Есть еще более высокий уровень, который может быть связан с этой теорией: интеллект может установить причину, по которой объект прекрасен или отвратителен. У интеллекта есть свои формы и очертания в физическом мире. Он воспринимает красоту, несмотря на явные противоречия. Уродство отвратительное слово должно напрягаться, чтобы достичь того, чего красота достигает без всяких усилий. Отсюда различия, предполагаемые доказательства интеллектуального величия, которое часто сопровождается физической невзрачностью. Отсюда некрасивые актрисы, стремящиеся к красоте, женщины библиографы, вообще «синие чулки». С другой стороны, красота восседает на троне, как королева или богиня. Она не делает никаких усилий, потому что они ей не нужны. Мир реагирует на ее малейшие призывы и складывает к ее ногам свои приношения.
Эти мысли не возникали в моем сознании, хотя могли бы, пока глаза с восторгом смотрели на изгибы тела прекрасного существа. Мне показалось, что я уже видел это лицо. Действительно, несколько мгновений назад, когда смотрел на старшую женщину. Одно и то же лицо говоря фигурально, лицо, переданное матерью дочери: тот же высокий лоб, те же лицевые углы, те же очертания носа, прямого, как луч света, с тонкими, подобными спиралям изгибами ноздрей, какие встречаются на греческих медальонах. И волосы одинаковые, золотистые, хотя у матери в них видны серебряные прядки. Пряди девушки как солнечные лучи, падающие на шею и плечи; а шея и плечи такой изящной белизны, что могли бы быть изваяны из камня Каррары.
Возможно, это все покажется вам слишком возвышенным; фигуральным, если хотите. Но ни писать, ни говорить иначе на эту тему я не могу. Но не буду больше рассуждать и избавлю вас от подробностей, которые вам малоинтересны. В обмен сделайте мне одолжение: признайте, что то существо, которое произвело на меня такое впечатление, было прекрасно.
Ах, мадам и мадмуазель был бы ошень добры, если бы сыграль «Марсельез», великий «Марсельез». Что скажет майн клайне фройлен?
Зоя, Зоя, бери свою бандолу[71]. Да, доктор, мы сыграем ее для вас с удовольствием. Вам нравится музыка. Нам тоже. Давай, Зоя!
Девушка, которая внимательно наблюдала за работой натуралиста, прошла в дальний угол комнаты, взяла инструмент, похожий на гитару, вернулась и села рядом с матерью. Бандола заиграла вместе с арфой, и струны обоих инструментов издавали волнующие ноты «Марсельезы».
В исполнении было что-то возбуждающее и изящное. Мне показалось, что инструментовка выполнена прекрасно; и голоса играющих в сладкой и душевной гармонии сопровождали музыку. Я смотрел на Зою: лицо девушки оживилось благодаря вдохновенным словам гимна, она вся словно светилась и казалась каким-то бессмертным существом; молодая богиня свободы призывает своих детей «к оружию!»
Ботаник перестал работать и стоял, восхищенно слушая. При каждом возгласе Aux armes, citoens! старик щелкал пальцами и притоптывал в ритм музыке. Он был полон тем духом, который в то время охватил всю Европу.
«Где я? Французские лица, французская музыка, французские голоса, все разговоры на французском! потому что ботаник обращался к женщинам на этом языке, хотя и с сильным рейнским акцентом, что подтверждало мое первое впечатление о его национальности. Где я?»
Я осмотрел комнату в поисках ответа. Я узнавал стулья Campeachy[72] со скрещенными ножками, petate[73] из листьев пальмы.
На матраце у моей постели спала собака.
Альп! Альп!
О, мама, мама, ecoutez[74], незнакомец зовет.
Собака вскочила и, встав передними лапами на постель, радостно завизжала. Я протянул руку и потрепал ее, в то же время произнося ласковые слова.
О, мама, мама, он ее узнал. Voila!
Женщина торопливо встала и подошла к кровати. Немец взял меня за руку, оттолкнув сенбернара, который собирался совсем вскочить на кровать.
Mon Dieu! Он здоров. Его глаза, доктор. Как они изменились!
