С той поры между ними завязались романтические отношения.
Игоревич, призналась Евгения позже, вот нравишься ты мне своей интеллигентностью. Весь из себя такой уютненький, добренький, да к тому же ещё и умный. А уж до чего обходительны-и-ий, слов нет!
Станислав Игоревич умел красиво ухаживать за женщинами. По выходным он неизменно дарил ей букетик каких-либо цветов, за которыми специально ездил на рынок, покупал бутылочку хорошего вина. А ещё приносил с собой гитару и душевно пел о неразделённой любви, или проникновенно рассказывал свои стихи, посвящённые новой пассии.
Игоревич, вот умеешь ты растрогать, всхлипывала Евгения и шла застилать постель.
Со временем они сблизились настолько, что лишь в саду успел растаять снег, как влюблённый пенсионер разыскал в сарае ящик с инструментами, достал гвоздодёр и деловито выдрал три доски в заборе. Затем вкопал два столба и отпилил лишние бруски. Теперь проход между домами был готов, и ходить через улицу необходимость отпала.
Игоревич, рукодельный ты мужик! опять восхитилась Евгения. Она сидела на пороге и, облокотившись на полные колени, с умилением наблюдала за его работой. Мне бы такого мужа, я бы в него, знаешь, как вцепилась? Дура твоя Настька!
Доброе слово слышать было приятно. А тут ещё и собственная дочь Зинка, которая изредка забегала проведать отца, одобрила его выбор.
Пап, я смотрю, ты тут время зря не теряешь, молодец! ухмыльнулась она, заметив проход в заборе, легкомысленно оглядела дом и спешно убежала. Не буду мешать!
Станислав Игоревич на её мимолётные визиты не обижался: главное, чтобы не сорвалась и вновь не запила. Сам он уже начал привыкать к размеренной жизни, даже больное сердце как будто стало реже беспокоить.
В воскресенье влюблённый пенсионер поднялся очень рано. В цветущем саду ещё клубилась предрассветная лиловая дымка, а он уже хлопотал на кухне, чтобы удивить свою Женечку тортиком. Станислав Игоревич так торопился успеть к её пробуждению, что прозевал негромкий стук на улице, а когда вышел из дома, аккуратно неся свежий тортик на расписном подносе, был несказанно поражён: со стороны соседки проход был наспех забит крест- накрест какими-то гнилыми досками.
Пока он в растерянности топтался на месте, из сиреневых кустов вышла Евгения в шёлковой ночной сорочке, как видно специально поджидая его.
Игоревич, заговорила она быстрым свистящим шёпотом, поминутно оглядываясь на окна, извини меня, пожалуйста. Ничего личного. Тут ребята из ближнего зарубежья приехали к нам асфальт класть, я с одним из них познакомилась. Сам понимаешь, мне жизнь свою надо устраивать. Больше не ходи ко мне.
Станислав Игоревич, который славился мирным характером, вдруг размахнулся и с силой швырнул в забор утренний презент. Торт, сплющившись, прилепился к доске и медленно сполз на траву, громыхнув, отлетел поднос. Пенсионер поддел его ногой, круто развернулся и с обидой вернулся к себе.
Посчитав инцидент исчерпанным, Евгения испуганно перекрестилась и, зябко ёжась, убежала в дом, как видно под тёплый бочок нового ухажёра.
К сожалению, любовь, которая нечаянно случилась между Станиславом Игоревичем и столь безответственной соседкой четыре месяца назад, в душе его не умерла, и отвергнутый пенсионер стал вынашивать план мести.
Вначале хотел сам поколотить залётного гастарбайтера. Но увидев высокого и жилистого парня, понял, что погорячился. Тогда решил обратиться к местному криминалитету. Но и тут его постигло горькое разочарование: вряд ли хватит пенсии оплатить дорогостоящие запросы бандитов, привыкших жить на широкую ногу. Вендетта того не стоила. Потом хотел подговорить свою знакомую переночевать у него, чтобы вызвать у соседки яростную ревность. Но и от этой мысли пришлось отказаться, чтобы не позориться перед приличной женщиной.
