Он не смазливый. Я сначала показала на книгу, а потом на плакат. А он не балабол.
Да какая тебе разница, кем мы себя окружаем? с вызовом спросила Анька. А я его, может, люблю!
Сережа перестал ходить туда-сюда по вожатской и уставился на нее.
Как это какая?! У нас с тобой общие дети вообще-то! И что значит «люблю»?!
Красные пятна стали ярче, у Сережи дернулся нос, и мокрая блестящая дорожка сбежала с виска.
Стоп, стоп, стоп! Я встала между ними и уперлась руками обоим в грудь. Все пустое, все обман. Ну-ка, посмотрели все в аустерлицкое небо, пока не рвануло.
Все, включая Женьку в клеточку, повернулись головы к окну и, щурясь от яркого света, посмотрели в бьющую в глаза звенящую синь. Она была густая, как гуашь, и простиралась от верхушек сосен на востоке до крыши главного корпуса на западе. И только в месте, где пика флагштока буравила синий плат, висело пушистое белое облачко, как будто кто-то вспорол небо гигантской десятиметровой иглой и выпустил из него пузырь синтепона.
Иисусе, сказал Женька и перекрестился. Вы так орете, что небо разверзлось.
Если пойти по лесной дороге и выйти через деревянные ворота за территорию лагеря, а потом долго-долго идти по направлению к шоссе, то рано или поздно можно встретить кого-нибудь из местных жителей. Делать им там нечего, но иногда забредет какой старичок с корзиной грибов и сядет на старой автобусной остановке. Маршрута этого уже давно нет, но остановка осталась. Вот и сидит старичок под навесом отдыхает в жаркий день. Спросим у него:
Где прячется солнце, когда его нет на небе?
Эка загадка! ответит старичок и обопрется о корявый посох. В тучах. Али за деревья садится.
Глупости, скажут те, кто хоть раз побывал внутри бетонного забора. Вовсе не там, а где нам одним ведомо.
Солнце прячется на складе у Бороды в купленном на блошином рынке старинном пиратском сундуке, украшенном драгоценными камнями из натуральной пластмассы. Ждет оно там своего часа, чтобы взмыть в небо и целую смену радовать всех веселыми синими глазками и лучами разной длины. Нескладное оно, потому что нарисовано второпях на обычном листке и по специальному заказу Нонны Михайловны перенесено на голубое полотнище. Это флаг лагеря.
Как зеницу ока хранит Борода сундук, ведь по легенде, им самим придуманной, стоит он целых десять тысяч рублей, а вовсе не двести, как обозначено на чеке, написанном от руки торговцем с блошиного рынка. Но какой толк в сундуке без ключа? Ключ Борода носит на шее и прячет от людских глаз под рыжей бородой. Это тоже легенда. Ключ висит на гвозде под связкой скакалок, и все об этом знают. Да и кому он в самом деле нужен?
Ответственному вожатому-жатому-жатому! произнесла Нонна Михайловна в микрофон, и дилей, приобретенный специально для торжественных мероприятий, разнес долгое эхо по всему лагерю. Приготовиться к поднятию флага-лага-лага!
В платье из голубого гипюра Нонна Михайловна вышла из-за самой высокой трибуны и вручила Виталику ключ от сундука, в котором так долго томилось солнце. Ее выбор знаменосца многие посчитали странным, но подаренные киноновинки нужно было отрабатывать. Вернувшись за трибуну, директриса нацелила на Виталика черную «мыльницу» Kodak и на то, как он идет к своему звездному часу, смотрела уже через узкий объектив пленочного фотоаппарата.
Чеканя шаг и сожалея о том, что его не видит мама, Виталик промаршировал к флагштоку, развернулся к выстроившимся в ровные шеренги отрядам и продемонстрировал всем ключ.
Открыть сундук-дук-дук! эхом разнеслось над лагерем.
Виталик опустился на одно колено и вставил ключ в замок, однако тот, к его величайшему изумлению, в такой важный для лагеря день вдруг не захотел открываться. Видя, что происходит некая заминка, директриса снова наклонилась к микрофону и начала тянуть время.
