На плотине высился, раскинув крылья, огромный металлический якорь, выкованный когда-то самим великим князем Александром Николаевичем, старшим сыном императора Николая Первого. Стоял, как и предсказывал об этом шаман двести лет тому назад.
Артель художников-иконописцев ехала в город Воткинск на роспись нижнего храма. Того самого, в котором раньше размещались склады и бандитский ресторан. Старенький автобус, подпрыгивая и бренча на кочках, заехал в город, прокатился по длинному асфальтированному полотну над плотиной, мимо завода, центральной площади, повернул направо, по узким улочкам взобрался вверх и, издав тормозами жалобный скрип, остановился рядом с небольшой кладбищенской церковью. Двери автобуса, шипя, открылись, и художники высыпали на площадь перед церковной оградой, весело переговариваясь, выгружая из автобуса сумки, коробки с краской, рулоны бумаги, кальки. Бригаду иконописцев составляли в основном девушки и женщины. Мужчин было двое: руководитель артели, темноволосый плотный удмурт, бодро дирижирующий веселой женской толпой, и инвалид с большой непропорциональной головой и шишками размером с куриное яйцо, нависающими над бровями, взятый на практику более из сострадания, чем для помощи.
Женщины-художницы подхватили сумки-коробки, зашли через распахнутые ворота на территорию церкви. Уверенно повернули налево и остановились перед кирпичным зданием в один этаж с высоким чердаком. На крыльце дома стоял пожилой священник лет шестидесяти в черной рясе, с седыми волосами, собранными в хвост отец Георгий. Он радостно улыбался.
Приехали! Добрались, сердешные! Уж мы вас заждались. Елизавета Петровна вон пирожков для вас состряпала. Выглядывала каждую минуту. Не дождалась, ушла по делам. Ну, идите, обниму!
Темноволосый удмурт первым приблизился вразвалку на больных артрозных ногах к священнику и преклонил голову. Отец Георгий одной рукой перекрестил подошедшего, другой полуобнял:
Николай Петрович, дорогой! Как я рад вас видеть! Дорога, надеюсь, прошла легко? Поздравляю вас с получением звания. Народный художник Удмуртии это, что ни говори, признание заслуг. Но мы и без того вас ценим! Сколько храмов расписали! Низкий поклон вам. Жаль, я не смог отлучиться в Ижевск на церемонию награждения один я здесь. Да вы все знаете.
Мужчины расцеловались. Николай Петрович, пряча улыбку, обвел толстенькой ручкой шумную толпу суетящихся женщин и спросил:
Поместимся все?
А как же! Не первый раз! Ну пойдемте-пойдемте.
Священник развернулся и, придерживая одной рукой рясу, засеменил к дверям высокого двухэтажного флигеля, приглашая гостей за собой:
Проходите, размещайте девушек, матрасы мы достали. Красавицы ваши все уже знают, привычные. Вам в другой половине комнату приготовили. Вашему, э-э-э, помощнику мы тоже место найдем. Располагайтесь и сразу в трапезную отобедать. Чем Бог послал.
Девушки радостно галдели, протискиваясь в узкую дверь. Внутри располагался небольшой коридор, налево светлый и просторный класс воскресной школы, на время превращенный в общежитие, направо учебный кабинет, вниз лестница в подвал, где размещался туалет, постирочная для одеяний священников. Трапезная и кухня занимали первый этаж пристроя, соединявшего здание школы с покоем благочинного, где проживал глава Воткинской епархии Там же, в пристрое, находился крестильный зал.
Посреди церковного двора, на холме, стояла сама кирпичная церковь с колокольней. Сзади расположилось неухоженное кладбище. На некоторых оградках были видны повязанные по удмуртским традициям ленточки.
Женщины раскладывали по полу учебного класса полосатые матрасы, застилали привезенным с собой постельным бельем.
Еще кровать нужна, отец Георгий, донеслись их голоса.
Готова, сейчас принесем, ответил батюшка и быстрым шагом пошел-побежал в свой покой. Вернулся с помощником-сторожем и кроватью, которую они с трудом тащили, держа с двух сторон. Широкую, с панцирной сеткой и металлическими набалдашниками в виде виноградных гроздей, на четырех опорах. Поставили у окна.
