Он аж в ладоши хлопнул, когда договорил, настолько был собой доволен.
Ты правда веришь, что твой план не бредня душевнобольного? медленно спросил я с дружелюбной интонацией, как будто говорил с ребенком.
Ярослав бросил на меня растерянный взгляд.
А что тебя смущает?
Рад, что ты спросил! Меня вообще все смущает.
А меня смущает только то, что у нас на это нет денег.
Мой седалищный нерв почуял не состыковку.
Погоди-ка, сначала ты рассказал все так, как будто вкладывать деньги вообще ни во что не надо, а теперь говоришь, что они нужны! Это для чего же?
Ярослав снова взглянул на меня с умиленным снисхождением.
Во-первых, нас никто не впустит в морг за «спасибо». Во-вторых, готовую продукцию надо как-то сбывать. В-третьих, эту чертову продукцию надо изготовить. Впускать нас будут санитары за символическую плату, сбывать мы её будем в ларьках, до которых все это надо будет довозить и тоже чутка приплачивать хозяевам ларьков, чтоб вопросов не было. Ну, а готовить ее мы будем своими руками! Но для этого все равно нужны продукты.
Я задумался. Он говорил все это настолько спокойно, что я начал сомневаться в своей морали. Точнее, я начал сомневаться в том, что воровать мясо из моргов действительно страшно. Словами Ярослава все звучало, как кулинарные курсы.
Думаю, ему от одного моего взгляда стало ясно, сколько меня придется уговаривать, чтобы я попросил денег у своих родителей. И Ярослав сделал правильный выбор: даже не заикнулся об этом.
Но скоро у него появилась еще одна идея.
А где ты живёшь? У тебя же есть квартира?
Она не моя, я живу с другом.
О.
Да не в том смысле! Как мы с тобой.
Надеюсь, ты избавишь меня от такой радости.
Я возмущенно прикрикнул:
У нас с ним даже девушка была!
Ярослав заинтересовался.
Одна на двоих?
А меня моментально придавило грузом воспоминаний.
Если говорить о душевном, то она стала занозой для нас обоих.
Я похвалил себя за выдержку: сказал это с печальной улыбкой на губах. Философски, как будто спел блюз. А ведь мог бы обиженно пробубнить что-нибудь нехорошее.
Но Ярослав мой блюз не оценил.
Мне интересно, как это все происходило в физическом плане. Ладно, ладно, не заводись. Вы с другом можете продать квартиру?
Я опешил.
Нет.
Ярослав не унывал.
Ладно, тогда, на худой конец, сдать!
И где же мы тогда, по твоему мнению, будем жить?
Здесь! Ярослав развёл руки в стороны.
Окинув взглядом его халупу, я подумал, что Лаврентий заслуживает лучшего. О себе я был не такого высокого мнения.
Нет.
Дело в том, что жилище Ярослава его вообще нельзя назвать домом.
Я пробыл в том злополучном месте уже пару дней и смело мог назвать их самым страшным временем за всю свою жизнь. В доме Ярослава отсутствовали абсолютно все удобства, разве что одна-единственная лампочка под потолком, электрическая. Прямо как в спортзале на встрече выпускников. Но наличие лампочки еще не означало, что в дом проведено электричество: лампочку Ярослав как-то провел от фонаря на улице. То есть, лампочка эта гарантировано горела всю ночь и выключалась только тряпкой: оборачиваешь и завязываешь крепко, чтобы тряпка не падала.
Помимо электричества в доме отсутствовал и водопровод. Зимой эта проблема решалась сравнительно просто: зимой вода в одном из своих агрегатных состояний буквально доставляется на дом совершенно бесплатно. Да, Ярослав собирал снег. Если не ленился, даже лез на крышу там снег самый чистый.
Как мы превращали в воду снег? Растапливали.
Как растапливали? На русской печи, самой настоящей.
Дом Ярославу достался от родителей, очень рукастых людей. Ярослав тоже человек рукастый, но в совсем другом смысле.
Когда он получил дом, дом еще был пригоден для жизни: все коммуникации, отопление, а печь просто как память о былом. Для антуража. Но Ярослав на этот дом забил. Где жил черт его знает, может, и под мостом. Конечно, пока дом стоял нежилой, в него залезали бесчисленное количество раз утащили все, что только можно. В том числе и все блага цивилизации.
Так родовое гнездышко Ярослава благополучно откатилось на пару веков назад.
Конечно, все можно починить и восстановить. Но для этого нужны деньги, а, как я уже говорил, мы с Ярославом были одного поля ягоды.
Он по-прежнему был мне отвратителен, но что-то в моей душе начало оттаивать. Я подозревал, что это жалость.
Прежде Ярослава я даже недооценивал. При ближайшем рассмотрении его антисоциальность открывалась с самых неожиданных сторон. Это был самый настоящий алмаз, ограненный годами привычек. И он сиял каждой своей стороной.
Я, оказывается, должен благодарить его за то, что он ходит в одежде. Я имею в виду, когда выходит на улицу. Потому что дома таких пороков цивилизации он не терпел. Разве что ветровку на плечи набрасывал.
