Циля! Твое имя Циля, теперь ты моя собака, моя тень, Иван ласково заулыбался, присел на корточки и обхватил мягкую шею любимицы дрожащими от волнения руками.
Собака завиляла своим хвостом-калачиком и завалилась на бок, приоткрыв свое розовое брюшко. Мальчик несказанно обрадовался этому дружескому жесту и чуть не задушил лайку в своих крепких объятиях. Он всем весом навалился на нее, обнимал, чесал за ушами и боками, играл с пушистым хвостом. Он слышал, как бьется сердце Цили прямо под его собственным. Их ритм постепенно сравнялся и слился в единое глухое чередующееся сочетание, подобное тому, что можно услышать в раковине, которая сохранила в себе шум морского прибоя.
Мальчик положил свою отяжелевшую голову на шею собаки, зарывшись носом в ее мягкую шубку. Он закрыл глаза и заулыбался, едва сдерживая слезы радости. Циля, кажется, действительно заинтересовалась этим маленьким неловким человечком, который жался к ней, как несмышленый слепой щенок. Поначалу она с настороженностью относилась к его прикосновениям и звенящему голосу, резким движениям и бегающим живым глазам, но затем доверилась юному хозяину, освободившему ее от гнета старого сумасброда Шурика. Она чувствовала, как в мальчишеской грудной клетке бешено колотилось сердце Ивана, когда он шептал ей слова любви, отвечала на них звонким лаем и свойственной ей зубастой ухмылкой. Собака не могла разобрать многих слов, что уж там, раньше она не слышала доброго слова в свой адрес, сейчас же ее буквально осыпали ласковыми именами и прозвищами. Циля не могла ответить своему новому хозяину на его языке, однако вскоре осознала, что он и не ждет от нее признаний. Мальчик просил только о том, чтобы рыжая лайка не оставляла его одного, когда ему будет страшно и грустно, когда мама опять будет на него злиться, когда прогремит гром Иван всегда мечтал о друге, пусть и не знавшем его языка, поневоле безмолвном, который мог бы оставаться рядом, когда ему станет трудно.
Можно сказать, что Циля разделяла его стремления, ведь за свою недолгую, но тяжелую собачью жизнь она успела познать одиночество. Она давно вышла из щенячьего возраста, когда мама-собака решала за нее, что она будет есть и где спать, тыкала ее мокрым носом, уводя от опасностей, и оберегала от злых людей. Безусловно, это время можно назвать лучшим в ее жизни. В нем не было ни горя, ни скуки, ни Шурика. Целыми днями она могла возиться с братьями и сестрами, лишь изредка прерываясь на поедание горячей мясной каши, которую почему-то приносили хозяева мамы-собаки. Затем, когда Циля подросла, ее научили охотиться и быть злой. Щенков продали, а ее с удивительно красивой, почти лисьей шубкой подарили лучшему охотнику деревни тени того, кто остался в памяти людей. Лайка отличалась бойким нравом и громогласным голосом. Всюду ей прочили титулы, победы и невероятные успехи в охоте. На нее заглядывались и люди, и дворовые псы, провожавшие ее взглядом до края их участков. Циля была мечтой во плоти красивая, крепкая, здоровая и злая в работе собака. Однако Шурик мало ласкал ее, часто бил сапогом по бокам и однажды вылил водку на нос. Циля чуть не лишилась обоняния. Хозяин спивался, пропадая днями, а иногда и целыми неделями. Собака научилась выдерживать голод, но не тоску. Пустота в брюхе волновала ее гораздо меньше, чем жалкое существование в пределах запертого дома с ветхими комнатушками. За стенами раздавался детский смех, возня, песни девушек, идущих к речке. Циле оставалось только спать, мечтая поскорее убежать подальше от набившего оскомину порога. Когда над ее домом разверзалось небо и начинался сильный дождь, она забивалась под дубовую кровать и скулила от обиды и страха. Даже самый храбрый щенок имеет право опасаться грозы, клокочущей над старенькой построечкой.
