Термоядерный конфликт подкосил общество, а локальная эпидемия и голод изничтожила слабых. Донеслось со двора общежития. Разве поведение измотанных обстоятельствами ртов не предсказуемо?
Я обернулся на глухие и бесшумно знакомые шаги, выплывающие на тротуар.
Ты же видел, будучи сорванцом, как ваши бедные соседи молили о помощи. Продолжал гудеть хобот. А при смерти они винили не вас, отказавших, не свою слабость, опустившую им руки. Они до конца веровали, что ядерные грибы с хворью, погубившие их мироздание дело рук небожителя!
Развернув уже к тому времени дневник, я хотел его успокоить и поговорить о ситуации в участке, но он мне не дал:
Брось калякать и посмотри! Дневник полетел во вчерашнюю лужу, разошедшуюся кругами, а в церквушку устремился чёрный палец. Думаешь, эти звери просто так строили халупы с куполами и молились!? Они до чертей боялись смерти и судьбы, мол, это не их рук дело! Сносили своими бунтами мнимых виновных! Их дома, церкви, как эта, чтоб показать своё недовольство и разочарование всему небу!
Что повлияло на его агрессию!? Он в попытках что-то доказать сходил с ума, как и погода! Оккупировавшие серость над головой тучи опустились жутким ливнем, ветер, что начался уже давно, ежесекундно набирал скорость, метая не то что жестянки, а камни и обломки кирпича!
Да если ваш бог и существует, то только его вера способна убить вас настолько, чтоб вы самостоятельно изничтожили собственность! Изгнали из вселенной ничтожный мусор, именуемый человеком! Кричала резиновая морда сквозь шум ливня.
Словно слепой крот, я пытался жестами успокоить рассекаемую ливнем пустоту, где, наверное, пыхтит собеседник, резко замолчавший. Что с ним такое!?
Удар. Звон, перешедший в жуткую боль, свалил меня на асфальт. Не успев и оклематься, я вцепился в взмокшую тряпку в надежде, что это дневник, и кинулся к церкви.
***
Я сидел в притворе, глядя одним окуляром на останки священника у амвона. Его обтянутые тонким кисти крепко стиснули прут, вышедший из церковной рясы, в районе живота. За что? Спросил я про себя сгнивших бунтовщиков, вглядываясь в застывший лик жуткой боли и разочарования в собственном виде. Закашлявшись, я отвернулся Ещё не вышел радиоактивный воздух или это промокшая задница даёт о себе знать?
Когда меня разбудил пробравший озноб, в горло ударила горечь левая линза оказалась треснута. Вывернув мешок, я заклеил остатками изоленты окуляр и уже тогда обратил внимание, что солнце почти село. Во всю светило из дыры бывших ставен и навязывало вопрос: Сколько я просидел?. Распластавшись на куске мешковины, вымокший дневник с бесполезным кожаным переплётом вселял надежду, что недолго. Но этого недолго простуде могло хватить с лихвой.
Следующий ориентир плоское средь лысого двора одноэтажное пятно аптеки. Большую их часть, как и продуктовые, разворовали, по рассказам, за неделю до первых ударов ядерных боеголовок, словно люд почуял неладное. Во времена же многолетнего затишья, когда из нор лезли отчаянные, и во времена бунтов 1982-ого, оставшиеся магазины становились очередными местами собачьих боев.
Ну чего, братцы? Сегодня по медичке иль как? Говорил грузный сосед. Мой сват вон милицию пасти пошёл, ему б подсобить!
А толку? Засипел второй. Все знають, что с правительством они так и не связались, а в одиночку им землю топтать не долго, ха-ха! А вот с медичкой недурно б
Да пусто. Отвечал отец, доставая портсигар. Неглупые люди ещё до всего бардака вынесли, что смогли и за город на сотни километров
Закурив, он захлопнул наградной портсигар из серебра с гравюрой Красной Армии и убрал его в карман кожанки. Пару раз затянулся в тишине. Все его ждали. Понимали, что он не закончил.
Да даже если осталось чего, то глотку порвут за флакон йода, не побрезгают.
Так у меня, Аристаш, внуки болеють! Выждав паузу, высказался сиплый. Прикажешь глядеть, сложа руки, как кровинушки душу отдают?
