Бык упал? поинтересовался Ник.
Ага, как же. Ричи зарядил ему с размаха, не колеблясь ни секунды, а это была его первая драка за всю жизнь, так вот, он ударил ему правой рукой, панчем, прямо в нос. Думаю, если бы Бык хотя бы предполагал, что Ричи может посметь его ударить, то он бы наверняка увернулся, но он взял его врасплох. Хоть Ричи и был худощав, но ударил он тогда с такой силой, что из носа Быка хлынула кровь прямо ему на футболку. Он сделал пару шагов назад, потупился, зажал нос и что-то заорал, на Ричи так и кинулись его дружки. А он убегать даже и думать не стал, он кинулся на них как хищное животное, тут уже и я с Патриком подлетел, но они уже месили Ричи и начинали его забивать. Досталось нам тогда знатно, я и Патрик были еще ничего, а на Ричи смотреть страшно было, не лицо, а мясная котлета, фингал уже образовался под левым глазом, всё лицо в ссадинах, но он улыбался. Черт возьми, я у него давно такой улыбки не видел тогда, он был будто счастлив, что его отделали. Когда он вернулся домой, ему влетело ещё и от тётушки Молли, она, конечно, возилась вокруг него как пчела и залила всё лицо зеленкой, но нотацию она читала ему ещё неделю, мол так нельзя, конфликты так не решаются. Я думаю, он и тогда улыбался, пока тётушка проедала ему все мозги.
Почему он так взбесился, Ричи? спросил Эрик.
О, я так и не узнал. Допытывался до него еще неделю, на кой черт ему эта бездомная кошка сдалась, что из-за неё он ходил разукрашенный еще неделю, да и мы с Патриком побитые. А он всё отнекивался, сказал, что так надо было, и всё тут.
6
Он почти ничего не помнил о том дне. Ему тогда было года четыре, не больше. Может быть, он бессознательно спрятал эти воспоминания, скрыл их под слоями более приятных мыслей. Он помнил только столп дыма над домом, огонь, приближающийся звук сирен.
Ричи сидел на диване, на первом этаже, смотрел мультфильмы и детские передачи по маленькому телевизору. Стояла глубокая ночь, родители уже давно спали сверху, они жили тогда в двухэтажном доме. Он увидел черную кошку во мраке. Она сидела на подоконнике, с внешней стороны окна, и смотрела на него своими зелеными глазками. Он долго не отводил от неё свой взгляд, они так и смотрели друг на друга, четырехлетний мальчик и бездомная кошка. Ему стало её жаль, на улице ведь так темно и холодно. Он решил забрать её домой, так сильно она ему понравилась. Это была самая обычная бродячая кошка, черная потрепанная шёрстка, зеленые глаза, таких тысячи по всей Британии. Он тихонько спрыгнул с дивана, чтобы не разбудить родителей, и направился к входной двери. Когда он вышел на крыльцо то увидел, что кошка уже спрыгнула с окна на газон. Он шел к ней медленно, стараясь её не вспугнуть. Она отпрыгнула резким рывком и остановилась. Он шел к ней, а она отпрыгивала, ждала пока он снова приблизится, и снова отпрыгивала. Она уже была возле дороги, машин не было, но её освещали фонарные столбы.
Наконец, она дала ему совсем приблизиться. Она была очень осторожной кошкой, поэтому Ричи не спешил, медленно пытался заслужить её доверие. Хвост её стоял трубой, когда он впервые её погладил. Он гладил её очень нежно, почти по-родительски. Её напряжение спало, она опустила хвост, даже начала ходить головой вдоль руки. Он поднял её на руки, повернулся и обомлел. Это был его дом. Его дом горел. Огромный столп дыма валил прям из крыши двухэтажного дома. Он застыл, так и стоял, держа кошку в руках. Огонь разгорелся в считаные секунды, уже нельзя было даже войти в дом через парадную дверь. Он смотрел на второй этаж. Ждал. Прогремел взрыв с первого этажа. Он выронил кошку из рук, она тут же убежала, скрылась в объятиях темноты. Он начал плакать и кричать. Послышался приближающийся звук сирен. Две большие красные машины, мужчины в костюмах, со шлангами. Ричи смотрел на окно второго этажа своего дома, надеясь увидеть своих родителей, силуэт матери, но ничего. Только пламя, полностью охватившее дом. Он лежал на траве и кричал, рыдал, звал маму. Приехала ещё одна машина, на этот раз полицейская, из неё вышло два человека, мужчина и женщина, женщина подбежала к нему, начала что-то причитать, но он её не слышал. Позже приехала тётушка Молли. Его родителей так и не вытащили из того дома. Мистер и миссис Оуэнс трагически погибли 18 сентября 1964 года, потеряли сознание от угарного газа, а потом сгорели заживо.
В протоколе было написано: Неисправность газовых труб. Чистая случайность. Ужасная, катастрофическая случайность. Ричи усыновила его тетя Молли Хиггинс, тридцатидвухлетняя, разведенная, одинокая женщина с маленькой двухкомнатной квартиркой на окраине Йорка. Он жил в маленькой комнатушке, был воспитан ею, и рос с ней с того самого дня, дня, который он почти не помнит, только столп дыма, огонь, приближающийся звук сирен.
