ли у трамвала Вокзай остановить?»
Бим не дурак.
И придурки не дураки: но им и барыгамшкольникам всё равно жопа.
И Биму жопа если он, если он Много этих если.
Благодарствуем покорно: ларчик с Пандорой не может так вот просто. Захлопнуться, типа.
Правда семейного предательства всё как в реальной жизни.
Как в Совке. Как в прави
Чуть не выплыл наружу утопленник, коллективом утопленный.
Всё это так погано, что иным хочется уйти в мир сновидений и прочих грёз.
Вот он! И Бим показал в среднюю точку прострации, в дырь окна, откуда выехал раздвоившийся, нет растроивший, нет, больше, больше как гусеница трактора, как поезд мохнатый, чифиря ошмётки, штыками ощерен, встречают фуражки, ждут пилотки.
Добрая военная игрушка на кровавом мосту. По кругу ездит.
Бимовский же паровоз полез на стену, лже паровоз со стены на потолок, легче мухи он.
Бим, ты сдурел! Мы под Казанью. Тут Волга. Свияжск видно. А рядом М7 наша, полутрезвый Егорыч пунктуален. Ему градус ум не отбивает. Ему градус честь и совесть эпохи!
Да вот же, вот, орал Бим, на стене. И на потолке полхвоста. Окружают. Пощупай. Вагоны! Зелёные! Гринпис!
Егорыч пощупал воздух: пусто в нём: «Знаешь как переводят стрелки селёдки Гринпис я на нём собаку как этого Гришковца8»
А в нём девки, не видишь, что ли? Вот, в тамбуре. Девкиии! А вы куда едете? и Бим протянул руки в сторону девок: «Сюда, сюда, девоньки мои, хорошечки, золотки!»
Бабёнки для него что бздёнки, как то, что он сейчас ощущает, как кокс, как дорожка, как радость белобрысая в паху.
Голые напрочь и пригожей некуда девки столпились в настежь открытых тамбурах. Грустные и белые девкины лица со сплющенными носами прилипли к окошечкам. Молчат и голые, и сплющенные. Окошечки и носы не желают беседовать с Бимом. Их носы говорят «хрюхрю».
Не вижу никакого поезда, заладил Егорыч, не вижу, и провёл следственный эксперимент: пощупал обои и дёрнул портьеру:
Не вижу. Пусто!
Попробовал представить паровоз. Не получается легко как у Бима. Вообще не получается: исчезла фантазия, а ещё в писатели пишется: мало, видать, курнул.
Совсем, совсемприсовсем забыл Егорыч, как выглядит железный, нет чугунный, нет фашистский паровоз.
О, этот чёрный кошмар маленького мальчика, крольчонка, зайчика Кирюши вскорости Егорыча. Это ночное проклятье с вонючими колёсами, красными, скользкими, в три Кирюшиных, в двадцать три крольчоночьих роста!
«Мама, зачем по ним стучит дядя?»
«Почему молотком?»
А этот наводящий оцепенение рык! А череподробилки коленчатых валов: «Маама! Не хочу на вокзал! И в Джорск не хочууу».
Хорошо, что жив Склероз. Спасибо, милый Склероз, что затолкал этот ужас на дно воспоминаний взрослого Егорыча.
А ещё страшно подумать взрослый Егорыч забыл, как выглядят голые девки. Взрослые бабы В бане Нет, ну что вы, это другое.
Кто был последней в бане? А, вспомнил, Маленькая Щёлочка. Давненько, давненько не тёр он Маленькую.
Пиво с водкой лишают фантазии. А из пользы ничего. Если не считать болтливости. От которой толку никакого. Вообще. Лишь разве что баб повеселить.
Но от голых девок Егорыч, ейей бы, не отказался.
***
Ну и дурак, сказал Бим, глядя на дядикирюшины мытарства, не там щупаешь.
Бим, а, может, вызовем местных? Мотельто, помнишь, как наш называется? С большим намёком наш мотель! выдвинул здравую мысль Кирьян Егорыч. И подмигнул.
Видимо, не угадал. Так как Бим, с чегото обидевшись, не ответил ни словом.
Измученный 3Dвидением чайников и паровозов с вокзаями он объявил себя уставшим в усмерть.