После непродолжительного разговора с Шуриком Владимир вернулся к внуку с полным мотком лески. Он заметил, что Иван ни на шаг не отходил от собаки и все время держался рукой за ее загривок. На лайке не было ошейника, за который можно было бы ухватиться. Владимир заметил это и покачал головой.
Надо бы ей ошейник-то соорудить какой-нибудь, а то так побежит не ухватишь. Эх, Шурик Даже такой простой вещицы не имел!
Старик внимательнее присмотрелся к собаке. Он приветливо сощурил глаза и взгляд его сделался невероятно мягким. Владимир рассмотрел вытянутую лисью мордочку собаки, хоть она старательно отворачивалась и от непривычки прятала глаза. Циля опасалась мужчин и не спешила к ним в объятия. Ей было гораздо спокойнее на дистанции, вне контроля тяжелой человеческой руки. Владимир не давил на нее и не торопил, пусть привыкает. Он не тянул к ней рук, не старался ухватить за шерсть или даже лишний раз окликнуть. Между ними с первых минут общения установился крепкий нейтралитет. Циля оценила широкий человеческий жест. Сейчас она бегала на свободе, но все же чувствовала невидимый поводок, который связывал ее с новой семьей. Она могла бы давно убежать в лес и уйти жить с волками, однако в ее большом лошадином сердце было живо воспоминание о тепле человеческих рук и огне, который они извлекают из самой настоящей пустоты.
Владимир остановился у ближайшей скамейки, чтобы заменить порванную леску на обеих удочках. Он открыл свой походный набор инструментов, бережно упакованный в жестяную коробку цилиндрической формы, которая когда-то служила для хранения черного чая. Наборы грузил, крючков и кусачки сохранили аромат бергамота, смешавшийся с запахом рыбы и озерной воды. Старик тщательно установил глубину для поплавка, вымеряв ее с помощью пальцев, на глаз, что всегда получалось у него с необычайной точностью. Удочки были готовы к применению. Пришло время продолжать путь. Владимир встал с лавочки. Отряхнул штаны от трухи с сеном, застрявшими между деревянных досок, некогда сбитых вместе несколькими кривыми ржавыми гвоздями. Старик окликнул внука, и они вместе зашагали по направлению к речке, которая протекала у самой деревни. Жители по-прежнему стирали в ней белье, купались и устраивали праздники. К тому же, несмотря на невнушительные размеры, в речке водилось много рыбы, она почти всегда была полноводной. Словом, речушка кормила жителей этого захолустного уголка, так же как и любого лесного зверя, забредавшего к ее берегам в поисках воды. Над ее гладью нависали тяжелые ветви накренившейся от ветра осины. Пышная древесная крона создавала прохладную тень, в которой любили резвиться мальки, пока из глубины за ними наблюдали голодные глаза щуки. Речной берег густо зарос растительностью, и только несколько троп были пригодны для ходьбы. Головы рыбаков надежно прикрывал рогоз, шелестела сочная зеленая трава настоящая засада. На этих местах не жгли костров и не шумели. Безмолвие маленькой реки нарушали лишь стрекозы, кружившие над водным зеркалом, словно беркуты.
