Верность слову - Михаил Сверлов

Верность слову

Михаил Сверлов

Документально-художественная повесть

Редактор Е. М. Сверлова

© Михаил Сверлов, 2023

ISBN 978-5-0060-4770-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀  ⠀  ⠀ Дмитрий Михайлович Сверлов

⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀    ⠀⠀ ⠀ 19241999

Часть I: Фронт

Путь на фронт

 Ваша фамилия?

 Сверлов.

 Имя, отчество?

 Дмитрий Михайлович.

 Год и месяц рождения?

 1924, 23 февраля.

 Где работаете?

 В автотранспортном техникуме.

 Участник войны?

 Участник.

 Подождите минуточку.

Медицинская сестра, дежурившая в регистрации приёмного покоя пульмонологического отделения республиканской больницы города Уфы, встала, закрыла окошечко регистрации и куда-то ушла.

Он сидел на медицинской скамейке, откинувшись к стенке холодного приёмного покоя, куда его привезла скорая медицинская помощь.

«Участник войны,  подумал он,  такой, вроде бы, и далёкой, но, оказывается, такой близкой, что до сих пор не отпускает». Вздохнув, оглядел пустой приёмный покой и вновь усмехнулся: «Слово-то какое придумали  покой! Какой тут, к чёрту, покой?! Покой будет там, на погосте» «По-кой, по-гост. По-кой, по-гост»,  застучало в его голове, как будто стук колёс Он выпрямился, вспомнив, как тогда, в сорок четвёртом, он, младший лейтенант, выпускник военно-пулемётного училища ехал в поезде к месту назначения. «Как это было?..»  задумавшись, вновь прислонился спиной к стенке приёмного покоя.

Баюкающий стук колёс и мягкое покачивание вагона. Мимо пролетает унылый, однообразный, серый пейзаж. Душно и тесно.

Станция Обозерская. Ночью, лёжа на столах привокзальной столовой, четыре часа ждём мурманский поезд, который, к несчастью, опаздывает.

Толкучка при посадке, и снова маринование в душном, до отказа набитом вагоне.

Станция Вонгунда встретила четырёх комсоргов-выпускников Архангельского военно-пулемётного училища (АВПУ) утренним ядрёным морозцем. Вновь пригородный поезд и бесконечная дорога с желанием хоть как-то согреться.

Город Онега. Политотдел 291-й стрелковой Гатчинской Краснознамённой дивизии. Неожиданно быстрое назначение в 309-й стрелковый полк, и снова путь на Обозерскую.

Вновь станция Вонгунда  ожидание и безделье, песни и совсем беспричинный смех.

Заходим с ребятами за перегородку, отделяющую санитарную часть от общего зала. Там две девушки просматривают пассажиров на педикулёз и выдают необходимые для получения проездного билета справки. Рядом с ними печь, весело шумящая языками пламени, излучает ласкающую тело теплоту.

 А что, девчата,  начал Пашка Сиротин,  много тут у вас завшивленных граждан?

 А вы кто, контролёры-ревизоры? Пришли вшей считать?  девчата засмеялись.

 Да уже не так много, как было раньше. Морозец многих побил,  ответила одна из девчат и добавила,  вшей.

 А присесть к печурке можно?  с напором продолжил Павел,  Не пустите к теплу? А то жрать так хочется, что переночевать негде!

Все рассмеялись. Обмен шутками позволил подготовить почву для знакомства. И так, полушутя-полусерьёзно одну из девушек уговорили заварить чайку. Пошли к ней на квартиру. Пока забирались на горку, познакомились ближе. Она оказалась студенткой медицинского училища.

Квартирка холостяцкая с одной кроватью, покрытой тюлевым покрывалом; кисейные занавески на одном широком окне. Горка книг на столе. В углу  гитара.

Разделись, достали сухой паёк, и через пять минут аппетитно прихлёбываем из стаканов чай, подливая его из пузатого чайника.

Закончив чаепитие, Пашка взял в руки гитару. Немного поднастроив её, он, неожиданно для меня объявил:

 А сейчас для вас споёт почти народный артист, «орденопросец», гроза фашистов и любимец архангельской публики  Димитрий Сверлов! Аккомпанирую я,  привстав, он поклонился в разные стороны.

 Ой, ребята! Так вы из Архангельска?  всплеснув руками, весело спросила Зина.

