* * *
Дом, который она никогда не воспринимала как свой, в эту ночь кажется еще более чужим. Она подогрела обед в микроволновке, поела, прибрала во всех комнатах, вымела грязь, оставленную сотрудниками Службы, закрыла все ящики, убрала постельное белье Гарриет, переложила игрушки и теперь отправляется в свою тесную ванную, ей бы хотелось свести свою жизнь к этой комнате, есть здесь и спать. Она принимает душ, очищает лицо, наносит тоник, сыворотку против морщин, увлажняющий крем. Она расчесывает влажные волосы, подстригает и подпиливает ногти, заклеивает пластырем обкусанные заусенцы. Она выщипывает брови. Она садится на край ванны и перебирает содержимое ведерка с резиновыми игрушками: надувной морж, уточка, оранжевый осьминог, потерявший глаза. Она играет с халатиком Гарриет. Она втирает лосьон Гарриет в руки, чтобы от нее во сне пахло кокосом.
Хотя вечер теплый, поверх ночнушки она надевает толстовку. Ее коробит при мысли о том, что два утренних гостя прикасались к ее подушке, и она решает поменять постельное белье.
Она ложится в кровать, надевает капюшон, завязывает тесемки под подбородком, жалея, что у нее нет савана. Вскоре штат обнаружит, что у нее почти не бывает гостей. После развода она потеряла связь со своими нью-йоркскими друзьями, новыми не обзавелась, да и не пыталась, бо́льшую часть одиноких вечеров проводит в компании с телефоном. Иногда на обед ест овсяную кашу. Если не спится, может часами делать упражнения для пресса или поднимать ноги, лежа на спине. Если бессонница усугубляется, принимает «Унисом», запивает его алкоголем. Если Гарриет у нее всего одной порцией бурбона. Если она одна, то тремя или четырьмя подряд. Слава богу, эти визитеры не нашли пустых бутылок. Каждое утро перед завтраком она измеряет талию. Пощипывает дряблые трицепсы и бедра с внутренней стороны. Она улыбается в зеркало и напоминает себе, что была хорошенькой. Необходимо отказаться от всех дурных привычек. Она не может позволить себе казаться тщеславной, или эгоистичной, или неустойчивой, чтобы никто не мог сказать, что если она о себе не может позаботиться, то, видимо, несмотря на свой возраст, не может и о ребенке.
Она поворачивается на бок и смотрит в окно. Она подносит руку ко рту, замирает. Она смотрит на мигающий красный свет. Достаточно ли она дает им? В достаточной ли мере она ощущает свою вину? В достаточной ли мере боится? Когда ей перевалило за двадцать, она ходила к психотерапевту, и тот составил список ее страхов; это был утомительный процесс, который выявил, что ее страхи случайны и безграничны. Тот, кто за ней наблюдает теперь, должен знать, что она боится лесов и больших водоемов, древесных стволов и морских водорослей. Пловцов на дальние дистанции, людей, которые знают, как без проблем следует дышать под водой. Она боится людей, умеющих танцевать. Она боится нудистов и скандинавской мебели. Телешоу, начинающихся с мертвой девушки. Избытка солнца и недостатка солнца. Когда-то она боялась растущего в ней ребенка, боялась, что ребенок перестанет расти, боялась, что мертвого ребенка придется высасывать из нее, что если это случится и она больше не захочет пробовать, то Гаст может уйти от нее. Она боялась, что, подумав, может принять другое решение, поехать в клинику, сказать, что кровотечение было естественным.
Сейчас она боится камер наблюдения, социального работника, судью, ожидания. Того, что Гаст и Сюзанна, возможно, рассказывают посторонним людям. Того, что дочь уже стала меньше любить ее. Того, что для ее родителей станет ударом, когда они узнают.
Она мысленно повторяет новые страхи, пытается лишить слова смысла. Ее сердце бьется слишком быстро. Холодный пот покрывает спину. Возможно, плохую мать нужно не мониторить, а сбрасывать в овраг.
* * *
Фрида обнаружила эти фотографии в прошлом году в начале мая. Посреди ночи она опять изнемогала от бессонницы. Чтобы проверить время, схватила телефон Гаста, лежавший на ночном столике. Вскоре после трех часов ночи на него пришла эсэмэска. «Приходи завтра».
