Стоит дать волю чувствам и начать задумываться о том, что пора бы сдаваться, как неожиданно срабатывает небезызвестный «эффект бутерброда». Вот и Владимир, клевавший носом и, откровенно говоря, спящий с открытыми глазами, проверил его действие на практике. Сон казался таким близким и сладким, что реальность громкого сигнала и ярких, как глаза зверя ночью, фар приближавшихся грузовиков не сразу дошла до старика. Его растолкали мальчишки, спавшие более чутко и быстрее среагировавшие на долгожданный, выстраданный долгим ожиданием груз. Они, по самые уши перемазанные в глине, улыбаясь и размахивая руками, принялись будить родителей и друзей, чтобы те поспешили за продуктами из далекого и таинственного города. Водители заглушили моторы и вздохнули с облегчением, увидев загоравшиеся одно за другим окна деревенских домиков. Пройдя многие испытания, они все-таки добрались и были рады улыбкам детей, дождавшихся диковинных сладостей, о которых им, может быть, только рассказывали родители. Они и сами когда-то сидели на этой остановке, всматриваясь в горизонт и деля (совсем не поровну) еще несуществующие сласти.
Грузовик, остановившийся ближе к лесу, начали разгружать несколько позже. Водитель ловко отворил двери и, прежде чем начать вытаскивать коробки и ящики, вытер потные ладони о штаны и подал руку женщине, с осторожностью ступившей на мокрую скользкую землю. Как только она почувствовала почву под ногами, тут же ухватилась за чемодан, большой и доверху забитый вещами. Женщина с трудом откатила его от машины, остановившись, чтобы перевести дух. Даже в темноте было заметно, как тщательно она следила за тем, чтобы он не перевернулся и вещи не упали в грязь. За ее спиной водитель подхватил мальчика лет десяти и перенес его через лужу, в которую тот чуть не угодил. Еще шаг и парень увяз бы по колено в яме, рискуя подвернуть ногу. Обошлось.
Владимир, несмотря на непроглядную темень весенней ночи сразу узнал в женщине с чемоданом свою дочь. Уезжая в город, что было немыслимо давно, она так же суетилась со своим багажом, когда оттуда чуть не попадали в грязь все книги и новехонькие учебники. Приметив знакомые очертания, сердце старика запрыгало и, казалось, рвалось вырваться и перебить его ребра. Он почувствовал трепет в груди, и его грубые, до локтей покрытые шрамами руки задрожали. Владимир не чувствовал ни грязи под ногами, ни того, что он смертельно озяб и вымок, когда шел навстречу Рите. Женщина тоже признала его, но несколько колебалась, словно приросла к земле и более не могла сделать ни шага. Только ясно увидев улыбающееся старческое лицо, изрядно осунувшееся с их последней встречи, Рита кинулась в объятия отца. Она тихо всхлипывала и уткнулась носом в его плечо, точно ей снова было восемь лет и она упала на острые камни, изодрав ногу в кровь. Владимир и сам подрагивал то ли от удушающего чувства счастья, то ли от боли и тревоги, поражавших все то же опьяненное сознание. Так они стояли долго, затем Рита утерла свои слезы рукавом потрепанной черной куртки, которая висела на ней как мешок. Создавалось впечатление, что ее сняли с мужского плеча. Ее большие, широко раскрытые грустные глаза встретились с безумным, одурманенным любовью взглядом отца. Вот она и дома.
Ну как ты? заботливо спросил Владимир, кладя руки на резко опавшие плечи дочери.
У меня не прекращаются головные боли и шумит в ушах. Я думала, что утопну или окоченею по пути сюда, а еще я совсем не помню дороги до дома Ноги болят и руки ломит. Кажется, я обронила словарь, который ты подарил мне, когда мы тащили и выталкивали машину из канавы и все вещи разлетелись. Мне так жаль Рита скорбно опустила голову.