У самого семья! Грозно кинул отец. Понять просто нужно, что не светит даже нашим окрестностям будущего, вон город захлёбывается лучевой гнилью, хочешь внукам принести радиации в карманах вместо лекарств!?
Тише, тише, брат! Взял его за плечо дядя Миша. Пока у нас фон в норме, нечего пугать соседей, успокаивайся. Он развернулся к остальным. Аристарх хочет сказать, что нам убираться отсюда надобно, мужики.
Правильно! Поддержал грузный, пихнув сиплого. Я тоже так подумывал!
Да-а. Нерешительно протянул сиплый. И я-я
Было запланировано, что, раздобыв транспорт, мы уедем на поиски хоть какого-то намёка на нормальную жизнь, но отец планировал спасти только свою семью. Соседи гибли в ожидании его плана, не справляясь с агонией хвори и бессилием перед голодом. Прося нашей помощи, они получали отказ. Отец с дядей, постоянно рискуя жизнями, выходя в город и леса, видели, что ближайшие к ним люди не были готовы к такой же жизни они и не пытались что-то сделать не заслуживали и горсть крупы.
Со временем в окрестностях мы остались одни. Всё чаще и чаще отец с дядей пропадали на дни и недели, а возвращались с чуть полными сумками. Потом слегла мать, отец ушёл на поиск лекарств для неё и не вернулся. Порой опускаются руки, когда начинаешь ворошить собственное прошлое, но в таком случае я вряд ли справлюсь с поставленными задачами.
Перебравшись чрез груду опрокинутых укреплений, я ступил на очередную прихоть бунтовщиков сметённый пост, нацеленный на урегулирование беспорядков. Ничтожная дюжина добровольцев, купленных за миску похлёбки, против стада, наплевавшего на принципы. Брат против брата.
Незнакомый, как и всё вокруг за последние часы, переулок вывел меня на серьёзно перекрытую улицу угасающего цвета солнца. Протиснувшись меж нетронутых баррикад, я вышел к четырёхэтажному зданию, чьё карнизное алое полотно, весьма истерзанное вблизи, одним лишь перекрестием серпа и молота в углу заставило невзначай улыбнуться. А от пыльной надписи на табличке у парадной и вовсе отошла на задний план промокшая задница, усталость и полученная доза радиации: «Исполнительный комитет городского округа Нижневартовск».
Скребя по полу, дверь захлопнулась. Наступила жуткая темень. Вспыхнув терзающим тишь щелчком, луч света показал причину: все окна наглухо заколочены. За плотной тёмно-синей тканью корнями вцепились в оконные рамы доски, куски фанеры и местами небольшие листы металла. Зачем такая защита? От ярости бунтовщиков? Радиации?
В стеклышках разбитой слева справочной заплясали отблески фонаря, а затем справа, за низкой столешницей со скамейками, уходящий вглубь коридор открыл многочисленные двери. Большинство из них открыты, но не представляли интереса: голые, будто всё вынесли кабинеты да подсобки. Заворот в конце этажа и вовсе вёл в санузел, и я даже не собирался туда заглядывать, если только не повешенная посреди кафеля женщина. Её не успевший превратиться в декорацию пронизывающий взгляд. Завораживающий невозмутимостью и одновременно отталкивающий, словно это последнее проявление эмоций предназначалось конкретному человеку.
Я собрался подняться по лестнице, что посреди холла, и уже взялся за перилла, когда в темени справочной налились кровью чьи-то огромные глаза. Застучало в висках.
Не все люди готовы к такой жизни. Дёрнулись глазницы. Ведь и ты задумывал наложить на себя руки, не так ли?
Голова качнулась на подсознательном уровне.
Разве? С недоумением в голосе выплыл на свет фонаря плащ. А о чём ты тогда думал, растеряв всех близких?
Раздался скрип лестницы, перекрывающий скрежет зубов. Я медленно, шаг за шагом, пересчитывал берцами ступени и разрывался внутри: Что с моим другом!?.
Тебе напомнить какого было тащить по лесу окровавленного Ми
Он не докончил. Полетевший в его сторону кусок кирпича, что попался под ноги, с лязгом отлетел от оконной защиты на пол. Никого не было.