Она нашла фотографии девицы в папке «Работа». Там обнаружилась Сюзанна в залитой солнцем гостиной, она держала в руках меренговый пирог. Сюзанна с размаха кидает пирог в пах Гасту. Сюзанна слизывает пирог с его тела. Фотографии были сделаны в феврале, когда Фрида была на девятом месяце беременности. Она не понимала, как Гаст находил время для встреч с этой девицей, почему она понравилась ему, но потом вспомнила, что он часто задерживался на работе и проводил выходные с друзьями, а у нее был постельный режим и она пыталась не быть женой, которая намертво вцепляется в своего мужа.
Она несколько часов просидела на кухне в ту ночь, разглядывая шаловливую улыбку Сюзанны, ее лицо в пироге, член Гаста в ее руках, ее маленький влажный рот. Эта девица словно сошла с полотен прерафаэлитов, у нее было светлое тело в веснушках с тяжелыми грудями и мальчишескими бедрами. Точеные, мускулистые руки и ноги, выступающие ключицы и ребра. Она думала, что Гаст ненавидит костлявых женщин. Она думала, ему нравится ее беременное тело.
Она не стала его будить, не начала кричать, она дождалась рассвета, потом сделала селфи, не скрывая своего жуткого вида, и отправила его девице.
Тем утром, покормив Гарриет и уложив ее назад в кроватку, Фрида забралась на Гаста и терлась об него, пока он не затвердел. Они всего два раза занимались сексом, после того как доктор разрешил ей это, и каждый раз это было мучительно больно. Она надеялась, что с той девицей он использовал презервативы со спермицидом, что эта девица легкомысленная шлюшка. Может быть, обручальное кольцо или дети ее ничуть не пугали, но эта девица наверняка потеряет интерес к Гасту. Она видела, как это происходило с ее друзьями в Нью-Йорке, которые встречались с двадцатилетними. Начинается все с любовной горячки, бушуют страсти, происходит неожиданное обручение, за которым следует решение девицы бежать на Галапагосы. Приключенческий туризм часто был предлогом для разрыва, как и духовные пробуждения.
Когда они кончили заниматься любовью, она сказала ему:
Брось эту девицу.
Он рыдал и извинялся, и несколько недель казалось, что они могут спасти брак, но он отказался бросить Сюзанну. Сказал, что влюблен.
Я должен следовать за своим сердцем, сказал он.
Он начал говорить о совместном воспитании ребенка, когда Фрида была еще не готова сдаваться. Он сказал:
Я все еще люблю тебя. И всегда буду любить. Мы всегда будем семьей.
Фрида со временем поняла, что Сюзанна прилипала, а Гаст высокий корабль, хотя она и подумать не могла, что Сюзанна победит, а уж тем более теперь, когда у них появился ребенок. Если бы только у нее был шанс показать, какая она замечательная мать. Так, по крайней мере, ей нравится думать. Гарриет только-только начала улыбаться, спала всего с трехчасовыми интервалами. Днями Фрида была покрыта отрыжкой и слюной, она мчалась убирать в доме, или готовить, или заправлять стиральную машину между кормлением и сменой подгузников. Малышка все время прибавляла в весе. Рана на животе Фриды все еще саднила, как свежая.
Она решила, что Сюзанна необузданная, она, возможно, позволяла Гасту кончать ей на лицо. Возможно, предлагала анальный секс. Фрида сказала всему этому «нет», хотя теперь жалеет об этом. Ее занимает мысль о том, что ей стоило бы предложить Гасту задницу, ее занимают все другие предложения, которые она могла бы сделать ему, чтобы он остался.
Если бы она была поздоровее. Если бы жизнь с ней была полегче. Если бы она продолжала принимать антидепрессант «Золофт», если бы с ней не случились рецидивы приступы истерики, спирали тревоги. Если бы она никогда не кричала на него. Но ничто не могло дать стопроцентной гарантии, говорили доктора. Неужели Фрида и в самом деле хочет пойти на такой риск? Ее гинеколог предупредил о том, что прием материнского антидепрессанта чреват для ребенка юношескими депрессиями, аутизмом. У ребенка может развиться нервозность. У ребенка может пропасть аппетит. У ребенка при рождении может быть недостаточный вес, низкие баллы по шкале Апгар. Гаст так гордился ею, когда она отказалась от лекарств. Он, казалось, стал больше уважать ее. «Наш ребенок должен знать тебя настоящую», сказал он.