Сейчас вы увидите главный символ лета-это-это говорила она и с тревогой смотрела на то, как Виталик дергает неподдающийся замок, который свяжет нас крепко-репка-репка
Виталик от напряжения вспотел, Нонна Михайловна схватила стоящего рядом Сашку за руку.
Не надо делать мне приятно, настойчиво попросила она. Пусть все пройдет хотя бы так, как задумано.
Сашка, который стоял первым в шеренге сдающих рапорт вожатых, не смея нарушить ее же команду «смирно», скосил глаза на испуганную директрису и сказал тихо и на удивление спокойно:
Не переживайте, Нонна Михайловна, этот символ лета свяжет нас так крепко, что мы до конца смены не развяжемся.
Директриса приложила руку к груди, пикантно подчеркнутой драпировкой из прозрачного гипюра, и повернулась к Лехе. Тому досталась самая низкая трибуна, и со стороны казалось, что он стоит в белом тазике.
Он же так может сломать его-матьего-матьего, произнесла Нонна Михайловна, умоляюще глядя на Леху. «Что ты стоишь как пень?» читалось во всей позе директрисы, делавшей ее похожей на голубой вопросительный знак, точкой в котором была пара тоже голубых туфель.
Вздохнув, Леха вышел из «тазика», чтобы сказать Виталику, что ключ нужно повернуть в другую сторону, только и всего, но какое счастье Виталик уже сам обо всем догадался. В следующую секунду крышка сундука отпружинила, стукнулась о флагшток, и один из драгоценных камней из натуральной пластмассы выкатился на центр линейки.
Лена, ты не поверишь, что здесь! радостно воскликнул Виталик, заглянув в сундук. У нас теперь есть твистер!
Нонна Михайловна побледнела. Теперь ей точно придется отправить Сашку на первой электричке. А после того как она не уберегла главную реликвию лагеря вожатого первого отряда (то есть флаг, конечно же), ей останется только сложить полномочия и уехать отсюда вслед за ним. Но оказалось, что все это было подстроено. Сашкой же.
По придуманной им легенде флаг выкрал четвертый отряд в отместку за то, что его в спешке забыли посадить в автобус на записи. В результате дети были вынуждены добираться до лагеря в чемоданах на колесиках, прицепленных к грузовику с картошкой, следовавшему по нужному им маршруту. (Сразу обратим внимание на то, как все четко продумано, потому что Нонна Михайловна еще не раз попросит это сделать на трех ближайших планерках.)
Чтобы собрать этот четвертый отряд, Сашке и понадобились маленькие дети, которые водились только в четвертом корпусе. Перед торжественной линейкой он рассадил их по чемоданам и спрятал за пустым задником, и когда накал страстей достиг своей вершины, выкатил сцепленный паровозик на линейку.
Ого! прокатилось по ровным шеренгам замерших от удивления отрядов.
Ага! донеслось из закрытых чемоданов.
Бог мой, Саша! вырвалось из груди Нонны Михайловны и утонуло в общем гомоне детей, приветствующих на редкость остросюжетный сценарий открытия смены.
На растянутом в разные стороны полотнище необычайно широко заулыбалось ярко-желтое солнце. Отправить на ближайшей электричке такого ценного и опытного кадра? Возможно ли?
Ты сделал мне приятно, говорила директриса, пока Валерка с Вовой крепили флаг с солнцем к тросу флагштока. То есть детям, конечно же.
После того как вожатые сдали Гале рапорты, а отряды нестройным хором спели отрядные песни, Нонна Михайловна посчитала нужным еще раз сказать Сашке, что ей было так приятно, что она практически испытала множественный катарсис. Но оказалось, что и это еще не все. Четвертый отряд тем временем выстроился вдоль узкой тени флагштока и тоже приготовился к сдаче рапорта.
Мы пупы! Мы всех пупее! сиплым голосом крикнул Валерка и салютовал поднятому в небо солнцу.
Не давая Нонне Михайловне возможности хоть как-то отреагировать на это вызвавшее волну смеха безобразие, микрофон забрал Марадона.
Ха-ха-ха-я смена объявляется открытой-рытой-рытой! объявил он и мотнул головой так, чтобы челка упала на лоб максимально сексуальным образом.