Ты был полон разочарования и злобы! Взревела за спиной жесть, отчего я свалился с ног. Ты молил меня о смерти! Продолжал кричать недруг. Ты не рыдал от пережитого ужаса, а вопил!
Скатившись по ступеням, я напоролся головой на брошенный мной кирпич и от боли ухватившись за голову, сжался калачиком. Ненавистным багрянцам оставалось только глядеть на жалкие всхлипы в мерцающем свете фонаря и продолжать вскрывать старые раны, но всё затихло. Я слышал лишь, как рядом со мной опустился плащ, как чёрная рука чуть не коснулась моей головы и как захлопнулась входная дверь.
***
«Не заходить!» гласила надпись одной из досок, коими был заколочен подъём на третий этаж. Чуть засмотревшись, я прошёл в холл второго этажа, а затем и в ничем не отличный от прошлого коридор: та же темень, кафельный заворот в конце аналогично вскрытых никчёмных кабинетов и подожди. На санузел глядела запертая, дополнительно укреплённая стекловатой и арматурой дверь, в щель которой молниеносно вгрызлась фомка.
На меня глядел мужчина. Точнее, куда-то мимо нехилой дверной рамы, в которой стоял запыхтевший одноглазый вандал.
Присев рядом с развалившимся у масляного калорифера телом, я обнаружил у его ног покрытый пылью револьвер системы Наган. Три из семи. Посчитал я про себя патроны, с трудом проворачивая барабан, и взглянул на остальное убранство кабинета. Большую часть сего помещения занимал электроагрегатный исполин с уходящей через отверстие защиты окна самопальной трубой. Я опустился за стол неподалёку, заинтересованный стоящим на нём болотного цвета ящиком.
И на что я рассчитывал? Удивился себе, обнаружив отсутствие питания после безрезультатных манипуляций с радиостанцией. Окинув фонарём столешницу, заваленную помимо ящика с болтами макулатурой, я вытащил кипу тетрадных листов.
«1992 год.
5.09. Вчерашней ночью утихла буря. После чертовки будет сложно использовать вышки, но я (неразборчиво) От него новостей ещё нет.
8.09. Проходил мимо лестницы на третий, и оттуда будто повеяло смрадом сквозь противогаз! Кукуха, наверное, поехала, но я даже слышал их голоса!
13.09. Катя (неразборчиво) Милая, да упокоит твою душу господь, я не могу и взглянуть на тебя, не то чтоб похоронить по-людски!
21.09. Не помогает этот циклосерин»
Чем дальше шли записи, тем больше приобретали неясность мужчине было тяжело писать. Тем не менее эти малочисленные строки вносят немного ясности: погибший знал о смотровых вышках и, возможно, был инициатором моста меж крышей и платформой, но как же тот, расстрелянный из участка? Он как-то связан? Отложив записи, я продолжил шарить по бумагам и скоро вытащил из-под очередной стопки толстый прямоугольник кожи. Планшет с клапаном-замком, отщёлкнув который на меня из-под прозрачного защитного листа взглянула карта Ханты-Мансийского округа.
Радость и надежда. Именно это мне принесла пожелтевшая находка, разглядывая обозначения и рукотворные заметки которой, я почувствовал себя меленьким ребёнком, завидевшим на зимней прогулке прекрасного бельчонка! Так же неподвижно и с неподвластным интересом я рассматривал объект своего вожделения, оторваться от которого всё же пришлось. Уже наверняка ночь и надо скорее заканчивать. Уговаривал себя. Времени навалом, ещё налюбуюсь!.
Впихнув планшет за пазуху, я встал со стула. Хруст. Под ногами разломилась пластиковая упаковка из-под кассеты. Кассета? Произнёс я внутри и с секундным осознанием заметался окуляром по кабинету, что оказалось не безрезультатно у матраса, на котором сидел погибший, лежала, слившись с окружением, серая коробочка с красным прямоугольником в углу: «Десна».
