Я дернулась снова, но Лин только впился в мою тунику второй рукой. На моих глазах выступили слезы, от вони и от ужаса сразу, я быстро замотала головой. Я пыталась убедить себя: это просто бред, агония, от которой не спасает лазуритовое ожерелье на груди. В словах нет обвинения, нет злобы нет веры. И нет смысла. Главное, нет смысла. У Лина нет ни одного повода сравнить меня с прадедом.
Признайся, твердил он, и глаза его медленно разгорались, как угли на ветру.
Похожие мотивы. Да как он может?!
Отпусти! Я перехватила его запястья, ставшие тонкими, как веточки, я боялась сильно сжимать их и потому только попробовала опустить. Лин не трать силы. Не глупи. О чем ты
Но, скорее всего, он уже вообще меня не слышал. Мог только говорить, выплескивая что-то, копившееся и гноившееся слишком давно.
Я уверен, что это ты, он никогда бы не стал, он не такой. Лин облизнул губы. Язык у него был желтоватый, распухший и весь в нарывах. Был не таким. Был.
Был. Я забылась. Я все-таки стиснула его выступающие, обтянутые кожей кости. Всего на секунду, но я захотела сломать их, а потом сжать пальцами шею и остановить биение пульса под тусклой опрелой кожей. Замолчи, замолчи, замолчи. Если кто-то и виноват, то ты, ты, ты его довел. Но я не говорила этого вслух.
Ведь ты и его убила. Это брат прошептал, и вопросом это не было. Я знаю, ты убила его, Орфо. Потому что ты никогда его не заслуживала. Он закашлялся. Кровь вперемешку с гноем брызнула на мое лицо, а я все не отстранялась и не отстранялась, точно вмерзшая в лед. Ну ничего. Ничего. Возьми другое заслуженное. Возьми. Да здравствует королева.
Королева.
Его хватка ослабла, прежде чем я бы вырвалась. Он откинулся на подушку и затих. Перстни на его скрюченных руках остались единственными яркими пятнами в мертвой серости. Волосы прилипли ко лбу, не сумев скрыть темных волдырей и рытвин. Лазурит на груди потускнел.
Лин Я робко, самыми кончиками пальцев тронула его шею, сама в ужасе от недавнего своего яростного порыва душить, ломать. Пульса не было. Не было и без моего гнева. Лин!
Я сидела над трупом брата, смердевшим все сильнее, еще почти час, без движения, без слова. Я терла лицо, давила кулаками на глаза и гадала, мучительно гадала. Неужели все эти годы он правда думал, что делит замок с убийцей? Считал, что меня уже свело с ума волшебство, и приписывал мне что-то еще? Мотивы прадеда. Мотивы, о которых никто до сих пор точно ничего не знает, а то, что мы знаем, слишком постыдно и жутко. Но при чем тут я? Лин Лин думал, что я защищала Эвера? А потом, когда он не оценил мою щедрость, прикончила в довесок к «детям героев»? Или или
Я не плакала. Как ни странно, я не плакала. Во мне вообще не было никаких чувств, кроме одного. Ужаса. Иссушающего ужаса. Ведь я знала, что как минимум наполовину Лин прав.
Эвера больше нет из-за меня. Он мог рассказать Илфокиону свою версию событий, и мы могли многое понять лучше, но я сделала так, чтобы этого не произошло. Это я. Я его убила.
Точнее, как оказалось теперь, я сделала с ним что-то намного хуже.
Чудовище
Когда я поворачиваюсь, песок весь в крови. В сумраке кровь кажется черной, красный оттенок едва различим. Зрелище слишком о многом напоминает, приходится еще на секунду зажмуриться, сглотнуть и сделать глубокий вздох. Только после этого я опускаю взгляд. Скорфус, довольный работой, уже умывается, сидя в сторонке.
Все как ты заказывала. Теперь-то можно домой, а?
Не отвечая, я рассматриваю человеческую фигуру, лежащую навзничь. Посреди всей этой темной крови, в месиве черно-серых нитей и лоскутов, медленно истаивающих, словно гнилой сорбет, кожа и волосы лунно белеют, даже не выглядят грязными. Грязные только обрывки одежды, которые, оказывается, тоже уцелели под этой шкурой? Как еще назвать то, во что магия Подземья превратила Эвера, проникнув в его раны? Да, я помню эту легкую тунику, швары, даже одна из сережек-гвоздиков на месте. Зрелище ужасное, ужаснее всего рука, скрытая когтистой перчаткой из Святого железа. Это не особо популярное у нас древнее оружие тоже приняло прежний вид, то есть перестало напоминать лапу монстра. Когда я осторожно стаскиваю ее, кисть оказывается отекшей, но целой, обычной. Пульс стучит редко, зато ровно.