Как-то на глаза ему попалась маленькая затрёпанная книжечка замечательных стихов одного известного советского поэта. Станиславу Игоревичу настолько запали в душу проникновенные слова о любви и расставании, как будто списанные с него, что загорелся сочинить к ним музыку. Целую неделю он корпел на компьютере, нервно пощипывая свою аккуратную бородку. Когда электронная композицию была готова, Станислав Игоревич красивым голосом исполнил песню собственного сочинения. Несколько раз с удовольствием её прослушал и привычно выложил в интернет. Уже к вечеру музыкальный ролик набрал четыре тысячи просмотров.
Но самое удивительное, что на него отозвалась ещё живая дочь поэта семидесятитрёхлетняя Жанна Герасимовна, прожившая в Краснодарском крае. «Станислав, писала она, низкий вам поклон за память о моём дорогом папе». Они подружились.
Судя по видео, которыми пенсионеры стали обмениваться, Жанна Герасимовна оказалась дамочкой невысокого росточка, довольно шустрой для своего возраста со следами увядающей былой красоты, она и сейчас выглядела довольно привлекательной, с прелестным характером. Поддавшись её обаянию, Станислав Игоревич однажды расчувствовался и пожаловался на своё одиночество и на болезнь.
«Станислав, тотчас отозвалась Жанна Герасимовна, я кандидат медицинских наук, а это, как вы понимаете, кое-что значит. У меня ещё остались знакомые из числа медицинских светил, которые меня уважают или чем-либо обязаны, они вас осмотрят. Поэтому приглашаю к себе, поживёте, подлечитесь, а там, если сойдёмся характерами, можете остаться навсегда. Мы с вами одинокие люди. Но я вас не неволю. Сейчас, в августе, самое время приехать. Прошу вас отнестись к моему предложению со всей ответственностью».
Станислав Игоревич стал готовиться к поездке: купил билет на проходящий поезд до Анапы, здесь же в бутиках при железнодорожном вокзале приобрёл дорожную сумку на колёсиках, чтобы в пути не надорвать больное сердце, парочку новых рубашек, белые шорты, носки и соломенную шляпу. Эту роскошную шляпу с шёлковыми тесёмками, как у ковбоев, он приглядел давно, да как-то не было повода купить.
В день отъезда Станислав Игоревич по старому доброму обычаю присел перед дорогой на продавленный диван, грустными глазами оглядел своё хозяйство, тяжело вздохнул, и было поднялся уходить, как в горницу ввалилась пьяная Зинка, волоча за руки напуганных детей.
Я, бать, назад вернулась, заявила она, безвольно мотая головой, ну её в задницу эту семейную жизнь.
Через два часа, когда Зинка захрапела, Станислав Игоревич с внучками поехали сдавать билет до Анапы.
ОРДЕНОНОСЕЦ С ПОДВОДНОЙ ЛОДКИ
Старая Куделиха сидела в горнице за столом; подперев морщинистую щёку ладошкой, с тихой грустью наблюдала, как её единственный сыночек Олеженька принаряжался.
В распахнутое окно с улицы точил ясный солнечный свет, июль, жара. На подоконнике в трёхлитровой стеклянной банке пышный букет из полевых ромашек и припозднившихся васильков, посреди него, засунутый туда для красоты, ярко желтел крошечный подсолнух недомерок. Цветы вчера по дороге из города матери на потеху набрал Олеженька, отчего в горнице стало ещё уютнее.
Великовозрастному сыну Куделихи недавно исполнилось пятьдесят четыре года, и только для неё он всё ещё оставался прежним Олеженькой, для всех же остальных: для соседей, для приятелей, даже для начальницы участка «Жилкомхоза», где он трудился мотористом, он давно уже был Белоус, сокращённо от фамилии Белоусов.
Позавчера, когда он в очередной раз отпрашивался с работы на день военно-морского флота, где срочную службу проходил на подводной атомной лодке, она тоже ни разу не назвала его по имени, как будто считая в доску своим парнем.