Я, я; много лючше, много лючше. Эй, тише, зобака! Уберите зобаку!
Кто? Где? Скажите, где я? Кто вы такие?
Не бойтесь. Мы друзья. Вы были больны.
Да, да! Мы друзья, вы были больны, сэр. Не бойтесь нас, мы вам поможем. Это хороший врач. Это мама, а я
Ангел с неба, прекрасная Зоя!
Девушка удивленно посмотрела на меня, покраснела и сказала:
Послушай, мама! Он знает, как меня зовут!
Это был первый комплимент, полученный ею из уст любви.
Карашо, мадам. Он скоро поправится. Посторонись, мой добрый Альп! Твой хозяин поправится, карошая зобака, ложись!
Может, доктор, нам оставить его? Этот шум
Нет, нет! Пожалуйста, останьтесь со мной! Эта музыка. Поиграйте еще.
Да, музик, это карашо. Карашо для боли.
О, мама, давай еще поиграем.
Мама и дочь взяли инструменты и снова начали играть.
Я долго слушал сладкие звуки и смотрел на прекрасных музыкантш. Веки отяжелели, и реальность вокруг сменилась сном.
* * *
Неожиданное прекращение музыки разбудило меня. Мне показалось, что я во сне слышал, как открылась дверь. Посмотрев туда, где сидели музыкантши, я их не увидел. Бандола[75] лежала на оттоманке.
Со своего места я видел не всю комнату, но знал, что кто-то вошел через наружную дверь. Я слышал приветственные возгласы и ласковые слова, слышал шелест одежды, слова «Папа!» и «Моя маленькая Зоя!» Последние слова произнес мужчина. Потом последовал негромкий разговор, слова которого я не разобрал.
Прошло несколько минут, я лежал молча и прислушивался. Вскоре в коридоре послышались шаги и звон шпор, задевающих крытый плиткой пол. Шаги прозвучали в комнате, человек подошел к кровати. Посмотрев на него, я вздрогнул. Передо мной стоял охотник за скальпами!
Глава тринадцатая
Сеген
Вам лучше. Скоро совсем поправитесь. Я рад, что вы выздоравливаете.
Это он говорил, не протягивая руку.
Я у вас в долгу: вы спасли мне жизнь. Ведь это так?
Странно, но я был убежден в этом, как только увидел этого человека. Думаю, эта мысль приходила мне и раньше, после того, как я очнулся. Может, я встретил его, когда искал воду, или мне это только приснилось?
О, да, ответил он с улыбкой, но мне пришлось вмешаться, потому что вы были на краю гибели.
Пожмете ли вы мне руку? Простите ли меня?
Даже в благодарности есть что-то эгоистичное. Но как необычно изменились мои чувства к этому человеку! Я просил руку, которую несколько дней назад в приступе гордой морали отверг, как нечто отвратительное.
Но меня одолевали и другие мысли. Человек, стоящий передо мной, муж женщины и отец Зои. Его ужасное занятие было забыто; и в следующее мгновение мы обменялись дружеским рукопожатием.
Мне нечего прощать. Я уважаю чувства, которые заставили вас так действовать. Эти слова могут показаться вам странными. По тому, что вы обо мне знаете, вы правы. Но придет время, сэр, когда вы узнаете меня лучше; и тогда поступки, которые сейчас кажутся вам отвратительными, могут показаться не только простительными, но и оправданными. Однако хватит сейчас об этом. Я пришел сюда, чтобы попросить вас не рассказывать здесь то, что вы обо мне знаете.
Он перешел на шепот, в то же время указывая на двери комнаты.
Но как, спросил я, пытаясь сменить неприятную для него тему, как я оказался в этом доме? Как я полагаю, то ваш дом. Как я сюда попал? Где вы меня нашли?
В не слишком безопасном положении, с улыбкой ответил он. Меня вряд ли стоит благодарить. Вас спасла ваша благородная лошадь.
Ах, моя лошадь! Мой храбрый Моро! Я его потерял!
Ваша лошадь стоит над кормушкой с кукурузой в десяти шагах от того места, где вы лежите. Думаю, вы найдете ее в лучшем состоянии, чем когда видели в последний раз. Ваших мулов нет. Седельные мешки в безопасности. Вы найдете их здесь.