Он правда ничего так, бросает Скорфус. Он вылизывает себе то место, которое в приличном обществе не демонстрируют, и смотрит на меня из-под задранной задней лапы. С этого ракурса замечание звучит сально, и я, не выдержав, пихаю своего излишне болтливого кота так, чтобы он точно потерял равновесие. Ну ты!
Я скольжу по Эверу новым взглядом и подмечаю кое-что еще: он вроде бы не изменился. То есть четыре года и не должны были превратить его в старика, между двадцатью и двадцатью четырьмя нет такой уж огромной внешней разницы, и все же. Он совсем такой, каким я его помню. Совсем такой, каким был в последний день. Мне уже почти семнадцать. Разница между нами ничтожная. И это очень странно, ведь я привыкла смотреть на него снизу вверх. А теперь мы вроде бы даже в росте почти сравнялись.
Да здравствует королева? говорит Скорфус, ухмыляясь во всю морду. Меня передергивает, хотя он и имеет в виду совсем не то, что Лин.
Нет. Впереди самое сложное. Я медлю. И думаю, ты мне уже не поможешь.
Все настолько плохо? Он поднимает то, что можно назвать бровью, тоненькую полоску чуть более светлой шерсти над глазом. Ты уверена, что все вот это лапой он неопределенно обводит пространство вокруг нас, не засчитают? Вот так сразу?
Уверена. Мои мысли тяжелее всех нависающих над этим пляжем скал. Я снова опускаю взгляд на лицо Эвера. Теперь уверена как никогда.
Может, тогда он медлит, просто убежим? Хвост оживленно дергается: похоже, Скорфус сам удивляется, как не додумался до такого простого плана раньше. Куда-нибудь уплывем, а отцу ты напишешь записку с объяснениями, и тебе не придется
Двадцать лет, Скорфус, тихо возражаю я. Двадцать. Бежать нужно было раньше, а теперь времени нет. Отцу нужен преемник.
Фекалии, ругается он, шикнув сквозь зубы.
Они самые. И потом
Эвер лежит неподвижно, его губы сжаты, ресницы плотно сомкнуты. Не знаю почему, но я вспоминаю ненормальные ночи, когда он точно так же спал в кресле, а я, спасаясь от кошмаров, рассматривала его лицо. Трогала украдкой волосы. Гладила по руке. У меня было странное чувство будто я должна хоть иногда делать для него что-то столь же важное, сколь то, что он делал для меня. Давать ему спать единственное, что было доступно мне в детстве. Сейчас все изменилось. Моя вина стала намного больше, но и мои возможности тоже.
И потом, я хочу попытаться, заканчиваю я. Скорфус вздыхает с видом «Ну и что ты тогда ноешь?». Хотя бы объясниться, а дальше буду что-то решать. К тому же я не могу просто его бросить, многие ведь считают его беглецом. Нужна ложь.
Новая ложь. Ведь если я просто скажу правду всем, она, вероятно, погубит нас обоих.
В этом мы с тобой мастера, придумаем, хмыкает Скорфус и встает. Расправляет крылья. Так что, я лечу за стражей?
Лети. Я киваю. Тоже встаю, чуть отступаю, отворачиваюсь к морю, сейчас почти спокойному и отливающему сонной звездной синевой. А я пока подумаю. Идея у меня есть.
Хлопанье крыльев постепенно удаляется, потом затихает. Обернувшись и убедившись, что иномирная кровь и плоть почти испарились с песка, я снова бегло смотрю на Эвера. Тут же отворачиваюсь: нет, нет, пока просто не могу. Ложь, которую я приготовила, довольно нелепа. Но на некоторую часть она скроена из правды, а значит, в нее, скорее всего, поверят.
Добро пожаловать домой, Эвер, шепчу я. Обещаю, больше тебя никто не тронет.
Меня тоже. Вот только мне стоит опасаться вовсе не целеров, не патрициев, даже не отца.