Снял трусы. Это его конёк спать без трусов (как с автоматом на предохранителе, когда в окопе), но обязательно в майке. Как маленькая, бля, игрушечная девочка в засаде, против снайперагромилы наш нежный БимРозовое Яичко.
И не с первой попытки, но таки примостился: на предназначенное для двоих (выглядит попидорасьи, конечно) спальное место.
Развалился по диагонали.
Егорыча финт возмутил: «Бим, а ято как?»
Плювать. «Ты же вумный, Кирюха», сказал Бим, дюже вумный. Решай сам.
Для размещения егорычева тела Бим оставил острый прямоугольный треугольник, большой катет которого свешивается с края.
Тут у тебя резерв, вот что сказал егорычевый товарищ Порфирий Сергеич Бим.
Ну и козлик же ты, Бим!
***
Бим сравнил игру мозга все эти паровозы и девок с реалиями. С кряхтеньем подтянулся к изголовью. Ещё раз ткнул пальцем в стену, и тут же отдёрнул, будто сильно обжёгся.
Не судьба поросёнкам жить! сказал.
Поворочавшись, свернулся калачом. Натянул майку на колени. Вышли костлявые сиськи. Явил миру оттарахтевшие компрессором по шахтному назначению, многолетние, но молодцеватые на вид кокихихи. Видать, в живой и мёртвой воде парил. Наш принц старожилистый.
Нет, Карл, не для вашей фабрики сюжетец, сказал Егорыч, наблюв картинку, прости и ты, Густав. И не стал фоткать представленный перформанс. Не конкурс тут на приз Дома Фаберже.
Эпизод 6. Четвёртый квартет БимаБартока
Мотель преисполнился бимовским храппеджио.
Раскатились по койке розовые шарики, поник нефритнебрит пингпонг.
Побежали тараканы кто куда, не вынеся психоделической музыки 100 тире 500 герц от маэстро Бима.
***
Allegro напомнило Егорычу детство скрип колодезного вала, далекий перестук товарного поезда, затем бурчание живота проказника, наевшегося фруктов в соседском саду, и, наконец, встревоженное кудахтанье курицы, до смерти напуганной скотчтерьером9.
***
Старый паровоз, отдохнувши в ресторации, подобрел.
***
Вторая, недлинная часть на всём своём протяжении была наполнена гудением ноябрьского ветра в телеграфных проводах.
***
Вагоны поужинали, пообедали и позавтракали в станционном буфете.
***
Третья часть началась с собачьего воя в ночи, продолжилась хлюпаньем дешевого ватерклозета, перешла в слаженный храп солдатской казармы незадолго до рассвета и завершилась скрипкой, имитирующей скрип несмазанного колеса у тачки.
***
Именно в таком порядке.
Бухнули по чарке кроватные ноги и стали топтать пол: чечётка, сабантуй, плясовая. Это Биму.
***
А Егорычу четвёртая часть напомнила звуки, которые он издавал от скуки в возрасте шести лет, растягивая и отпуская кусок резины.
***
Велика и прекрасна Россия! И всё, что на ней, резиновое, и всё что над ней, и над Егорычем, и над Егорушкой из Степи, и над Бимом козликом, всё жвачкообразного, америкосного вида ничто не испортит России: силушек не хватит.
***
Исчез потолок, выставив напоказ мерцающие точки тёмного татарского неба.
***
Множество звёзд и три Луны со спутниками бомбардировали Бима.
***
Проститутки отплюснулись от поезда вглубь стены и встали в очередь.
***
Бим был главным Красным Фонарём.
Белые заходили в ухо Фонарю.
Чёрные чесали Красному тестикулы.
Гурьба третья сосала огромную с Эйфелеву башню сморщенную вервь.
***
Кирюха, у тебя тоже так? спросил Бим, привстав на локоток. Жажда секса пробила дрёму видений.
Чего говоришь?
Ты кого трахаешь? НотрДам или Парижскую Мать? и снова упал.
И, наконец, пятая часть бимовского квартета безошибочно напомнила Егорычу шум деревни зулусов, которую ему довелось наблюдать на Международной выставке в Глазго. Никогда Егорыч не думал, что доведется услышать его вновь. На заднем же плане к нему примешивался пронзительный визг шотландских, блин, волынок
***
Егорыч приблизился к дедушке Биму.