Она сбросила ладони отца со своих плеч, все еще предполагая увидеть обиду и разочарование в его глазах. Все ее тело было сконфужено и будто бы сдавлено. Она вжала голову в плечи, словно подстреленный заяц, ожидающий укуса в горло и хруста собственных костей. В свете зажигавшихся окон и фонарей импровизированного рынка у машин стало заметно, как бледна ее кожа и что под ее большими, почти щенячьими впалыми глазами будто бы сажей нарисованы черные круги. В ней едва проглядывался образ молодой бойкой девушки, когда-то бросавшей вызов целому миру. Осталось лишь блеклое воспоминание о прошлом. За большой черной курткой робко, переминаясь с ноги на ногу, стоял мальчишка. Он дрожал. Казалось, он боялся подойти ближе и вступить в круг, очерченный светом фонаря. Он, как дикое животное, сторонился нового для него человека и в нерешительности замирал, когда Владимир переводил на него спокойный взгляд. Мальчик был одет скромно, но тепло. Из-под шарфа, обмотанного в три слоя на его тоненькой шее, выглядывали круглые и серые, точно рыбья чешуя, глазенки. Взгляд их был плавающим и не мог выбрать себе объект, на котором можно было остановить внимание. Мальчик молчал.
Что же ты стоишь как неприкаянный, а, Иван? Идем, сказал Владимир, переводя взгляд на Риту.
Он крепко взялся за ручку тяжелого чемодана, а свободную руку подал дочери, чтобы та на нее опиралась. По пути старик постепенно осознал, как Рита была измучена дорогой, как отощала, как город покалечил ее дух и тело. Ему было тяжело думать о том, что она ему расскажет, о чем будет еще долго вспоминать и переживать. Более всего его удивило положение сына близ матери. С первого взгляда стало ясно, что Иван не самый общительный ребенок. Владимир не услышал от него ни слова на протяжении всего пути и уже думал, что тот был немым. Мальчик все время плелся позади и даже не пытался взять мать за руку, более того, он избегал ее прикосновений и каждый раз, когда он в ночи не мог точно определить, где находилась ее рука и касался ее, тут же отдергивал ладонь, прижимая ее к груди, точно обжигаясь. Пару раз он спотыкался и падал, но когда Владимир останавливался, чтобы помочь ему встать, настойчиво мотал головой, отвергая всякую помощь. Иван был тем самым странным ребенком, которого сторонятся другие дети, с кем не хотят играть вовсе не от того, что он стеснителен, а потому, что сверстникам такие ребята внушают страх. К ним подходят с опаской, говорят с осторожностью, будто бы предупреждая возможную неадекватную реакцию. Человек научен быть аккуратным с тем, чего не понимает. Иван был той самой неизвестностью для его окружения всю свою жизнь, такой же как непроглядная темнота ночи для древнего человека, сошедшего с высоких деревьев на землю.
Деревенские улочки, казалось, расходились по сторонам, пролагая путь новоприбывшим. Блеклый свет угасал по мере отдаления от машин и суеты. Теперь дорогу освещал только карманный фонарик, который Рита носила в своем доверху набитом всякой всячиной кармане куртки. Когда она его вытягивала, на землю посыпались трамвайные билеты, скрученные в тонкие трубочки, комочки от свитера и требуха непонятного происхождения, похожая на ленточки или нарезанные обертки от конфет. У нее была привычка хранить всяческий мусор, однако Рита искренне считала его особенными вещами, вокруг которых она так часто суетилась.
Свет фонарика наконец упал на порог уже знакомой нам лачужки. Владимир слышал, как Рита вздохнула с облегчением, переступив родной порог и водрузив тяжеленный чемодан в прихожую. Однако старик чувствовал, что тяжелый груз все еще сдавливал ее грудь, впрочем, уже и его самого начало обволакивать гнетущее ощущение, стоявшее поперек горла и не позволявшее глубоко вдохнуть. Он наспех развесил вещи, аккуратно расставил обувь у стены и, предложив дочери поспать и поесть с дороги, на всякий случай провел ладонью по столу, удостоверившись, что на нем не осталось пыли. Владимир вновь вернулся в прихожую, чтобы показать Ивану дом, но, к своему удивлению, не обнаружил там мальчика. Старик нахмурился. Неужели он заплутал по дороге и зашел не в ту калитку? Владимир окинул взглядом комнатушку. Тяжелая дубовая дверь с массивным затвором была приоткрыта. Когда старик к ней приблизился, повеяло холодом. Свежий ночной воздух просачивался сквозь щель, заставляя дверь изредка поскрипывать. Владимир вышел на крыльцо. Посреди его небольшого дворика, освещенного лишь холодным лунным сиянием, как ни в чем не бывало стоял Иван. Он, точно каменный истукан, врос в землю и тупо уставился вверх. Его руки висели ровно, покачиваясь на ветру, ноги чуть ли не по колено увязли в глубокой луже, лишь глаза внимательно следили за чем-то, неспешно и едва заметно переводя взгляд. Со стороны можно было принять его за сумасшедшего, наблюдавшего за очередной своей фантазией. Мальчик будто бы усиленно старался что-то разглядеть, только вот было не ясно, что именно.