Не могу больше писать Закашляли динамики диктофона. Этот чёртов туберкулёз (кашляет) не даёт мне покоя! Руки трясутся, как у заядлого пьянчуги, слабость ног не даёт спуститься вниз (кашляет) Помню, у одного парня из участка был подобный кашель Говорил, мол, выпил циклосерин и жизнь в радость, но я, сука, пачками жру это дрянь! Динамики, не выдержав кашля, захрипели. На днях по радио наткнулся на трансляцию одного мужика, твердил родом из Нижневартовска в посёлке Аган остановился, переживших там, мол, куча: около полусотни. Помощи гуманитарной просит, а я ему чем подсоблю? Горстью гречки, что мне на день осталась? Флаконом зелёнки (кашляет)? Представился ещё так странно библейски. Секундная тишина. Аристарх что-ль (кашляет)? Как надоело это всё Жизнь эта трусливая, погонь я этакая! Дорого себе человека похоронить не могу! Раздался взвод курка. Подлец чёртов!
Диктофон подпрыгнул от звука выстрела и замолк окончательно. Я сидел неподвижно ещё со слов о мужчине с библейским именем и долго не мог переключиться на произнесённое после. Наступившую же вновь тишину разряжало только прерывистое сопение резинового намордника.
Могу ли я принять услышанное за чистую монету? Имеет ли смысл придумывать байки умирающему человеку? Дата записи выходит на начало осени, а отец ушел в конце весны прошлого года: он всё это время помогал какому-то поселению!? Когда здесь погибала его семья!? Нет, нет, нет Развернул я карту в поисках того посёлка. Это на северо-западе отсюда, на краю одноимённой реки Туда несколько дней всего добираться, почему он не вернулся?. На частотах можно транслировать любую запись, сделанную даже годами ранее. Отец посетил Аган, какого-то чёрта записал это сообщение для трансляции, и потом с ним что-то случилось я так полагаю?
Чёрт! Опустил я планшет. Своими доводами я ничего не добьюсь!
На обратном пути, пробираясь чрез промышленную зону, я наткнулся на стаю диких собак. Скользнув под кучу паллетов и стиснув рукоять револьвера, мне оставалось только податься ожиданию, благо фонарь был заблаговременно выключен ещё после выхода с исполкома. Ночные животные, разинув пасти с языками, хаотично двигались в своей стихии вдоль железобетонного забора ромбиком, а за их редкой, собравшейся патлами шерстью выступали рёбра, полные кровоподтёков.
Даже эти божьи создания бредут бок о бок в такие времена. Говорил о собаках дядя. А человек с величаем нравственности встаёт против своего же брата
Возвращаясь с совместных вылазок, мы с дядей частенько сокращали лесами. Был случай, как даже не ночью, а только расходящимся вечером на нас вышло несколько сих особей:
Любо, что не гадские волки! Отрезал дядя, шмальнув из вертикалки по земле, отчего скулящие создания пустились в рассыпную. Были б волки, то напали б и после сего манёвра! Псы ведь как? Трусливы, не меньше нашего.
***
Окраинный дворик, новоиспечённые могилы. Серенькая коробочка на одном из холмиков не осевшего грунта. Парень, державший противогаз с новой подделанной линзой.
Он думал об отце.
Ему не давала покоя мысль, что его отец помогал незнакомому поселению в то время, когда на руках сына погибала его супруга человек, дороже которого никого нет. Его лучший друг, испуская душу, выл о том, что не смог выполнить своего обещанья в защите его семьи. Аристарх бросил семью ради чего? Ради лекарств или это был просто повод?
Поправив вещмешок со скромным провиантом на неделю, парень покинул окраинный двор. Он ничего не понимал, но знал. Знал, что новообретённая цель стоит перед ним ясно и чётко отыскать отца, живого или мёртвого.
Глава II
День первый
По глубокой луже вдоль грунтовки пробежали кружки. Присев у края тропы, я с пристрастием уставился на водомерок. В ожидании съедобных мошек они совсем наплевали на радиоактивную пыль, что еле различима с грунтом в этой местности, на подающую признаки жизни вокруг хвою, коей места нет в окрестностях Нижневартовска. Я никогда не видел подобного, как далеко не завела б моя вылазка. Думал, что редкая рощица пред домом наилучший вид сохранившейся природы, но нет Просто шёл не в том направлении? Значит, где-то там, на севере, сохранилась эпоха, считаемая мной прошлой? Я оглянулся назад. В сторону чёртового города, что погубил слишком многое.