Устал Бим и обездвижел.
Отрежь ему писюн не заметит. Не поступает в половой механизм тестостерон. Органическая химия жжёт Биму мозг.
Егорыч вгляделся в ставшее незнакомым, совсем болотное лицевое имущество коллеги.
Бим теперь Небим. Он Неб. От неба, от небес, от херувимов.
Ракушечного вида глаза Неба закрыты. Углы уст Неба испускают пузыри. Предпоследнее биение лёгких Неба тужится меж щёк жертвами абортария.
Но, закончился страдальческий концерт Неба.
Вместо звуков человека выскакивают «пфшыкшы» котёнка, во сне которого следит за своим хвостом и лижет самое себя хотящая отрады кошкамать, она же майская блудница.
В комнате, освещённой экономным грибомночником и озвученной бимовской храппфымузыкой стало одиноко и тошно.
Скушно Егорычу. Не нравится ему клавесин каннабисной починки.
И он выключил моргающий волнами TV.
Вознамерившись снять сливки с новостей, минут через десять вспомнил о нём снова. Оживил все программы.
Теребя брючину, искал порноканал. Нашёл развод на бабло.
Отключился. Кинул пульт.
Вытащил из баула утреннюю сменку.
Улёгся в границах выделенного треугольника, предварительно закутавшись в одеяло.
Подумав ещё, встал.
Воздвиг между собой и Бимом барьер из кресельных подушек вавилонской этажности.
По опыту предыдущих ночёвок в одной постели с Бимом чёрт бы побрал эту экономпоездку! с вечно ворочающимся Бимом, с Бимом ярко красной ориентации, на этот раз гарантии были нужны как никогда.
Картинка Поздеева: «Еле живой калач с омертвевшими яйцами». Это Бим. И «Костлявый кокон со сложенным втрое мужчиной». Это Егорыч.
Прижаты позвоночники к Вавилону. Два позвоночника, куча рёбер. И ни одной грани, ни одного угла. Такая у людей бестолковая, такая обтекаемая геометрия.
Застыли в статуарной неподвижности шорского мрамора герои бестселлера всех времён и народов Бим и Егорыч.
Вот таким будет им памятник на родине, веселее некуда: от скульптора Тритыщенки, пусть он их переживёт. Чтобы воплотить.
А пока что тёмно и грустно в Тартарарырии запчасти русской географии.
Эпизод 7. Утренний.
Если в Париже Бим будет спать без трусов, то, Ксаня, ты сам с ним спи. А я, чтоб мне не говорили, предпочту страдать на полу.
Чего?
Или на французском балконе почивать, сказал юморной с утра Егорыч. Он бодр как тот ослик навьюченный дерьмецом в Эквадоре что ли.
На французском балконе не сможешь. Вспомни сам, что такое французский балкон.
Я смогу. Даже стоя. Как утренний дайджест буду
Чегочего? Как это?
Стоять буду. Сидеть на горшке буду. Мокнуть в душе. Думать романус буду. Срочную статью в номер. Ссать буду ходить всю ночь, блин. И облегчаться, блин, через полчаса.
Всё сказал?
Лишь бы не с Порфирием. В одной койке, бля Обжиматься!
Брось!
Нахер мне такие путешествия. Я и подумать не мог В машине лучше! Будешь давать мне ключи и
Не даст Ксан Иваныч ключей.
Приедем в Париж, покажешь свой способ. Если там будет, конечно, французский балкон.
Я смогу.
Ну и смоги. А я буду спать почеловечьи. В койке.
Тут снова вопрос, тем, кто тут не в первый раз: как это можно чтобы втроём, да почеловечьи? Не сочетается.
С Бимом почеловечьи не получится, фыркнул Егорыч.
У нас экономпутешествие. Чего ж ты хотел?
Гуманизму хотел. Побратски чтоб. А не экономии. На физическом здоровье, сказал Егорыч, дурдом! Какого хера я поехал!
Дак вернись. Никто не держит.
Да ладно, шучу я.