И он показал на изголовье моей кровати.
И
Вы хотите спросить о Годе, прервал он меня. Не беспокойтесь на его счет. Он тоже в безопасности. Сейчас его здесь нет, но скоро он вернется.
Как мне отблагодарить вас? Поистине хорошая новость. Мой храбрый Моро! И мой Альп! Они все здесь. Но как? Вы говорите, что меня спасла лошадь. Она это сделала и раньше. Как это произошло?
Очень просто. Мы нашли вас во многих милях от этого места на утесы над Дель Норте. Вы висели на лассо, которое по какой-то счастливой случайности обмоталось вокруг вашего тела. Один конец лассо был привязан к удилам, и благородное животное, присев на задние ноги, выдерживало вашу тяжесть!
Благородный Моро! Какое ужасное положение!
Да, можно сказать и так. Если бы вы упали, пролетели бы тысячу футов, прежде чем удариться о камни внизу. Поистине ужасное положение.
Должно быть, я споткнулся в поисках воды.
В бреду вы шагнули с утеса. И сделали бы это снова, если бы мы вам не помешали. Когда мы вытащили вас на утес, вы сопротивлялись и пытались вернуться. Вы видели внизу воду, но не видели пропасть. Жажда ужасна; она само безумие.
Кое-что из этого я помню. Мне это казалось сном.
Не беспокойте голову такими мыслями. Врач посоветовал мне оставить вас здесь. У меня есть цель, как я сказал (при этих словах лиц его стало печальным), иначе я не нанес бы вам этот визит. У меня очень мало времени. Сегодня вечером я должен быть далеко отсюда. Доктор позаботится, чтобы у вас было все необходимое. Моя жена и дочь будут заботиться о вас.
Спасибо, спасибо!
Вы благоразумно поступите, если подождете здесь возвращения ваших друзей из Чихуахуа. Они пройдут недалеко отсюда, и я скажу вам, когда они будут близко. Вы образованный человек. Здесь есть книги на разных языках. Забавляйтесь. Они будут вам играть. Мсье, адье!
Сэр, еще минуту! У вас какая-то причуда, связанная с моей лошадью?
Мсье, это не причуда; но объясню как-нибудь потом. Возможно, эта потребность больше не существует.
Возьмите лошадь, если хотите. У меня будет другая.
Нет, мсье. Неужели вы думаете, что я отниму у вас то, что вы так высоко цените и цените справедливо? Нет, нет! Оставьте себе доброго Моро. Я не удивляюсь вашей привязанности к этому благородному животному.
Вы сказали, что вам предстоит долгая поездка. Возьмите его хотя бы на время.
Вот это предложение я приму, потому что моя собственная лошадь очень устала. Я два дня провел в седле. Что ж, адье!
Сеген пожал мне руку и вышел. Я услышал звон его шпор, когда он прошел по комнате, и в следующее мгновение дверь за ним закрылась.
Я остался один и лежал, прислушиваясь к звукам, доносившимся снаружи. Примерно через полчаса после его ухода я услышал стук копыт лошади и увидел промелькнувшую мимо окна тень всадника. Он отправился в дорогу, несомненно, по кровавому делу, связанному с его занятием.
Я лежал, думая об этом странном человеке. Потом мои размышления прервали сладкие голоса, передо мной появились милые лица, и охотник за скальпами был забыт.
Глава четырнадцатая
Любовь
Я изложу события следующих дней в немногих словах. Не стану утомлять вас подробностями своей любви любви, которая за несколько часов превратилась в глубокую пылкую страсть.
Я был тогда молод; как раз в таком возрасте, когда романтические приключения, в которых я участвовал, действуют особенно сильно; это они поставили на моем пути прекрасное существо; это возраст, в котором сердце, не охраняемое холодными расчетами на будущее, без сопротивления отдается электрическому воздействию любви. Я говорю «электрическому», потому что считаю, что в этом возрасте чувства, связывающие два сердца, относятся исключительно к такой природе.