Только тебя, ведь из-за тебя через месяц я должна умереть.
Вне правил. Эвер
Эй, гаситель!
Со дня, как они появились рядом, я ни разу не слышал от них своего имени, да и не хотел. Единственное, чего я хотел, быть подальше. Не помнить об их существовании. Не думать ни об одной из трех причин, по которым они так меня ненавидят.
Я опускаю голову и продолжаю идти, делая вид, что не услышал оклика. Мне некогда разговаривать, моя одинокая прогулка вдоль берега и так затянулась. Орфо скоро заволнуется. Мы договорились вместе учить игаптский или играть до самого ужина. К тому же этот ливень становится просто невыносимым.
Эй, гаситель! Другой голос, с другой стороны. Я глубоко вдыхаю через нос и прибавляю шагу, поднимаю глаза до замка, нахохлившегося среди скал, не так далеко. Тепло горят желтые огоньки. Если я напрягу зрение, различу даже свет в комнатах Орфо.
Почему не отвечаешь? Теперь голос женский, звонкий, капризный. Кирия, вроде бы ее зовут так. Девушка, которая нравится Лину.
Хорошо бы самого его не было поблизости. Я просто не выдержу, если он уже позволяет им так обращаться ко мне в своем присутствии. Как я устал от его попыток угодить всем, как устал от того, что он не знает, чего хочет, как устал от правды: мы хотим разного.
Кто-то бежит на меня сзади, я скорее чувствую, чем слышу: дрожь по всей спине. Одного движения хватает, чтобы сдернуть с пояса и нацепить перчатку, одного чтобы выпустить когти, одного чтобы вытянуть руку перед самым лицом неосторожного человека, на уровне круглых, как у теленка, карих глаз. Предупреждая. Не атакуя. Святое железо блестит холодной серостью и совсем слегка бликует красным. Оно лишено разума, в отличие от меча Орфо, но тоже способно на многое.
Да-да? тихо спрашиваю, рассматривая приятное квадратное, покрытое легкими темными веснушками лицо громилы Аколлуса. Пока он, подальше отстраняясь от когтей, взрывает носками обуви песок, я оглядываю и остальных. Смуглая, почти как игаптяне, Кирия с двумя тугими темными косами. Одинаково угловатые Гефу и Гофу блондины, как и я, явно не без примеси физальской крови. Чем я могу помочь вам дети?
Это лишнее, знаю: Аколлус младше меня всего на год, Гефу и Гофу на три года. Это несерьезно, я не обращаюсь подобным образом даже к Лину, с которым нас разделяет около четырех лет. И предсказуемо, они злятся. Подступают немного ближе все, кроме Аколлуса, который и так чересчур близко. Подступают с трех сторон. Я считаю до пяти. Выдыхаю.
Куда идешь? спрашивает Кирия, накручивая косу на палец. Она сочетает кокетство и брезгливость таким странным образом, что именно от нее хочется отойти подальше.
Не к Лину, надеюсь, бросает Гефу.
К нему идем мы, дополняет Гофу.
Хорошо. Я примирительно повожу плечами. У меня другие дела.
Опускаю руку и продолжаю идти. Увы, они идут со мной, с четырех сторон: Кирия теперь скользит гибким призраком впереди, Гефу и Гофу вышагивают справа и слева, а Аколлус топает за спиной последнее мне особенно не нравится. Они все молчат. Я не понимаю, чего от них ждать, и ждать ли. От нервов ладонь за перчаткой горит, но снимать ее пока себе дороже. Жаль, нет кнута; в случае чего будет сложно. Я даже не втягиваю когтей.
Эй, гаситель, окликают меня снова. Гефу. Я отличаю его по родинке на правой щеке.
Не реагирую. Если они не привыкнут звать меня по имени сейчас, боюсь, этого не произойдет никогда. А впереди у нас, похоже, очень долгий путь вместе, куда длиннее дороги к замку. Дождь усиливается, капли бегут по лицу. Я бездумно слизываю их с губ.
Я гаситель, которого закон поставил ниже прочих демосов. Я физалец, чьи соотечественники оставили этих ребят сиротами. И я друг их короля, совершенно не нужный им друг. Более того, моя дружба дружба врага «детей героев» глубоко оскорбляет. В чем-то я даже мог бы им посочувствовать. Если бы Гирия не была виновата в своих бедах сама.