Родители, знавшие о ее зависимости, чувствовали себя виноватыми. Она не говорит с ними об этом. Даже теперь не попросила у доктора новые рецепты, не попыталась найти психиатра или психотерапевта, она не хочет, чтобы кто-то знал, как плохо дом ее разума функционирует сам по себе, без помощи лекарств.
Она позволила Гасту уговорить ее согласиться на развод по взаимному согласию сторон. Он убедил ее, что судебное постановление, в котором будет адюльтер, повредит Гарриет. Когда дочь станет постарше, они объяснят ей, что мама и папа решили: им будет лучше жить друзьями.
Предъявив претензии на Гаста, Сюзанна вскоре начала озвучивать свои мнения. Еще школьницей она летом подрабатывала вожатой в лагере. Во время учебы в колледже няней. Она много времени проводила со своими племянниками и племянницами. Пошли электронные письма, потом эсэмэски. Фрида должна избегать использования пластика в доме. Пластик канцероген. Ей следует установить систему очистки воды, чтобы не подвергать Гарриет воздействию тяжелых металлов и хлорина в питьевой воде или при купании. Она должна покупать Гарриет одежду только из чистого хлопка, изготовленного на фабриках, которые обеспечивают своим работникам минимальный размер оплаты труда. Она должна покупать органические средства ухода за кожей, подгузники, салфетки и постельное белье, присыпку без химических добавок. И почему бы Фриде не перейти на пеленки? Многие подружки сестры Сюзанны используют пеленки. А еще ей следует попробовать «высаживание с опережением» это такая метода приучения к горшку. В Китае, кажется, этим широко пользуются? Фриде нужно держать в детской целебные и заземляющие кристаллы. Сюзанна будет рада дать Фриде для начала несколько кристаллов розового кварца. Кроватка в доме Фриды куплена в «Икее», а знает ли Фрида, что там не древесина, а древесные опилки и формальдегид? К тому времени когда Сюзанна начала доставать ее преимуществами долгосрочного кормления грудью, ношения ребенка на руках и сна в одной кровати, Фрида была готова: она позвонила Гасту и наехала на него, а он ей сказал: «Не забывай, все это говорится из лучших побуждений».
Она заставила его пообещать, что он не позволит Сюзанне экспериментировать с их ребенком. Никакого раннего приучения к горшку, никаких кристаллов, никакого сна в одной кровати, никакого предварительного пережевывания еды. За год до этого Сюзанна получила диплом диетолога, а также собиралась дополнить список своих платных услуг пилатесом. Фрида опасается, что Сюзанна подмешивает хлореллу и спирулину в еду Гарриет и протирает ее эфирными маслами или делает ей грязевые ванны от простуды. Они не раз спорили о вакцинах и групповом иммунитете. Гаст уже удалил пломбы из материалов, содержащих ртуть. И Сюзанна тоже. Вскоре они попытаются обзавестись собственным ребенком, но сначала будут лечить кариесные полости травами, медитациями и хорошими намерениями.
Она познакомилась с Сюзанной в прошлом июне, когда Фрида завезла Гарриет на выходные. Гаст переехал в лофт Сюзанны в Фиштауне, а Фрида продолжала жить в их первом доме в Белла-Висте. Тогда еще и нескольких недель не прошло, как они разъехались. На ночь она оставляла Гарриет у себя кормила ее, но днями в субботу и воскресенье Гаст забирал дочку, и Фриде приходилось привозить ребенка и бутылочки со сцеженным молоком. Дверь открыла Сюзанна без бюстгальтера, в рубашке Гаста, под которой виднелись заросли ее лобковых волос. Вид у нее был гордый и сонный, отчего Фриде захотелось расцарапать ей физиономию. Фрида не хотела отдавать ребенка этой только что оттраханной бабе, но тут появился Гаст и взял у нее Гарриет. Он выглядел счастливым, но не счастливым как мужчина, обретший новую любовь, а счастливым как собака.