Ну вот, Ириночка будет довольна, улыбалась бабушка-иконописец.
Священник улыбнулся:
Ирина, как королева, будет спать. Мы ей самый плотный матрас выбрали.
Молодые девчушки, приехавшие в первые раз на роспись, удивленно взирали на кровать-трон, возвышающуюся среди уложенных на полу матрасов.
Бабушка-иконописец объясняла:
У Ирины нашей позвоночник был сломан, с того света себя молитвами и силой воли вытащила. Энергии у нее на взвод солдат хватит, а вот спать на полу не может тяжело ей подниматься. Она, только перекатившись и ноги свесив с кровати, встать может.
Расположились. Пошли в трапезную. Девушки по-хозяйски осмотрели кухню. Провели ревизию кастрюль, стоящих на плите. Еда была еще теплой. В огромной кастрюле алел постный борщ, в другой томились макароны в соусе из фасоли. В двух высоченных резных старинных буфетах стояли ряды посуды. Сама трапезная была светлой, но местами штукатурка со стен отвалилась, и на них виднелись следы желтых водяных потоков, донимавших кухонных работников каждую весну и дождливую осень. Крыша худая, а денег вечно на ремонт не хватает.
Быстро сервировали стол. Отец Георгий прочитал короткую молитву, благословил пищу. Сели. На одну минуту воцарилась тишина. И тут дверь в трапезную отворилась, и на пороге возник высокий крепкий рыжеволосый парень лет двадцати пяти. Улыбка ярко освещала его лицо. Женщина, сидящая к нему лицом, взвизгнула, быстро перемахнула через лавку, обежала стол и повисла на парне, обнимая его и тряся за плечи одновременно.
Матушка, успокойся! Ты из меня сейчас весь мозг вытрясешь!
Какой мозг, Володя, разве он у тебя есть? смеясь отвечала женщина, подставляя щеку для поцелуя.
И я тоже рад тебя видеть, радостно гудел басом Володя, легко отрывая матушку от земли и заключая в объятия.
Вокруг них стояли уже другие девушки и женщины. Все по очереди обнимали рыжего красавца-великана, радостно приветствовали.
Привет, Дашок, как выросла-то! великан шагнул к скромной девушке, стоящей чуть поодаль. Без усилий приподнял ее и легко коснулся губами щеки: Прям красавица!
Даша покраснела и заулыбалась:
Мне уже семнадцать!
Уже! рассмеялся крепыш.
Все-все, успокойтесь уже, сажайте Володю за стол, улыбаясь в бороду, сказал отец Георгий.
Парень подошел к отцу Георгию, склонил голову для благословения. Отец Георгий перекрестил его. Владимир выбрал себе место поближе к матушке и сел. Ему сразу подали тарелку борща, ложку, второе.
Николай Петрович пожурил:
Тебя, Володя, увидели, про меня забыли совсем. Все пироги тебе. Нам, старикам, только черный хлеб.
Что уж вы, Николай Петрович, он же нам как сын, сказала матушка, подкладывая в тарелку Володи пирожок.
Девочки, продолжила матушка, повернувшись к другому концу стола, где сидели девушки, впервые прибывшие на практику, вот тот самый Володенька, про которого я вам рассказывала. Звонарь, победитель конкурса колокольного звона Уральского края. Талантище. А по армейской профессии он еще и моряк. Служил на э-э-э-э Как его? Фрегате имени адмирала Кузнецова. Смотри-ка, удивилась женщина, запомнила. Все уши с этим фрегатом ты, Володя, прожужжал. И внимание, девочки: Володя не-же-нат! Рекомендую. Всем, кроме Даши, она еще маленькая, закончила свое выступление матушка.
Володя расправил плечи и быстро взглянул в дальний угол стола, где сидели новенькие. Даша подхватилась из-за стола, вскочила и быстрым шагом вышла из комнаты.
Даша, куда ты? крикнула ей вдогонку матушка. Ох, похоже смутила я девочку. Она у нас такая непосредственная. Ты уж, Володя, ее не обижай. Ребенок она еще.