 Из Архангельска  мой «знаменитый» друг, а мы  «пскопские»!  Павел вновь приподнялся и театрально поклонился девушке.

 Да брось ты, Пашка, дурака валять!  сказал я.  Чего петь-то будем?

 Народный согласен!  чумным голосом заорал Пашка и, узрев, что я стал сердиться, взял аккорд:  «Чёрные косы!»

Я любил петь и поэтому, не споря с ним, начал:

Два часа пролетели незаметно, и мы нехотя вернулись на станцию. Ещё через пару часов погрузились в теплушки, и с девятого декабря в ночь на десятое я распростился с милым Севером, стоя в дверях шестнадцатитонного грузового вагона.

Мимо меня уходила в даль знакомая до мелочей привычная жизнь, а за моей спиной в сутолоке людей связного штаба, спешивших закончить последние работы по обустройству, начиналась жизнь  новая, неведомая, с очень часто меняющейся обстановкой.

Северный ветер в последний раз обдул моё лицо, бросив в него горсть колючего снега, а северные звёзды в сужающийся створ закрывающейся двери подбадривающе мерцнули: «Держись, Димка!» И началась жизнь на колёсах.

 Дмитрий Михайлович! Дмитрий Михайлович!

Он открыл глаза. Рядом с ним, тряся его за плечо, стоял дежурный врач и девушка-регистраторша.

 Пойдёмте, я провожу вас в душевую, а затем в палату,  сказал врач.

 Да я сегодня уже принимал душ.

 Всё равно. У нас так положено, что все больные обязаны принять душ и переодеться в наше бельё.

«Ну вот, уже и больной!»  невесело подумал он. Потом встал и, подхватив свою сумку с вещами, пошёл за доктором. Через полчаса он был одет в больничную пижаму и помещён в четырёхместную палату, где спал всего один сосед.

«Утром познакомлюсь»,  подумал Дмитрий Михайлович. «Утро вечера мудренее,  откуда-то пришло на ум, и он закончил эту пословицу многим людям неизвестными словами:  Кобыла мерина удалее!»

Лёг на кровать. Спать не хотелось. Наплывали воспоминания полувековой давности.

Город Вологда! Затем суточное болтание по Московской окружной железной дороге. Реутов  пригород Москвы. И опять неизвестно сколь длительное стояние.

Заместитель командира полка по политической части майор Сидоров, войдя в вагон, ругнулся.

 По всему видно, что попали мы суток на трое. Чёрт возьми, конец войны, а у нас всё ещё неразбериха кругом! Чем заниматься будем, соколы вы мои?  обратился он к нам.

 Разрешите обратиться, товарищ майор?  спросил я.

 Давайте, товарищ младший лейтенант, обращайтесь.

 Разрешите увольнение в город. Жену брата нужно найти.

 Это где ты её в Москве искать-то будешь? И зачем? А где брат?

 У меня примерный адрес есть. Я ей хочу передать свой продовольственный аттестат. Сын у неё семимесячный, а с продуктами питания плохо. А Николай, брат мой, на фронте. С первого дня воюет.

 А он что, не может ей свой аттестат послать?

 Так он, товарищ майор, сержант. Они на фронте-то и познакомились.

 Как добираться до города будешь?

 Так было бы разрешение, а как добраться  найду.

 Хорошо! Сейчас 13:00. К 24-м часам быть на месте. Времени хватит?  спросил майор, выписывая документ.

 Ну давай! Передавай привет фронтовичке. Да  он попридержал меня, готового сорваться с места.  Вот, передай ей подарок от нас,  и он достал из походного рюкзака, стоявшего под столом, буханку хлеба, две банки тушёнки и две банки сгущённого молока.  Малец-то, наверное, молочко сладенькое любит? Давай, беги!

Майор отвернулся, но я заметил, как на его глаза навернулась слеза. Вся семья майора погибла в начале войны. Погиб и годовалый внук.

 Есть!  ответил я.

Быстро прихватив заранее приготовленный рюкзак с продуктами, запихнув туда же завёрнутые в чистую нательную рубашку продукты майора, я выскочил из вагона. Навстречу шёл железнодорожник, держа в руках молоток на длинной ручке, которым он что-то там простукивал под вагонами.

 Скажите пожалуйста,  обратился я к нему,  как тут можно до Москвы добраться?

 А вон, иди к платформе,  он указал направление рукой.  Повезёт, на пригородный попадёшь. Он должен был уже пройти, но что-то задерживается.