Какая смена? переспросил Леха и заглянул в шпаргалку, которую Марадона вырезал из устава лагеря.
Ха-ха-ха-я-ха-ха-я-ха-ха-я, уверенно повторил Марадона. Здесь так написано-писано-писано.
Да выключите этот дилей-лей-лей! попросила Нонна Михайловна и закрыла микрофон рукой.
Раздался шорох, эхо шороха, затем какой-то невыносимо громкий звук, и весь лагерь услышал объяснения Лехи, что это не ха-ха-ха-я смена, а три икса, вместо которых нужно вставить ее порядковый номер. «Балда-да-да».
Последнюю часть сценария Нонна Михайловна предложила прогнать еще раз, уж очень она контрастировала с высокохудожественной первой, но на спонтанно организованной летучке за трибунами было решено этого не делать. Тканая заплатка уже взмыла в дырявое небо, и «ха-ха-ха-я» смена официально считалась открытой.
* * *
Да ну, не может быть такого, сказала тетя Люба, нарезая широкими колесами вареную колбасу. Всегда же нормально все было.
Борода перестал жевать бутерброд и осенил рот крестным знамением.
Да вот те крест! Стибрил ключ! И когда тута нормально было чаво? В 2003 году, помнишь? Туды и ах!
Ага, тетя Люба засмеялась, вздрагивая всем своим грузным телом, я тогда еще думала, что совсем, а оно ничего.
А в 82-м? То-то Ну ты там еще Н-да
Борода замолчал, посмотрел в забрызганное жиром окошко пищеблока и часто-часто заморгал. Тетя Люба перестала смеяться, сморщилась, покраснела и начала плакать.
Ой, дурак старый, сказала она, досадуя, что голубые тени придется накладывать заново, разбередил душу. Кто просил? На вот лучше киселя поешь, чего в сухомятку-то.
* * *
По случаю открытия смены вечером в главном корпусе должна была состояться праздничная дискотека. В женских палатах активно укорачивались юбки, в мужских рекой лилась туалетная вода Cigar. В нашем корпусе девочки из обоих отрядов в ожидании чуда расселись в игровой вокруг своей феи-крестной.
Наша фея громким шепотом материлась, смешно кричала «Иисусе!» и курила Esse с ментолом, что своими глазами видела за корпусом Наташа, но за возможность потрогать разноцветные баночки фее-крестной прощали даже то, что она была двадцатилетним парнем.
Затаив дыхание, все смотрели, как Женька раскатывает на мате свои органайзеры с кисточками, раскладывает трехэтажные боксы с баночками и высыпает прямо из сумки блестящие тубы с тушью и помадами. Обычно все это было сложено аккуратно, но вчера второпях пришлось побросать, поэтому тубы рассыпались.
Через минуту опустевшая сумка шмякнулась в угол и выпустила из расстегнутого зева ароматное блестящее облако.
Можно, сказал Женька и закатал рукава рубашки Baumler. Кто первый?
Чтобы сразу же разгоревшийся конфликт не перерос в массовую драку, мы с Анькой согласились быть последними и залезли на подоконник. Ждать очереди здесь было не так скучно, но, как оказалось, не так и весело.
Марадона, сказала Анька и ткнула пальцем в стекло. Когда он отвяжется уже?
Марадона стоял перед нашими кустами сирени и, используя все возможности своего роста, пытался заглянуть в окна второго этажа. Этих возможностей ему явно не хватало, поэтому, увидев нас, Марадона замахал руками и снова задал вопрос про накрашенного.
Нет его! ответила я.
Марадона посмотрел на часы и сел на скамейку под фонарем. Сейчас бы очень пригодился Сережа, но он вел себя настолько плохо перед открытием смены, что был отправлен с мальчиками на стадион гонять мяч.
Четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать, считал тем временем Женька. Шестнадцать. Одной не хватает!
Кого, девочек? испугалась Анька.
Не хватало кисточек. У Женьки пропала веерная кисть для нанесения сухого хайлайтера. В России таким еще не пользовались, но у себя на родине Ив Сен-Лоран ввел его в обиход еще в 1991 году, поэтому, пока нашу страну путчило, вся Франция уже сияла скулами ярче, чем Эйфелева башня в новогоднюю ночь.