Матушка, ты совсем обо мне плохого мнения. Не положено мне, матросу, детишек, тем более больных, обижать. Я же помню, что она особенная.
Матушка успокоенно улыбнулась.
На противоположном конце комнаты шла другая беседа.
Кого в алтарь поставишь, Николай Петрович? спросил Отец Георгий.
Наталию Петровну, старосту нашу, показывая на бабушку, ответил Николай Петрович.
С Натальей Петровной мы давно знакомы. С того самого дня, как заболела раком племяшка ее любимая. Хорошая девочка была, светлая. Ушла малышкой, зато сколько родственников к вере привела. Господь попустил такое чудо. Через горе к вере. Ну хорошо. Еще кого в алтарь можно?
Еще девочек наших, которые незамужние. Маются, женихов нормальных нет. Блюдут себя, как положено. Вот и коротают молодость в одиночестве. Еще Олега можно, он кивнул в сторону инвалида, до первого приступа. Как упадет, потом несколько дней отлеживается. Остальные в Благовещенский. Там работы много.
Отец Георгий пододвинулся вплотную к Николаю Петровичу. Заговорщицким тоном произнес:
Просьба у меня к тебе, Николай Петрович! Приехала к нам из Санкт-Петербурга внучка моего давнишнего товарища. Она журналистка, пишет статью о Чайковском. Возьми ее в оборот. Покажи ей что к чему, расскажи про иконопись. Пусть женщины твои с ней малость побеседуют ей бы поближе к Богу быть. Молюсь я за нее, а она живет невенчанным браком. Да даже не браком, а так сожительствует с кем-то. И не уходит от него, и замуж не идет не то, говорит, не по-настоящему. Может, твои ее уму-разуму научат? Она сейчас подойдет, я позвал ее.
Николай Петрович закивал головой, улыбаясь в усы на нехитрую просьбу отца Георгия:
Конечно научат, у нас девушки внимательные, ласковые, но строгие. Наталья Петровна, поучим молодежь уму-разуму? Сейчас подойдет гостья из Санкт-Петербурга, журналистка. Пишет статью о Петре Чайковском. Прошу не обижать. Все рассказывать, показывать. Возьмем девушку под свое крыло?
Иконописцы оживились. Гости нечасто бывали в их артели. Общались в основном узким кругом. Не со всеми могли дружить: водку не пили, старались не грешить, не сплетничать, начальство не осуждать, а какому такой собеседник по нраву?
Володя пропел басом:
Красивая?
Николай Петрович зыркнул черными глазами на парня:
Угомонись! Мало тебе своих девчонок? Выбирай не хочу. Когда ж ты, Володька, остепенишься уже? Жениться тебе пора.
Пора! легко согласился звонарь. Да вот не берет никто.
Все рассмеялись. В это время дверь в зал распахнулась и вошла девушка. Остановилась посреди зала и громким голосом представилась:
Здравствуйте! Я Елена, журналистка.
На фоне низкой арки трапезной, выкрашенной дешевой масляной краской, девушка казалась заморской птицей, занесенной неведомыми путями в этот далекий от цивилизации угол. Она стояла, залитая солнечным светом, который падал из единственного узкого окошка зала, в дорогом брючном костюме серо-голубого приглушенного цвета. На вид ей было лет двадцать пять, не больше. Ее белокурые волосы модного в этом сезоне холодного оттенка мягко струились вниз из-под серой, под стать ее глазам, косынки. Широкий пиджак, белая блузка на высокой груди и прямого кроя брюки, из-под которых торчали острые носы туфелек, не скрывали, а наоборот, оплетали ее формы. При всем своем нежном очаровании в чертах лица девушки чувствовалась решимость, даже жесткость. Тонкий нервный рот, прищуренные глаза, смотрящие прямо, не могли обмануть девушка была с характером. Если приглядеться, спустя время становилось понятно, почему ее взгляд обладал такой пронизывающей силой красавица редко моргала. Когда-то она прочитала, что актеры Майкл Кейн и Энтони Хопкинс, чтобы стать убедительными, старались не моргать, и с тех пор так часто пользовалась этим приемом в мужском коллективе своей редакции, что привыкла и перенесла эту привычку в повседневную жизнь. Теперь она могла одним взглядом перевести внимание аудитории на себя.