Владимир не стал окликать его, а лишь осторожно запер дверь, стараясь не издавать лишних звуков. Сначала он вынул из кармана зажигалку, а затем выудил и сигарету из полупустой пачки. Сделав пару щелчков колесиком, он закурил. Его глаза сощурились и стали походить на кошачьи, привыкая к темноте. Пока он курил, пальцы на его руках слегка подрагивали то ли от холода, то ли от переживаний. Он долго и вдумчиво смотрел словно сквозь Ивана, но на самом деле старался угадать ход его мыслей. Старик поднял голову. Над ним был будто бы натянут бесконечно широкий небесный купол, осыпанный звездами. Они складывались в знакомые ему созвездия, точно россыпь множества драгоценных камней, оброненных неуклюжим творцом. Его наносили на карту древние ученые, мореплаватели искали свой самый верный маяк, философы и полководцы искали ответы среди звездного неба, затем человек смог пробурить путь в космос, изучал его и трепетал перед его могуществом. В стране туманных городов, ярких огней и шумных улиц не видно того, на что как безумный уставился Иван. Его жизнь показалась мальчику чем-то очень маленьким и робким по сравнению с глубиной неба, в которое он глядел. Он не мог найти ни начала, ни края, отчаянно впиваясь взглядом то в одно место, то в другое. Мальчик впервые взглянул вверх, и то, что открылось ему, показалось странным сном. Никогда в жизни ему не было так страшно и хорошо. Звезды ему улыбались, и он это видел. Словно миллионы и миллиарды бриллиантовых колец сверкали в вышине, игриво увлекая его за собой. У Ивана даже заболела шея и зазвенело в ушах, когда он попытался сделать шаг с запрокинутой головой. Он крепко зажмурил глаза и похлопал себя руками по вискам. Боль ушла. Мальчик наконец-то заметил Владимира, все это время, показавшееся мальчику вечностью, курившего на крыльце. Иван слегка пошатнулся, как бы по привычке отстраняясь, но затем все же встретился с ним взглядом. В темно-карих глазах деда он заметил нечто, заставившее его сделать шаг навстречу, то, чего ранее он никогда не замечал у других взрослых. Владимир будто бы смотрел на звезды его глазами, видел то же, что и он сам, буквально чувствовал его мысль.
Правда, красиво? спросил старик, готовясь убрать дымящуюся сигарету.
Очень! почти выкрикнул Иван.
Владимир усмехнулся, выкинул тлеющий сигаретный бычок в консервную банку, стоявшую справа от ступеней, и распахнул дверь.
Идем домой, завтра у нас будет тяжелый день, сказал старик, шагая внутрь избы.
Мальчик последовал за ним, вприпрыжку добежав до прихожей. Дверь закрылась, все уснули.
Глава 3
Утро началось с криком петухов на рассвете. Рита спала беспокойно и проснулась вся в поту. Она всю ночь что-то бормотала себе под нос и никак не могла успокоиться. В домишко уже успели прокрасться первые солнечные лучи, нагло щекотавшие ее усталое осунувшееся лицо. Женщина с видимым усилием сползла с раскладушки, ощутив голыми ногами старый дощатый пол. Не издавая ни звука, все еще оставаясь в ночной сорочке, она на цыпочках перебралась в подобие ванной комнаты, которая по своим размерам скорее походила на душевую кабину с ведром с водой и зеркалом. Рита прополоскала горло и умылась, правда, без мыла и прочих косметических премудростей. После она накинула на себя шелковый халат с крупными красными розами на черном фоне, который по ошибке можно было принять за похоронные одежды. Женщина протерла рукавом замызганное настенное зеркало, вцепилась ладонями в свои выпиравшие скулы и застучала зубами. Звук ей понравился. Она еще несколько минут простояла у зеркала, настойчиво изучая свое отражение, потом направилась к окну. Рита высунулась наружу, перевалившись через оконный проем.