 Спасибо!  крикнул я на бегу.

Как это ни удивительно, но мне повезло. Я успел на поезд. Правда, он больше стоял на каких-то станциях, разъездах, а то и прямо в поле, но уже через два часа я был на Курском вокзале. В справочной узнал, как доехать до улицы Осипенко. Оказалось, совсем несложно: на метро до библиотеки Ленина, а там на трамвае  прямо до улицы Осипенко.

Я быстро нашёл нужный дом и, поднявшись на третий этаж, квартиру. Звонок не работал. Постучал в дверь. Потом ещё раз. За дверью послышались шаркающие шаги, и дверь открыл очень пожилой человек с женским тёплым платком на плечах.

 Вам что надо, молодой человек?  спросил он, глядя на меня подслеповатыми глазами.

 Макеева Люся здесь живёт?

 А Вы, собственно говоря, кто?

 А Вы, кто?  вопросом на вопрос ответил я.

 Я  её папа, Аркадий Семёнович Макеев. А Вы?

 Лейтенант Сверлов,  представился я и после небольшой паузы добавил:  Дмитрий, брат Николая.

 Так что же Вы стоите в дверях?  засуетился старик.  Проходите, проходите!.. Извините, не предлагаю раздеться, у нас здесь очень холодно. Проходите сюда,  и он пошёл по длинному коридору коммунальной квартиры.

Миновав большую кухню и дойдя до последней двери коридора, мой провожатый открыл её, приглашая меня войти внутрь.

 Люся!  позвал он дочь,  тут к тебе от Николая пришли.

Из-за ширмы, разделяющей большую, пустоватую комнату пополам, вышла молодая симпатичная женщина. Она с интересом глядела на меня.

 Вы от Коли?

 И да, и нет,  ответил я.  Я  его брат Дмитрий.

 Ой, Дима! Мне Коля много рассказывал о Вас. Какими судьбами Вы в Москве?

 Наш эшелон идёт на фронт. Здесь, в Подмосковье остановились, вот я и решил наведаться к Вам. Хоть познакомиться с Вами и Колиным сыном. Его, кажется, Валентином зовут?

 Валькой! Да Вы раздевайтесь! Папа, пойди кипяточку принеси,  громко обратилась она к сидевшему за столом старику,  чайку попьём.

 Да-да, Люсенька, я сейчас сбегаю,  и он своей шаркающей походкой медленно направился на кухню.

 Папа у меня  профессор консерватории, регент московских церквей. Совсем ослабел от недоедания и холода, стал плоховато слышать и видеть. Но врач сказал, что при нормализации питания всё восстановится. А в Москве так трудно с питанием Хорошо, что у меня молоко для сына есть. Его так много,  застеснявшись вдруг, сказала она,  что я и папу им иногда подкармливаю.

Я, снимая шинель, замер, услышав эти слова.

 Да вон туда, на гвоздик повесьте,  она указала на стенку рядом с дверью.

 Так, Люся, давай на «ты». Хорошо? А то как-то неудобно получается. Как будто мы чужие люди.

 Давайте, то есть давай. Проходи сюда за ширму,  позвала она меня,  тут мой касатик спит.

На железной кровати спал крупный мальчик с большими, пухлыми щёчками. Его ротик был приоткрыт, и лицо выглядело таким спокойным и забавным, что я непроизвольно улыбнулся.

 Правда хорошенький?  спросила Люся.

 Не то слово,  ответил я.  Спокойный?

 А чего голосить? Мама всегда под рукой, рядом. Молокозавод,  она показала на свою грудь,  работает; дай Бог, и дальше, без перебоев. Чего нервничать? Вот только холодновато. Но тут уж ничего не сделаешь. Все в нашем доме мёрзнут. Я дала объявление на обмен квартиры. Хочу подобрать что-нибудь потеплее, пусть и поменьше.

В комнату вошёл Аркадий Семёнович, неся горячий чайник и подставку для него. Он положил её на стол, поставил на неё чайник, а затем, подойдя к комоду, стал доставать оттуда стаканы.

 Вот только заварка у нас морковная,  извиняющимся голосом произнёс он,  Но зато у нас остался ещё кусочек рафинада. Это мне в церкви дали,  с гордостью добавил он.