Местные с особой бережностью относились к речушке, запрещали ловлю рыбы сетями и строго следили за порядком на берегу. Никому и в голову не приходило бросить пустую бутылку в заросли, ведь даже самый безнадежный хулиган понимал, что однажды он сам может свалиться в камыш, встретившись с давно забытой, позеленевшей от плесени и мха стекляшкой. Тишина. Покой. Казалось, каждый в этом местечке имел свое дело и ни на минуту не мог от него отвлечься. По-лягушачьи запели запруды, тревожным птичьим свистом отозвались травы, где-то свою жирафью шею вытянула цапля, оглядывая зеркало воды. Одни рыбы хранили безмолвие. Хотя кто знает, может быть, у них есть свой подводный язык, недосягаемый для слабого человеческого слуха. Возможно, рыбы только и делают, что поют, горлопанят на все лады и шепчутся, проплывая стройной стайкой. Правда, в силу своей короткой памяти рыбы были бы склонны часто терять нить разговора и перескакивать с темы на тему, не замечая важных деталей, но это уже формальности. Так уж устроен их мозг. Если же не вдаваться в подробности по поводу рыбьего диалекта, то на закрытом от посторонних глаз островке земли расположились два смелых рыбака дед и внук. Они подыскали место, где уже лежало широкое бревно и в ил была воткнута рогатая палка подставка для удочки. Недолго думая, они решили воспользоваться благом цивилизации и лишь воткнули рядом с имеющейся рогаткой еще одну. Теперь можно было ловить рыбу, не опасаясь выронить удочку в реку, уснув в ожидании клева. Под ногами рыбаков туда-сюда шныряла рыжая собака. Циля с интересом изучала новое место и, полагаясь на свои инстинкты, искала что-нибудь съестное. Она шла вдоль берега, уткнувшись носом в ил и грязь, тщетно стараясь вынюхать бобра или утку. Лайка не желала отказываться от своих охотничьих привычек и за милую душу перекусила бы горло желторотому пушистому птенцу. От одной мысли об этом ее пасть наполнялась слюной. Однако испуганный оклик маленького хозяина заставили ее вернуться обратно. Оказывается, пока Владимир обустраивал место для рыбалки, Циля ушла так далеко, что по пути назад ей даже пришлось немного плыть. Собака не хотела расстраивать маленького человека, поэтому решила полежать у его ног, ведь уткам от нее все равно не спрятаться Она лишь изредка поднимала грустные глаза и разочарованно вздыхала, непонимающе разглядывая лицо Ивана, а затем опускала голову на вытянутые вперед лапы и закрывала глаза, засыпая. Начеку оставались лишь острые ушки-пики. Они стояли торчком и поворачивались в сторону шелестящего рогоза или неугомонной стрекозы, вертевшейся над мордой Цили. В конце концов собака не выдержала и съела обидчицу, даже не почувствовав ее вкуса. Стрекоза была настолько щуплой, что Циля проглотила ее целиком, еще пребывая в полусне. Иван не ругал копошившуюся у его ног собаку, все его внимание занимал красный поплавок, равномерно покачивавшийся на водной глади. Мальчик с предвкушением вглядывался в его колебание и выжидал момент, когда он наконец затанцует на речке. Красный буй никак не хотел двигаться с места. Слабое речное течение лишь слегка тревожило его непоколебимую позицию, поворачивая его с боку на бок, точно неваляшку. Ничего более не происходило. Иван был терпелив, поэтому не ерзал, как это сделал бы другой мальчик на его месте. Он брал пример с увлеченного деда, который старался направить поплавок в нужное место и привлечь внимание рыбы, слегка потряхивая удочкой, а значит, и червяком в толще воды. Владимир не ловил на блесну, однако даже без сверкающей приманки он вскоре почувствовал, что водная гладь заволновалась. По ней пошли тоненькие, шириною в нить, волокнистые волны. Рыба подошла ближе. Она долго присматривалась к червю на конце крючка, оплывала его с разных сторон, но продолжала осторожничать. Владимир замер, словно статуя, высеченная в скале. Он был совершенно недвижим, казалось, даже его дыхание остановилось. Он взялся обеими руками за удочку и был готов принять бой. Иван с восхищением наблюдал за тем, насколько точны действия его деда. Ни один мускул на его лице не дрогнул, когда леска резко натянулась и красный поплавок скрылся под водой. Владимир молниеносно подсек рыбу и вытянул на берег жирного, барахтающегося в воздухе и бьющего жилистым хвостом карася. Старик мгновенно переменился в лице и, казалось, его белозубая улыбка