В более позднем возрасте эта сила растворяется и разделяется. Ею начинает править разум. Мы начинаем сознавать возможность переноса чувств, если они ослабли; и теряем ту уверенность, которая утешает нас в молодости. Мы становимся надменными или ревнивыми, если обстоятельства способствуют нам или оборачиваются против нас. К любви в более позднем возрасте примешивается нечто иное, отвлекающее нас от ее божественной сущности.
Я могу назвать то, что испытывал, своей первой настоящей страстью. Я считал, что любил раньше, но это была только мечта мечта деревенского мальчишки, увидевшего небо в ярких глазах своей застенчивой одноклассницы; или который на семейной пикнике в какой-нибудь романтической долине коснулся розовой щеки своей красивой кузины.
Я выздоравливал со скоростью, которая удивляла искусного знатока трав. Любовь подкармливала и укрепляла пламя жизни. Воля часто определяет действия, она обладает властью над телом. Стремление быть здоровым, жить и видеть цель жизни часто ускоряет выздоровление. Так было со мной.
Я окреп и встал с постели. Взгляд в зеркало показал, что ко мне возвращается нормальный цвет лица. Любовь питает пламя любви. Воля часто определяет поступки, и, что ни говорите, она обладает властью над телом. Стремление выздороветь, жить и сам объект любви часто оказываются лучшими лекарствами. И все это у меня было.
Я стал сильней и встал с постели. Взгляд в зеркало показал, что краска вернулась на мое лицо.
Инстинкт учит дикую птицу чистить перья, когда самец ухаживает за самкой. Аналогичное чувство заставило меня подумать о своем туалете. Я перебрал все свои вещи, извлек бритву, борода исчезла с моего подбородка, а усы подстрижены и стали короче и меньше.
Я признаюсь во всем этом. Мир говорил мне, что у меня неплохая внешность, и я верил в это. Мне, как и всем смертным, присуще тщеславие. А вам разве нет?
Но у Зои, невинного ребенка, таких мыслей не было. Хитрости туалета никогда ее не занимали. Она не подозревала о своей прелести, так щедро дарованной ей природой. Никто не говорил ей, что она прекрасна. Я узнал необычный факт: кроме отца, старого ботаника и пеонов пуэбло, слуг в доме, я был единственным человеком моего пола, которого она видела в этот период своей жизни! Годами она и ее мать жили в одиночестве в этом доме; одиночество было таким полном, как в тюрьме. Во всем этом была загадка, но я разгадал ее только впоследствии.
У нее было девственное сердце, чистое и безупречное; сердце, в которое еще не попали лучи любви; в его святую невинность бог любви не послал еще ни одной стрелы.
Вы моего пола? Хотелось ли вам когда-нибудь стать повелителем такого сердца? Если можете, ответьте на это вопрос утвердительно, и я скажу вам то, что вам нужно хорошо запомнить: Любые усилия, которые вы сделаете, чтобы достичь этого, напрасны. Вас либо полюбят сразу, либо не полюбят никогда.
Девственное сердце не подчиняется тонкостям ухаживания. Здесь не бывает так, чтобы вы немного понравились, но усердие с вашей стороны позволит вам понравиться больше. Либо вы сразу нравитесь, либо вам ничего не поможет. И это первое впечатление возникает стремительно, как молния. Это все равно что бросать кости: вы можете выиграть, но можете и проиграть. И если проиграли, сразу отказывайтесь от игры. Никакие усилия не преодолеют это препятствие и не вызовут чувство любви. Вы можете получить дружбу, но любовь никогда. Никакое кокетство с вашей стороны не заставит это сердце ревновать, никакие услуги не вызовут любовь. Вы можете завоевать мир, но не сможете контролировать тайные и неслышные биения этого сердца. Вы можете быть героем, прославленным тысячами языков; но в этом маленьком сердце будет только его герой, более благородный и возвышенный, чем все остальные. И это прекрасное создание, владелица этого сердца, будет целиком принадлежать своему герою, каким бы скромным и даже ничтожным он ни был. Не будет рассуждений, осторожности, хитрости. Она полностью отдастся загадочным побуждениям природы. Под их влиянием она отдаст свое сердце на алтарь, если будет знать, что он примет эту кровоточащую жертву!