Вот и я говорю, нечего из пустяков шум ворошить.
Ксан Иваныч удовлетворён разрядкой спального конфликта.
А также: жизнь и дружба изза такой ерунды, как попытка эвтаназии, обыкновенно не заканчиваются.
О братьях Поссыве и Посраве
«Говорят, я был здорово накурен, когда вёл церемонию «Оскара». Но это чушь, конечно. Я был под героином».
Джеймс Франко
Порфирий Бим с утра вроде развалины.
Герои такими не бывают.
Собственно, он и не особо в курсе, что пару месяцев назад (на родине) его записали в главные герои, ну или в помощники главного героя, каковым этот деревенский парвеню10 Егорыч, разумеется, назначил сам себя. Впрок.
Собственно, Бим заранее знал, что Егорыч ни хрена не напишет. Поманул (во весь экран кот «манул») товарищей и всё. Все его обещания это лапша и фейк, обманка крупнорогатая, золото дураков: ну какой из Егорыча писатель?
И сам себе Бим отвечает: «никакой. Никто он. Ну, или Некто».
Кстати: недавно это имя мы уже слышали.
Собственно, на мягкого героя (пластилинового, картонного, среднего плана) Бим ещё согласен, а на главного не подписывался: вот ещё: для этого же трудиться надо держать себя в руках и всё такое. Нетушкинетушки!
Кроме того, кто бы ему сообщил, что именно в эту минуту КАКИЕТО ТВАРИ снимают с него портрет?
На такого варёного и беспомощного, как он сегодня, можно написать сатиру, в лучшем случае пасквиль. и, вероятно, так и напишут о нём пасквиль. Причём, в самом неприглядном виде, в таком неприглядном, что все бимовские родственники жёнка там, детки возненавидят писаку Егорыча, как лютого своего тут можно употребить гиперболу «враг» в родительном падеже: когочего? врага, вот чего. «Врун» и «враль» тут не годятся слишком слабо.
Можно побить Егорыча, если реализует подлость Розгами, например, и чтобы самим поучаствовать.
«Или обвалять в перьях. Такой приём моден в Америках. Был. Во времена Марка Твена». это предложение доченьки Бима.
Бим знает: Егорыч относится к его доченьке в общемто положительно, даже с симпатией. Она живёт в Штатах, а Егорыч не жалует Штаты За двуличие и чванство, за индейцев и негров, и за всё такое, что Ленин выписал мерзким буржуинам.
А Егорыч всё равно выкрутился, он как бы добрый, сволочь. Он прощает её на словах, вместе с мамочкой и папочкой Бимом, которые послали доченьку в Штаты, а девочка не будь дурой возьми, да и пристройся там. Навсегда, наверное. Если не грянет чего.
Но об этом сейчас Бим не думает.
Ктото шепчет ему Будто на кепке сидит, и шепчет. А шепчет так: «прикинь: ты же всё равно варёный, так представь ты и есть вареник, на сегодня, не боись, спрячься за вареником, ты же умеешь, никто не трогает вареников, вареники они безобидные, главное не горячись».
Понравилась Биму подсказка когото.
А как вжился в роль «вареника», то плюнул на обязанность быть гражданином России и достойным путешественником по европам Тем более бумаг не подписывал, служить не нанимался, обещаний не давал. Так что прекратил всякое сопротивление внешним обстоятельствам, так сказать. И поплыл согласно течению. А течение оно знает. Течение на судьбу похоже.
***
План Малёхи по обезжи обезво по обезвреживанию Бима сработал на все сто: дурь, чёрт её задери, проникла во все поры бимовского организма.
Откель Малёхе знать, что организм Бима не так слаб, каким кажется?
Бим был в армии и прошёл «школу армейского дурака».
А Малёха, если округлить, не был нигде.
Малёха был сыром в масле.
А это две житейские разницы сыр в масле и армейский дурак, пусть даже «варёный с устатку».
Так что все бимовские похихикивания и буквоедское исполнение приказов сверху, когда он нога в ногу повторял общественные акции и отрешённо копировал телодвижения товарищей всё это, окажись зритель там, показалось бы естественным; а если бы знали существо дела, то оценили бы игру актёра Бима как восхитительную.