Почти каждый мой день начинался с созерцания обнаженной натуры. Я бы рад, будь натура женской, но моему взору упорно представлялись причиндалы Ярослава. Они болтались где-то на уровне моей чашки, когда я из нее пил, оказывались в опасной близости к моим рукам, когда я тянулся за бутербродом, но куда-то исчезали всякий раз, когда у меня в руках оказывались ножницы или нож. И это был удивительный, заслуживающий пристального внимания феномен.
Я старался держать ножницы в кармане. Исключительно в интересах науки.
Но однажды ножниц рядом не оказалось. В то утро я счастливо завтракал бутербродом, который представлял из себя два куска хлеба, и никак не хотел думать про сосиски, чтобы не расстраиваться.
А потом на кухню зашел Ярослав.
Может, оденешься? спросил я его в расстроенных чувствах, откладывая бутерброд без сосиски.
Да мне не холодно, ответил Ярослав, отправляя в свой рот мой бутерброд без сосиски и почти неразличимо добавил: нормально.
В ответ я возмущенно дернул бровью.
А мне не нормально!
Тогда оденься потеплее, Ярослав невозмутимо пожал плечами.
Но намек им был истолкован верно. И вот, когда утро перекатилось в день, он сказал:
Слушай, ты сейчас у меня живёшь, да? в этот момент Ярослав смотрел на меня так, как, должно быть, матери смотрят на неразумных детей, которых вопреки всему любят. Бесплатно, да? И не работаешь. Мне кажется, что у тебя ко мне претензий вообще быть не должно. А тебе?
Мне, конечно, тоже казалось, что претензий к нему быть не должно. Но претензии были! И, чтобы хоть немного уравнять наши с ним силы, я решил поискать себе работу. Снова. Но на этот раз я был готов поступиться своими принципами и действительно начать работать! Черт с ним, надо что-то делать со своей жизнью. Как оказалось, перспектива свалить от Ярослава самая действенная для меня мотивация. К тому же, все, что я знал прежде, утекло сквозь пальцы буквально за один день. Я, можно сказать, заново родился.
Работу я хотел такую, чтобы она мне нравилась и работать на ней надо было немножко.
Сам Ярослав работал, как он выражался, в сфере продаж. Об этом он говорил, вздернув нос. Наверно, ему очень нравилась эта сфера. Но на деле он просто сидел на рынке и продавал овощи.
На собеседовании с хозяином палатки Ярослав сказал, что опыт в сфере торговли у него есть, и это была чистая правда.
Обычно все начинается с решения. Тогда все началось с решения Ярослава. Надо сказать, что очень много вещей в мире начинается именно с этого: с решения Ярослава. В тот раз Ярослав решил, что ему нужно получить опыт.
Какой именно опыт не уточняется. Он и сам не знал. И именно поэтому опыт обязательно нужен был специфический.
Одним из самых ценных навыков Ярослав считал навык работы под прикрытием, наряду с навыком ведения слежки и рукопашного боя. Так что все решила исключительно популярность боевиков в годы нашей с ним юности.
Для наработки своих шпионских навыков Ярослав выбрал сетевой магазин недалеко от дома. В первую очередь потому, что он был недалеко от дома. Не в последнюю потому, что дом Ярослава стоял на отшибе и тот магазин в округе был единственным маячком цивилизации.
Другими словами, выбирал Ярослав между магазином и курятником. Он выбрал магазин.
Все началось со слежки. Ярослав регулярно прохаживался по улице. По противоположной ее стороне, чтобы не привлекать внимания. Всегда с батоном хлеба, который оперативно крошился на асфальт для прикорма голубей (как алиби). И совершенно неважно, что голубей там отродясь не водилось, а по дороге проезжала одна бабушка с тележкой для продуктов в час. Потому что у Ярослава был план.
Хлеб для несуществующих голубей Ярослав покупал в магазине на другом конце города и делал это преимущественно глубоким вечером, чтобы не пропустить открытие своего, сетевого. Внутрь он не заходил, потому что это противоречило придуманным им правилам: у Ярослава был план, и для осуществления плана требовалось сохранение инкогнито. То есть, его не должны были узнать работники магазина. Для соблюдения этого условия он приложил некоторые усилия, а именно побрился налысо и отрастил козлиную бородку.
Я до сих пор жалею, что не увидел это воочию.
Сменить внешность его вынудила его же неосмотрительность. До того, как он решил претворить в жизнь свой замысел и даже до того, как замысел зародился в его гениальной голове, Ярослав заходил в тот магазин, как покупатель. Потом он часто ругал себя за такую халатность.
Да, все это действие происходило в селе на сто человек. В частном секторе городка на отшибе.