растянулась от уха до уха. Он крепко держал в ладони яростно сопротивлявшуюся рыбу и с гордостью, даже ребяческим задором демонстрировал улов своему внуку. Иван никогда раньше не был на рыбалке, а настоящую живую рыбу видел только по телевизору, когда показывали программу «В мире животных». Мальчик поначалу не мог понять, что дед держит в руках именно карася. Рыба имела сходство с карпом, очень уж она была большая. Когда мальчик взял дрожащими руками холодного склизкого речного жителя, рыба затрепыхалась и начала отчаянно бить хвостом. Мальчик взвизгнул от ужаса и выронил карася. Рыба упала и разбилась, ударившись о камень, торчавший из зарослей травы. Иван присел на корточки около затихшего мокрого карася и чуть не расплакался, сжав ткань на штанах в кулаки. Жалко рыбку! Золотая чешуя карася переливалась, словно которую носили богатыри. Иван видел такое в книжках. И правда, их броня едва ли не полностью повторяла рыбью чешую! Мальчик провел рукой по телу карася, и на его ладони остались чешуйки, едва заметные на фоне бледной кожи. Они тоже отливали золотым цветом и, несмотря на то что были меньше его ногтя, гнулись весьма неохотно и были крайне неподатливы. Большое открытие для изобретателя брони! Иван представил, что и он сам богатырь в тяжелой блестящей кольчуге, с мечом и щитом творениями великого кузнеца, что он побеждает речное чудовище, угрожающее северной деревне! Он почувствовал себя героем, тем, кем бы гордилась его мама! Только вот вместо дракона у его ног развалилась Циля, а вместо знамени он уже держал в руке пустую удочку с голым крючком. Пока он разглядывал карася, рыба обглодала червя на его удочке и уплыла по своим подводным делам. Мальчик нахмурил брови и ссутулился, жалобно ища глазами банку с червяками. Тут на его плечо опустилась старческая рука Владимира, который, казалось, совсем не заметил неудачи внука. Он все еще улыбался желтыми от сигарет зубами и посмеивался чему-то своему.
Не беда. Еще научишься!
Глава 6
Ранним утром Гроза проснулась от прикосновений теплого шершавого языка матери-волчицы. Солнце едва выглядывало из-за горизонта, лишь начиная подтягивать свои лучи к густому ельнику на краю мира. Оно, точно кусок масла на сковороде, рассветом растекалось по небу, на котором еще были видны запоздалая луна и несколько бледных звезд. Мрак ночи сменял спасительный день, в лесных массивах начиналось движение, сопровождавшееся всесторонним шумом. Его-то волчишке не хватало в темноте безмолвной ночи. На нее совсем недавно смотрели глаза старой голодной птицы, притаившейся среди теней. Теперь, когда ели снова окрасились изумрудным отливом и распустили свои пышные кроны, Грозу больше ничего не могло испугать. Она верила, что одолела самого сильного и коварного ночного обитателя и нет в мире ничего опаснее старого филина ее врага. В ее ушах еще долго будет раздаваться его боевой настрой и хлопанье огромных крыльев. Гроза будет бояться птицы, но как только вырастет размером с сосну, рядом с которой раскинулось родное логово, тотчас же выследит наглеца и перекусит ему шею. Так решила маленькая храбрая волчица, лениво развалившись в компании заспанных братьев и сестер. Она едва могла открыть глаза, с усилием щурясь и постоянно зевая. Ей так сладко спалось, совсем не хотелось вставать. Гроза бы целую вечность провалялась без дела, но вместе с сознанием пробуждался голод, а его голос был громче всех остальных в ее ребяческой голове. Она спешила поскорее вырасти, хоть сама того и не осознавала. Мир слишком часто желал ее примять, напугать или уничтожить. Чтобы выдержать новые испытания, нужно быть больше и сильнее, просто недопустимо оставаться хрупкой и уязвимой. Гроза стремилась стать такой же, как ее исхудалая, жилистая, но исключительно сообразительная и быстрая мать. Белая волчица еще не могла показать щенкам охоту, но если бы они видели, с каким азартом она гнала жертву и впивалась ей в шею, то наверняка завизжали бы от восхищения. Охотница была из той породы зверей, что обладают пылкой натурой и страстью к движению, не позволяющей им сидеть в тени и ожидать небесных даров. Волчица сама выходила на охоту за звездами, неоднократно скалясь и рыча на небосвод. Она будто бы проклинала его по-волчьи, в протяжном вое выплескивая все горе, тоску по любимому псу и мольбу о защите и покровительстве волчатам.