Я вышел из-за ширмы, подошёл к двери, где на полу лежал мой вещмешок, взял его, развязал тесёмки и, подойдя к столу, стал выкладывать на него продукты: хлеб, тушёнку, сгущёнку, сахар, приличный кусок сала, который дал мне Пашка, знавший, что я хочу пойти в Москве к жене брата. Затем достал отдельно завёрнутые в рубашку продукты майора.

 А это наш замполит просил вам передать. У него все родные погибли, и он, когда узнал, что у тебя,  я повернулся к стоящей у ширмы Люсе,  есть сынок, то просил передать это тебе. А вот тут ещё и хозяйственное мыло есть,  достал из кармашка два больших куска хозяйственного мыла.

 Да ты прямо Харун-аль-Рашид,  проговорила Люся.  Такое богатство, что смотреть страшно.

 А на него смотреть не надо,  засмеявшись сказал я,  Это всё надо съесть для пользы дела. Но, я не за этим пришёл,  и полез в карман гимнастёрки.  Вот тебе мой продовольственный аттестат. Хотел отослать маме в Архангельск, но она сказала, чтобы я передал его тебе. Тебе нужнее.

Люся как-то осторожно подошла к столу, взяла в руки продовольственный аттестат, внимательно посмотрела на него и прижала его к лицу. Потом, повернувшись ко мне, обняла меня и стала целовать куда-то в шею, и я почувствовал, что её слёзы потекли мне за шиворот.

 Ну что ты, что ты?  сказал я, отстраняясь от плачущей Люси.  Всё нормально! Так и должно быть!

 Ты понимаешь, что спасаешь не только меня с малышом, но и моего папку?

 Никого я не спасаю, и не надо делать из меня святого. Ты этот аттестат, между прочим, тоже заслужила своим участием на фронте.

 Да кому это интересно!?  успокаиваясь ответила Люся.  Тут каждый о себе только и думает. Что-то совсем люди одичали. А ведь есть и такие, что всю войну живут без забот. Всё у них есть. Я, когда Вальку родила, по подъездам картофельные очистки собирала и отваривала их. Да и не только я Вон из комнаты всё распродали. Только комод, стол с табуретками, две кровати и ширма остались, а раньше-то всё было.

 Ничего, Люся,  сказал я,  вот с фашистами разделаемся, и всё у нас будет.

 Дай-то Бог!

Мы попили чая, и я собрался уходить.

 А куда ты спешишь-то?  спросила Люся.

 Надо быть в части к 24:00, а я хочу по Москве хоть немножко пройтись. Когда я ещё в неё попаду-то?

 Да после войны и попадёшь. Мы с Колей тут будем. Тебе есть, где остановиться. Тогда мы уж тебя по-царски встретим, а не кипяточком!

 Договорились! А где тут чего посмотреть можно? И главное  Красную площадь.

 Так ты через мост переезжал? Вот на трамвае  обратно до библиотеки Ленина, там сойди и пройди вперёд. Увидишь сад. Это Александровский сад. Пройдёшь через него и выйдешь на Манежную площадь. Там гостиница Москва, а справа  Исторический Музей, за ним  Красная площадь.

 Хорошо, спасибо! Ну, давайте тут не болейте! Счастья вам и тепла побольше.

 Удачи тебе, Димочка! Чтоб тебя ни пуля, ни мина, ни снаряд не брал. Чтоб ты остался жив и здоров, и приезжай к нам,  и Люся поцеловала меня.

 Будьте здоровы и живы, молодой человек,  сказал, пожимая руку, проводивший меня до входных дверей Аркадий Семёнович.

 Так и быть, буду,  ответил я и вышел на лестничную площадку. Я тогда не знал, что видел его в первый и последний раз. Через полгода, дождавшись нашей Победы, он умер.

Часа три я бродил по Москве. Красная площадь просто поразила меня своей красотой и величием. Постоял у памятника Минину и Пожарскому. Ведь это как раз те люди, которые организовали защиту Руси от поляков. Послушал бой Кремлёвских курантов.

На Курском вокзале в справке спросил, когда на Реутов идёт пригородный поезд.

 Да сейчас, если ещё не ушёл,  ответила мне из окна справочного бюро женщина.  Бегите на третий путь.

Когда я выскочил на перрон, мой поезд уже начал своё движение. Припустившись за ним, я поровнялся с закрытой дверью последнего вагона. За стеклом двери мелькнула чья-то физиономия, и дверь открылась. На верхней ступеньке стоял молоденький лейтенант в расстёгнутой гимнастёрке.