Спустя час вся изба уже полностью очнулась от ночных переживаний и погрузилась в повседневную суету. После раннего завтрака кашей, разложенной Владимиром по расписным тарелкам, обитатели домишка обсуждали домашние хлопоты и распределение обязанностей. Во время этого процесса Иван оставался в стороне, изредка кивая головой, вероятно обозначая свое безмолвное согласие. Когда решали вопрос об уходе за домашней животиной, которую составляли кролики и пара куриц, мальчик робко попросил заняться этой частью быта, несмотря на то что о ней он не знал ровно ничего. Ближе всего мальчик находился к домашним животным, когда мать оставила его с семьей его друга и они сходили в контактный зоопарк. Иван дорожил этим воспоминанием, потому что в тот день он впервые обнял мягкое тельце пушистого кролика с длинными висячими ушами.
Рите же была отведена целая изба, за порядок в которой она была снова в ответе. Владимир взял на себя приготовление пищи и всю тяжелую работу, от которой он оберегал дочь. Он все утро старался вывести ее на разговор и вытянуть из нее хотя бы немного информации, но Рита продолжала по-партизански отмалчиваться и избегала серьезных разговоров. Она могла потерять былую силу и резвость, все что угодно, но не остроту своего пытливого ума. Именно благодаря ему ей так ловко удавалось каждый раз ускользать из цепких лап житейских невзгод и бед. Теперь же, вместо того чтобы наконец рассказать отцу, что составляло ее жизнь последние десять лет, она вызвалась отправиться на поиски ягод в родной лес. Владимиру ничего не оставалось, кроме как достать большую плетеную корзину, залежавшуюся под обеденным столом, и пожелать дочери приятной прогулки. Сразу после того как Рита затерялась среди иглоподобных рослых сосен, по ее еще теплому следу помчался Иван, едва успевший натянуть на себя первую попавшуюся рубашку. Мальчик засмотрелся на что-то в доме, когда понял, что мать ушла без него. Одна мысль, что она могла находиться где-то далеко, в большой неизвестности, привела Ивана в состояние дикого ужаса. Он предпочел бы плестись за ее спиной, как это было ранее, не видя ни ее глаз, ни улыбки на ее прекрасном сияющем лице, нежели остаться одному в этой жуткой холодной лачужке.
Иван бежал во всю прыть, намеренно игнорируя крики Владимира, призывавшие его к здравому смыслу. Мальчик ни разу не обернулся, взгляд его серых, как хрусталь, глаз был устремлен вперед, на опушку. Эта местность была ему незнакома, более того, даже в городских парках он жался к матери и старался не отходить далеко от дорожек. Впрочем, это его не смутило. Стремление мальчика было сильнее всех страхов. Еловые ветви хлестали его по плечам и оголённой шее, крючковатые кусты царапали ладони и ступни ног. Иван так торопился, что совсем забыл обуться. Лес показался ему бесконечной чередой острых выступов, обломанных сучьев и непонятно откуда выраставших из земли камней, которые он просто не успевал рассмотреть. В лесу стоял резкий запах хвои и цветов, отдаленно напоминавший аромат в цветочной лавке. Здесь все ощущалось в десятки раз сильнее то ли из-за особенностей воздуха, то ли от того, что сознание Ивана было как никогда возбуждено. Он будто бы все утро простоял под холодным душем, а затем прыгнул в горячую ванну.
Расстояние, разделявшее ничего не подозревавшую Риту с сыном, можно было преодолеть в считаные минуты, если не сворачивать с узенькой лесной тропинки, вытоптанной местными грибниками. Женщина все время придерживалась ее, неспешно забираясь все глубже в лес, под покровительство елей-гигантов, чьи отяжеленные временем ветхие, но все же лазурно-зеленые ветви опускались до самой земли и будто бы заметали следы, которые оставляли на грубой почве ее тяжелые черные ботинки. Рита часто закрывала свои большие усталые глаза и передвигалась на ощупь, позволяя себе вспомнить знакомые кочки и рытвины, ставшие еще выраженнее. Когда она натыкалась на сваленный ветром ствол, то с ловкостью дикой кошки осторожно его огибала, а иногда даже перелезала, не зацепив ни веточки. Свое присутствие она обозначала лишь редкими хлопками и коротким звонким кличем, во многом подражавшим голосам птиц. Рита была научена напоминать о себе в лесу, ведь испуганный ее внезапным появлением зверь наверняка не примет ее за мирного гостя. Она чутко следила за всем, что происходит вокруг, старалась различить птиц по их трелям, всматривалась в чащу, что стояла впереди. Этот лес, точно озеро, начинался на мелководье из жиденьких молодых берез и елочек, но затем стремительно переваливался вглубь, где луч света боролся с вечнозелеными великанами.