Мы никогда не дрались, даже не ссорились просто по возможности избегали друг друга. Я видел, каким цельным и взрослым чувствует себя Лин в этой компании, видел, как исчезают его давняя замкнутость и скорбь. Лин больше не думает о матери так часто и болезненно. Лин уже точно не начнет принимать какую-нибудь дрянь. Лин становится сильнее, таким и должен быть король. Поэтому я не отказывался заплатить эту цену остаться для него в прошлом. Он уже не тот потерянный мальчишка, который так же сильно, как Орфо, нуждается в помощи. У него всегда был иной путь, и на самом деле я это чувствовал. Таково правило: путь короля отличен от пути других смертных. И чем раньше любящие короля признают это, тем будет лучше всем.
Но эти ребята хотят идти с королем всюду. И оттеснить даже тех, кто готов оставаться далеко за спиной.
Лин тут кое-что нам рассказал о тебе, тихо говорит Кирия. Она обернулась через плечо, ее ослепительная улыбка блестит в карминовой оправе тонких губ. Влажная коса темнеет на полуголой спине. Стало интересно, правда это или нет. Можно спросить?
Я молчу. Ее тон мирный и даже приветливый, никто из этих четверых не смеется, я не замечаю переглядок. Нет, они все просто шагают по песку, держась на каком-никаком расстоянии. Я смаргиваю дождь с ресниц. Подумав, все-таки киваю: может, это жест мира? Может, это маленький дипломатический ход, связанный с тем, что они поняли: от Лина и Орфо я никуда не денусь и меня придется терпеть как равного? Я на многое закрою глаза, если это так. Мне важно, чтобы в замке не было грызни, тем более я не желаю быть ее причиной. Я гаситель. И довольно давно понял: это призвание, видимо, касается не только волшебства. Боги ничего об этом не говорили. Но некоторые правила приходится домысливать самостоятельно.
Спрашивайте, произношу я вслух. Постараюсь ответить.
Гефу издает странный звук, будто фыркает. Я понимаю, что это с трудом сдерживаемый смех, только когда слышу все тот же медовый, приветливый голос Кирии:
Это правда, что твой бывший хозяин тебя трахал?
Близнецы хохочут уже хором. Я медленно останавливаюсь. Все они тоже.
Повтори, прошу очень тихо, не сводя с Кирии глаз. Я ничего не чувствую, кроме легкой тошноты и холодка по спине. И это меня пугает. Будто что-то во мне слишком давно мертво.
Тра-хал, повторяет она по слогам только последнее слово. И тоже заливается хохотом.
Я ничего не чувствую. Все еще ничего. Медленно поднимаю свободную руку и все же провожу по своей шее, там, где уже не осталось никаких следов.
Хозяин. Все эти годы мне жилось так хорошо здесь, что я даже почти забыл второй смысл слова. Хозяином был для меня король Плиниус III, из-за него шесть омерзительных букв превратились во вполне нейтральное обозначение демоса. Демоса, отмеченного домиком на огромном смуглом запястье. Демоса, неотрывного от рокочущего голоса, темных вислых усов и деликатности, которая удивительным образом сочеталась с этим огромным телом и этой огромной властью.
«Знаешь, что я думаю, Эвер? Нет худа без добра».
«Эвер, мне стыдно за тот выбор, который сделала моя жена, но я не мог ей помешать, ты сам знаешь, как все устроено».
«И все-таки, Эвер, родина твоя новая тоже ничего, правда? Я же вижу, тебе тут нравится».
«Я вот чего предрекаю, Эвер: когда заживет твоя шея, заживет и твоя душа. Ты забудешь того мерзавца как кошмарный сон. Но попади он ко мне в плен, я бы с ним расправился».
На губах соленый привкус: видимо, я их прикусил. Да будет так, хозяина у меня больше нет, а шея зажила. Они эти четверо меня не выведут. Они очень плохо представляют, о чем вообще говорят. Решив не продолжать эту издевательскую беседу, я снова трогаюсь с места, прибавляю шагу, но первое же препятствие Кирия заступает мне путь. Я обещал ей ответ. Она это помнит.
Признайся, может, Лин тоже хочет? Ее глаза зло сверкают. Там яркая весенняя зелень. От удивления я замираю, резко вскидываюсь. Да что за