Володя замер и даже чуточку приоткрыл рот. Путешественница сразу заметила это, улыбнувшись кончиками губ.
Повисла пауза.
Елена постояла, потом быстро пересекла помещение, подошла к Николаю Петровичу, выделив его из всех, подала ему руку для приветствия.
Николай Петрович привстал, чтобы выйти из-за стола.
Какая шустрая, он не спеша вытер руки полотенцем, которое ему протянули, и подставил широкую короткопалую ладонь. Елена все это время стояла, вытянув руку, спокойно ждала. Обменялись рукопожатием. Мужчина даже разволновался, не часто ему доводилось общаться с уверенными в себе женщинами, да еще из культурной столицы. Представился:
Николай Петрович я. Присаживайтесь. Володя, освободи место гостье. Наталья Петровна, распорядитесь, чтобы еще одну тарелку поставили.
Ну вот и познакомились, радостно потер ладошки отец Георгий. Чувствовалось, что он тоже смущается столичной фифы: Я вас оставляю, побежал дела у меня
Володя уже пришел в себя, пересел и поставил рядом с собой тарелку с едой, которую быстро сервировали для журналистки. Новенькая разместилась сбоку, но трапезничать со всеми отказалась:
Спасибо, я не голодная. Но чаю с удовольствием выпью.
Ей налили отвар иван-чая, собранного вручную ранним летом, который для здоровья и тонуса пьют в этих краях. Поставили рядом варенье из калины, мед в чашке и подвинули пиалу с сиропом из сосновых шишек.
Елена не притронулась ждала вопросов.
Ну рассказывай, зачем к нам пожаловала, пошел в наступление Николай Петрович, не зная, как начать разговор.
Девушка выдержала паузу. Она в который раз ругала себя, что согласилась на это задание редакции. Все оказалось не так, как она себе представляла. Елена уезжала из Санкт-Петербурга в ожидании легкого приключения. Хотела заселиться в гостиницу, быстро сбегать в музей, посетить памятные места и обратно. Однако дед-священник при храме Богоявления в Санкт-Петербурге, которого она, несмотря на разногласия по вопросам веры, горячо любила и уважала, настоял, чтобы его любимая внучка остановилась у хорошего знакомого семьи отца Георгия.
«Чтобы погрузиться в атмосферу того времени, о котором собралась писать. Поработаешь в Храме, где крестили Петра Чайковского», сказал дед. Елена сопротивлялась. Но дед выдвинул аргумент, против которого слов не нашлось: «Ты же хотела настоящей журналистики! Проведи расследование, найди те факты о жизни Чайковского, которых никто не знает. Даже на простом материале можно сделать статью-бомбу. А для этого тебе надо понять народ, среди которого он жил. Тебе надо пожить там, повариться в том же котле, почувствовать касание ангела музыки».
Дед говорил высокопарно, но правильно. А еще он молился за свою внучку о вразумлении.
Елена вздохнула. Она была чужеродна всем этим странным людям, которые смотрели на нее с добротой и лаской, немного побаиваясь. Длинные юбки, платки на головах, прятавшие волосы женщин, их скромная одежда, убогое жилище без ванной комнаты, куда ее поселили все казалось ей нелепым. Зачем она здесь?
Зачем? переспросила она, будто сама ожидала услышать ответ на этот вопрос.
И предложила рабочую версию:
Пишу статью о композиторе Петре Ильиче. Ну вы знаете. Собираю материал о детских его годах. Вот. А еще хочу понять людей, которые здесь живут. У меня вообще впечатление сложилось, что с девятнадцатого века здесь как будто ничего и не изменилось: деревянные дома с наличниками, колокольня. Все, как и было. Моя задача наблюдать, собирать материал, слушать. Тревожить вас не хочу. Постараюсь быть незаметной. То, что в чужой монастырь со своим уставом не ходят, знаю. Так что распоряжайтесь мной, как если бы я была в вашей артели. Что смогу сделаю.