Когда Сюзанна потянулась к термосумке с молоком, Фрида рявкнула на нее. К молоку могут прикасаться только родители.
Фрида, прошу тебя, будь благоразумной, сказал Гаст.
Они пошли наверх с Гарриет, и Фрида могла только надеяться, что они не будут целоваться перед ребенком, но, идя к машине, она поняла, что они будут целоваться и обжиматься перед Гарриет, а может быть, даже заниматься любовью в той же комнате, где девочка будет спать. В доме отца Гарриет будет видеть расцветающую и растущую любовь.
* * *
Субботний вечер. Рано. Время кормления Гарриет. Фрида сидит за кухонным столом, смотрит, как цифровые часы над плитой отсчитывают минуты. Она ударяет ногой по высокому стульчику Гарриет. Может быть, Гаст и Сюзанна недокармливают Гарриет. Сюзанна, может быть, взяла сегодня Гарриет в парк и без конца трепала языком, описывала каждый ее шаг. Сюзанна рта не закрывает. Где-то прочла, что грудные младенцы и начинающие ходить должны от рождения до пятилетнего возраста слышать по десять тысяч слов в день, чтобы быть готовыми к детскому садику.
Хотя Фрида в конечном счете сдалась, но ей американские материнские гули-гули представлялись довольно жалкими. Другие матери недовольно посматривали на нее, когда она молча раскачивала Гарриет на качелях, когда сидела на краешке песочницы и читала «Нью-Йоркер», пока Гарриет играла в одиночестве. Ее иногда принимали за невнимательную няньку. Когда Гарриет было семь месяцев, одна такая мамочка просто отругала Фриду, видя, как Гарриет ползает по детской площадке. Почему она не смотрит за своим ребенком? А если ребенок поднимет камень, попытается его проглотить и задохнется?
Фрида не пыталась защищаться. Она схватила Гарриет и поспешила домой. Больше она никогда на эту площадку не приходила, хотя та находилась ближе всего к ее дому и была самой чистой.
Матери на детских площадках пугали ее. Ей было далеко до их усердия или навыков, она мало читала по теме, перестала кормить грудью через пять месяцев, тогда как эти женщины весело кормили своих и в три года.
Она думала, что стать матерью значит влиться в сообщество, но матери, с которыми она знакомилась, были какими-то жалкими, словно новые члены женских землячеств, самопровозглашенная рабочая группа, объединенная материнской бескомпромиссностью. Женщины, которые говорят только о своих детях, утомляют ее. У нее мало интереса к банальному, однообразному миру раннего детства, но она надеется, что дела улучшатся, когда Гарриет станет подготовишкой и они смогут общаться. Дело было не в том, что Фрида не имела представления о том, какой уход нужен ребенку. Ей понравилась книга о воспитании детей на французский манер, но Гаст пришел в ужас от одной только мысли про приучение к самостоятельному сну в три месяца, от мысли о том, что их взрослые потребности должны оставаться на первом месте. По его мнению, эта книга проповедовала эгоизм.
Я готов отказаться от эгоизма, сказал Гаст. А ты нет?
Она сегодня не выходила из дома. Рени сказала ей, чтобы она перестала звонить Гасту и просить его показать ей Гарриет по телефону, чтобы она перестала дожидаться разговора с социальным работником. Этим утром она несколько часов ошивалась в детской, прикасалась к игрушкам и одеялам Гарриет. Все необходимо выстирать. Может быть, заменить, когда ей это будет по карману. Приходившие к ней работники не оставили следов, но они оставили злосчастье. Гарриет никогда не узнает, что ее детскую рассматривали, как место преступления.
Она сидела в кресле-качалке и плакала, стыдясь того, что слезы ей приходится выдавливать, тогда как слез у нее не осталось. Но отсутствие слез предполагает отсутствие раскаяния, а отсутствие раскаяния предполагает, что мать из нее еще хуже, чем думают власти штата. И тут она схватила кролика Гарриет, сжала его, представила себе Гарриет одну и испуганную. Она холила свой стыд. Ее родители всегда говорили, что ей требуется публика.