Эта, что ли? Наташа достала из кармана джинсовки нужную кисточку и протянула ее Женьке. Мы ей гусям лапы рисовали.
Хорошо, что не забор красили, сказал он и опустил кисточку в баночку с хайлайтером. Здесь, здесь и здесь.
Пальцем Женька обозначил на Наташином лице зоны нанесения хайлайтера и попросил добавить света. Свет должен был быть обязательно дневным, поэтому с подоконника пришлось слезть.
Слушай, Анька села рядом с девочками на мат и подняла первую попавшуюся баночку, а фингал вот этим закрасить можно? Так, чтобы совсем не было видно?
Не поднимая головы от лица Наташи, Женька взглянул на то, что показывала Анька.
Глиттером? Вряд ли. Если только консилером. Но у меня его нет.
Жаль, сказала Анька и положила баночку на место. А если кровоподтек вот здесь? Она показала себе на лоб, затем подумала и показала еще и на нос. И здесь распухло?
Женька поднял голову.
Это Guerlain, с придыханием сказал он, и все девочки тоже в голос вздохнули. Им не замазывают кровоподтеки. Это вульгарно. Парфюмерный дом Guerlain был образован в 1828 году. Сначала он существовал как аптечный магазин
Мы с Анькой тоже в нужных местах вздыхали и, глядя на маячившего за окном Марадону, думали, где будем брать мне нового напарника.
Скандал! крикнул вдруг Женька, и все от неожиданности подпрыгнули. Натуральный блонд и карие глаза! Тебя на любом кастинге оторвут с руками!
На стуле перед зеркалом оказалась Лиза, девочка из Анькиного отряда, у которой был брат-близнец Антон.
Эльфийка! Здесь ничего делать нельзя! Вообще ничего!
Лизе хотелось, чтобы с ней тоже что-то сделали, поэтому, чтобы она не обиделась, Женька попросил передать ему шиммер.
Это что-то типа шпателя? Я достала из кучи инструментов что-то типа шпателя, но это оказался керлер, а шиммер выглядел как праймер, но, в отличие от него, был в черной баночке и использовался для придания коже сияния, а не матовости. И как я могла дожить до двадцати лет и не знать таких простых вещей, одному Иисусу было известно.
Может, ты на корпусе дежурным останешься? выслушав все это, предложила Анька. Раз консилера нет.
Женька связи не понял и, томно улыбнувшись, махнул на нее дуофиброй. У нас была неправильная фея-крестная. На дискотеку она хотела больше всех.
Уровень качества дискотеки в лагере определяется только одним критерием количеством темных углов в зале, а вовсе не наличием юпитера, цветомузыки и дымной установки, как думала Нонна Михайловна, когда просила Леху купить все это на Митинском радиорынке.
Когда он туда съездил и Борода, трясясь от ужаса под The Prodigy, все это установил, дискотека вопреки ожиданиям Нонны Михайловны перестала быть такой популярной, как раньше. Старшим отрядам стало неинтересно приобщаться к современной музыкальной культуре в условиях, когда все другие их интересы оказались видны, как при свете дня.
Больше всех расстроилась Лола Викторовна: уходит в прошлое романтика танцплощадок, не вернутся в душный зал вальсирующие пары. Но три года назад произошло событие, следствием которого стал новый виток популяризации музыкальной культуры. Прямо во время проведения очередной дискотеки, куда пришли только младшие отряды, во всем главном корпусе вышибло пробки. Еще бы: прожекторы по пятьсот ватт и «Я люблю тебя, Дима» на сто десять децибел. Обесточило весь лагерь и ближайший населенный пункт, а кто-то даже говорил, что на Ярославском направлении встали электрички.
Впоследствии Борода утверждал, что объяснения этому нет, потому что он сам все устанавливал, а он электрик шестого разряда и на БАМе кабеля тянул, но про себя решил, что чайник в подсобке был все-таки лишним. Нонну Михайловну такое отношение к работе не устроило, и она уже была готова лишить Бороду премии, как вдруг в темный зал вернулись вальсирующие пары из старших отрядов и наполнили темные углы романтикой танцплощадок. Никого даже не смутило, что музыки нет.