Белоус, запросто общалась с ним, посмеиваясь, начальница, с интересом оглядывая его моложавую поджарую фигуру с русыми, аккуратно подстриженными усиками, сдаётся мне, что ты ни капли не изменился с тех пор. И чего ты никак бабу себе не найдёшь? С такими-то данными. Сама она была таких обширных габаритов, что одному мужику, как бы он ни старался, ни за что её было не обхватить.
Мне, Венедиктовна, и одному неплохо живётся, привычное отшутился её подчинённый, про себя невесело подумав о том, что в своё время на службе облучился, когда глушил аварийный реактор, вот и сохранился в юношеском обличье. Так вы меня отпустите или как?
Я же знаю, что для тебя святое дело отметить этот день, ответила уже на полном серьёзе начальница, не отпущу, самовольно уйдёшь. И уволить я тебе не смогу, потому что такого работника как ты днём с огнём не найдёшь.
Нижайшая вам Ольга свет Венедиктовна благодарность, сказал Белоус и низко поклонился, коснувшись чёрствыми загрубевшими от ежедневной работы ногтистыми пальцами маслянистой поверхности бетонного пола мастерской, от меня лично и от военно-морского флота всея России.
Вот умеешь ты найти подход к красивой женщине, сокрушённо качнула высокой причёской начальница. Балагур! и пошла к себе в контору, по-мужски басовито хохоча, да так громко, что рабочие, которые в это время были заняты тем, что ремонтировали мотор для экскаватора, удивлённо подняли головы.
Вот и мать сегодня завела старую песнь, когда её Олеженька вырядился в свою флотскую одежду, которая до сих пор была впору. Последним штрихом к наряду стала бескозырка с чёрными лентами, с тиснёными на них золотом словами «Северный флот» и двумя якорьками. Он лихо пристроил её перед зеркалом у шифоньера на коротко стриженый затылок с жёсткими уже начавшими седеть волосами. Но особенную гордость у матери вызывала государственная награда: на узкой груди сына, которая от белой рубахи с синими полосами вроде как стала сейчас шире, вместе со значком за дальний поход драгоценными рубинами горел орден Красной звезды.
Олеженька, в который раз принялась уговаривать Куделиха, глядя на его ладную фигуру, тебя сейчас хоть под венец. И когда же ты мать послушаешься, женишься, видать умру я, так и не успею внучат понянчить.
И чего вы, маманя, каждый год об одном и том же талдычите, с досадой обронил Белоус, широким шагом прошёл к шкафчику, где у матери хранился графинчик с наливкой, налил себе стопку на «ход ноги», и ловко опрокинул в рот. Затем по-гусарски лихо провёл указательным пальцем у себя под носом, будто бы расправляя усы, весело подмигнул старухе и поспешно вышел из дома, в дверях едва не оборвав, запутавшись расклешёнными брюками в цветастой занавеске, которую мать по весне всегда вешает от мух. Сквозь зубы чертыхнувшись, но так, чтобы мать не расслышала, её Олеженька аккуратно поправил за собой занавеску и сбежал по ступенькам в палисадник.
Куделиха, сидевшая со скорбно поджатыми губами, увидела, как он прошагал мимо окна, но вдруг вернулся и, заглянув в горницу между банкой с цветами и откосом, жизнерадостно помахал матери ладошкой, а когда двинулся дальше, то залихватски пропел:
Эх, яблочко, да на тарелочке, надоела мне жена, пойду к де-воч-ке!
Куделиха перевела затуманенный взгляд на икону в красном углу, не спеша наложила на себя мелкий крест и со вздохом произнесла:
Господи, да образумь ты, в конце концов, моего дурака!
От села, где проживали Белоус с матерью, до областного центра были какие-то десяток километров, поэтому маршрутки ходили довольно часто. Вот и сейчас, только он вышел за калитку, как у поворота появилась очередная машина «ГАЗель». Её водитель, грузный, обливающийся потом мужчина под шестьдесят, оказался давним его знакомым, кочевряжиться не стал, и подобрал Белоуса прямо на дороге.