Наш городок стоит на берегу речки, тащится вдоль ее бережка, как бурлак. С высоты птичьего полета он выглядит полукругом, как четвертушка яблока. На набережной, у сердцевины яблока, стоят многоэтажные дома, и с верхних этажей там открывается чудный вид на лоскутное одеяло нашего города. Оттуда легко можно увидеть школу и пятиэтажку моих родителей. Но халупу Ярослава оттуда увидеть нельзя, она притулилась в выгребной яме там, где у яблока растет хвостик. Вернее, откуда растет яблоко. И там, в этой выгребной яме, построили большой сетевой магазин с длинной стеклянной витриной, которая сияла посреди деревенского убожества, как бриллиант.
Через ту витрину Ярослав бегло изучил привычки всех работников и правила, по которым существовал маленький мир внутри магазина, в том числе и часы работы. Конечно, информация не секретная: часы работы, как заведено, указаны на табличке у входа. Но для того, чтобы прочитать эту табличку, надо подойти слишком близко. Ярослав так рисковать не мог. А бинокль, направленный на табличку с противоположной стороны улицы, может привлечь внимание.
Так что режим работы Ярослав заучил по тому, когда двери открывают и закрывают ключом. Он действительно ответственно подошел к выполнению своего идиотского плана.
И вот в один прекрасный день Ярослав выбрил свою лысую черепушку до блеска, сверил часы и вышел из дома. Великий час настал то, к чему Ярослав так долго готовился, наконец-то случилось. Осталось лишь доказать, что готовился он не зря.
Еще до открытия к магазину подъезжал грузовик с партией свежих продуктов. Подъезжал он со стороны двора там местность Ярослав изучил не очень хорошо, только прошел раз, чтоб заприметить расстановку сил, потому что ходил там только персонал, а гражданская лысая черепушка сразу в глаза бросалась.
Пока коробки, ящики и тюки выгружались, Ярослав стоял в сторонке и наблюдал, как все кусочки встают в свои пазы, выстраивая общую картину его плана по типу древней мозаики. В тот момент Ярослав был похож на злобного гения, инфернально хохочущего и потирающего руки.
Только стоял он молча, чтобы не вызывать подозрений.
Когда водитель и грузчик ушли ставить подписи, а работники на перекур, служебная дверь осталась открытой, как и в любой другой день. Перед ней стоял грузовик, створки кузова которого, как крылья бабочки, закрывали обзор на вход.
Тот самый шанс, которого дожидался Ярослав. Он скользнул за грузовик и незаметно шмыгнул в открытую дверь, словно тень.
Казалось, Ярослав подошел к финишной прямой. Только вот он совсем не подумал о том, что не знает строение магазина изнутри.
Но этот парень был не из тех, кто бросает дело на полпути и уходит, опустив руки.
Он плавал по коридорам и подсобкам, как рыба в каналах кораллового рифа. Он выживал в незнакомой местности, как единственный уцелевший после крушения самолета выживает в джунглях.
И вдруг Ярослав наткнулся на шкаф, в котором валялась форменная безрукавка.
Вот это была победа.
Как внезапно найденный ящик с сухпайком для выжившего.
Целый месяц Ярослав приходил на свою новую работу. Никто не заметил подвоха. Он жил по расписанию магазина, которое заучил наизусть. Ни у кого не возникало вопросов: Ярослав стал безмолвным монахом, выполняющим свой долг так безропотно и кротко, как будто читал молитву.
Это было иронично, если участь, что отец Ярослава батюшка.
Я видел его всего раз, когда мы учились в последнем классе школы. Ярослав хотел стрясти со своего предка денег, а я пошел за компанию.
Отец Отец тогда говорил своему нерадивому сыну:
Только это тебя и увлекает: разврат. Разврат и краткосрочные удовольствия.
Когда-то я спросил у Ярослава, почему его отец принял сан. А Ярослав пожал плечами и ответил:
Делать было больше нечего.
Хорошо, когда у людей находится занятие поинтереснее, чем разрушать семейные устои.
В магазине Ярославу не платили, но и работать туда он пошел не ради зарплаты. Он даже не проработал там полный месяц, после которого ему, по идее, должны были заплатить. Он делал это по доброй воле и лишь время от времени брал оплату продуктами со склада.
Сам себе Ярослав платил по-божески.
И в один момент Ярослав просто не пришел в магазин. Уволился.
Он до сих пор не знает, хватились ли его.
После этого Ярослав оперативно отрастил волосы до ежа и сбрил бороду. Теперь он ходит в тот магазин как обычный покупатель, а на голове уже красуется грива почти до плеч.
Когда Ярослав рассказал мне эту историю, я не знал, что и думать. Разумеется, Ярослава я невольно зауважал, но меня не отпускала одна деталь: никто его не заметил. Его не замечали, когда он работал в том магазине, его не замечают теперь, когда он заходит туда за хлебом, который больше не скармливает голубям.
Неужели люди даже не смотрят в глаза тем, кого видят каждый день?
А часто ли я смотрю на кого-либо?
Поначалу я искал хорошую работу, но потом согласился на ту, что дали. Я каждое утро ездил на маршрутке, в ней сидели точно такие же люди, которые тоже каждое утро ехали куда-то, а я не помнил ни одного лица. Сколько в ней таких же, как Ярослав неузнанных?