Северный флот не подведёт? поприветствовал он, с уважением взглянув на орден на его груди: За какие заслуги?
Было дело, неохотно буркнул Белоус, не любивший особо распространяться о том стародавнем своём геройском подвиге.
Водитель равнодушно пожал плечами, давая понять, что на самом деле ему до чужого ордена нет никакого дела, лишь с хитрым прищуром осведомился, какие на сегодняшний день запланированы у военморов мероприятия, в частности намерены ли они купаться в фонтанах.
Если уж десантура, которая к морю не имеет никакого отношения, купается, ухмыльнулся над столь нелепым вопросом Белоус, то нам сам Бог велел.
После таких слов водитель проникся уважением к нему ещё больше и в городе против всех правил высадил не на остановке, а у парка, пожелав семь футов под килем и быстро уехал, посигналив на прощание. Из парка доносилась бравурная музыка губернаторского духового оркестра.
Белоус поправил белый кожаный ремень, приосанился, и вразвалочку, походкой старого морского волка «отдал швартовые» в сторону звучавшей музыки. На латунной начищенной до зеркального блеска пряжке с выпуклым якорем, отражаясь, играли солнечные «зайчики».
Ещё издали он увидел собравшуюся возле сцены довольно большую толпу разновозрастных мужиков в тельняшках и в бескозырках, наглядно демонстрирующих окружающим зевакам свою причастность к Военно-морскому флоту. Всюду колыхались Андреевские флаги. И лишь один флаг бело-голубой с красной звездой, серпом и молотом, под которым Белоус ходил в дальние походы, гордо развевался в могучих руках рослого человека среднего возраста в бескозырке с надписью «Балтийский флот». На его плече синела наколка исторического крейсера «Варяг».
Братишки, свистать всех наверх! заорал он как оглашенный, лишь только Белоус показался в поле его зрения. Старшина второй статьи Белоусов прибыл!
Олег всегда с особым трепетом ждал этой первой волнительный минуты долгожданной встречи: объятья, разговоры, шутки, морские солёные словечки, подколки и от души над ними хохотал, чувствуя себя среди орущей и без меры галдящей компании своим человеком. Но сегодня он вдруг не почувствовал прежней радости, ощущение было такое, словно он попал на чужой праздник жизни: многих из присутствующих он знал ещё с того далёкого дня, когда впервые здесь побывал. Тогда они все были обыкновенными холостыми парнями, потом уже стал их видеть с молодыми жёнами, которые тоже были в тельняшках, затем со своими малолетними детьми, а теперь они приходили уже с внуками. И только он единственный среди них орденоносец и по виду завидный жених как появился в тот раз на празднике один, так и до сей поры продолжал приходить один. И на то была веская причина
Юному Белоусу выпало служить в девяностые проклятые годы, страна разваливалась, в армии и на флоте творился бардак, многие офицеры увольнялись, а которые остались, те уже без прежнего рвения относились к своим обязанностям.
Однажды в дальнем походе произошла крупная авария и моторист Белоусов, рискуя своей жизнью, своевременно заглушил атомный реактор на подводной лодке. За тот геройский подвиг его и наградили орденом Красной звезды. Казалось бы, живи да радуйся!
Только вышло всё, наоборот: в какой-то момент он даже собрался окончить жизнь суицидом и уже приглядел балку в своём сарае, но потом пожалел материну старость и передумал. А всё из-за того, что во время совершения того подвига Белоус настолько сильно облучился, что как мужчина перестал себя воспринимать, хотя женщины продолжали его волновать по-прежнему. По молодости он, конечно, сильно переживал свою несостоятельность, но потом с этой мыслью как-то свыкся, а вот сегодня опять что-то разбередило. О его страшной тайне была в неведении даже собственная мать, знал лишь он один, а другие люди просто подозревали: но это были только их домыслы.