7
Ричи и раньше нравилось читать. Хотя скорее, ему нравилось, когда тётушка Молли читала ему разные сказки. С возрастом он и сам взялся за пыльные книжки, стойко соблюдавшие дозор на полке в гостиной. Он занимался мелким эскапизмом, который всё перерастал во что-то большее, пока он рос. Подлинную же любовь к литературе Ричи открыл, когда ему было шестнадцать. Возмужавший парень, его уже нельзя было назвать мальчишкой, с теми же светлыми вьющимися волосами, крепким станом, но немного сутулившийся, о чем ему постоянно напоминала тётушка: «Вечно я говорю тебе не сутулься! И вот ты снова склонился над романом, как горбун какой-нибудь»; его юношеское лицо с редкими прыщами всегда смотрело как-то безразлично, и, сейчас, в такие «разгоряченные лета», книги увлекали его куда больше, чем остальные возможные развлечения. Это не было зависимостью, однако же, временами, он мог неделями не выходить из своей комнаты, и только читать: «Приносил бы кто хлеб да соль, а большего мне и не надо», думал он. Но, бывало, он неделями не притрагивался к той стопке непрочитанных романов, лежавшей у него на столе. Его влечение всегда было неровным, колеблющимся от наивысшей точки интереса, до низшей презрения к такому виду досуга, и всё же, чаще он пребывал в состоянии первой. Он был под большим впечатлением, когда впервые прочитал «Фауста». Первые строчки трагедии так и врезались ему в память, он часто повторял их про себя и, иногда даже вслух, но только тогда, когда он удостоверялся что дома находится один и никто его слышать не может:
Я богословьем овладел,
Над философией корпел,
Юриспруденцию долбил
И медицину изучил.
Однако я при этом всем
Был и остался дураком.
Ритмика и мелодичность Гёте зацепила его, он даже считал себя фанатом, почитателем, при этом прочитав лишь одну трагедию, и за это он себя презирал тоже в силу своего возраста, или может, в силу своего нрава. В более позднем возрасте он притрагивался к Уильяму Фолкнеру, Достоевскому, Джойсу, словом, он тешил себя всем, что только лежало на полке в их домашней библиотеке. Даже пытался что-то сам писать, но получалось у него скверно. «Он резко повернул свою голову. Свою голову? Ведь и так ясно, что голова, которую он поворачивает его. Вычеркнуть свою. Он резко повернул голову. А зачем ему вообще её поворачивать? Эта информация ведь совсем ничего читателю не дает, и смысла никакого под собой не содержит. Или содержит? И почему резко? К черту, в топку это всё».
В семнадцать лет, когда было пора думать о будущей профессии, он часами убеждал тётю, что ему просто необходимо поступить в колледж на литературоведение. Тётушка Молли была немного другого мнения, она хотела, чтобы Ричи поступил на автомеханика, как её знакомый Бобби Вуд, который на машинах сколотил хорошее состояние. «Вот посмотри только на Бобби Вуда, Рич, он ведь глупый и законченный олух, а на машинах то на машинах он вон сколько заимел!», твердила ему тётушка Молли, однако Ричи её и слушать не хотел, стоял на своем твёрдо, и всё на этом. В этом споре Ричи свою тётю одолел, и, всё-таки поступил в Йоркский университет. На это ушла круглая сумма, благо, его обучение в университете покрыли деньги со страховки, хранившиеся в банке с его четырехлетия.
Первый год в университете прошел для него просто отлично. Он был полон энтузиазма, настроен покорить этот мир. Он жил в кампусе, у него был сосед по комнате, хотя они особо не ладили, все было, казалось бы, прекрасно. Но, ко второму году обучения, ему стало скучно: «Бесполезное занятие. Если и есть в мире что полезного, то этого тут точно не найти. А его и нет то, слышишь ты меня? Нет полезного то в мире хоть чего-то», в сердцах говорил своему соседу, тот же был вынужден слушать его речи и мысли постоянно, что жутко его утомляло, и поэтому он часто проводил время в других комнатах, так Ричи и оставался в комнате один вечерами, не зная, чем себя занять. В университете он не завел себе друзей, только знакомых, и тех не много. Жутко скучая, он ходил ночами по кампусу всё думая о разных «думах».
Было несколько девушек, которые ему нравились, они пересекались иногда, он чувствовал к ним симпатию, но не более. Учеба тоже казалось ему скучной, хотя он продолжал читать, иногда, в то время, когда он был не занят «думами». На втором году обучения он забрал документы, вещи из своей комнаты, попрощался со своим соседом, вернулся в квартиру тётушки и был таков. Ему тогда было восемнадцать. Он был не дураком, сразу понял, что «так дело не пойдет», как сказал он сам тётушке и начал искать работу. Он шерстил газетные объявления в поисках подходящей вакансии. «Заправщик. Требуется молодой парень на заправку по адресу 86 Чапелфилдс Роуд. Разносчик газет. Посыльный. Ладно, заправщик не так уж и плохо». Он устроился на заправку и проработал там полгода. Скопил немного денег и переехал от тётушки, вопреки её уговорам остаться. «Да, тётушка, знаю, я тебя совсем не стесняю, но ты ведь, и сама понимаешь, мне нужно куда-то двигаться, пусть это будет первым маленьким шагом», так он ей говорил, однако же, куда «двигаться» он не знал совсем.
Он начал арендовать маленькую квартирку недалеко от того места, где он работал. Одна комната, небольшая кухня, приглушенный свет. «Как раз то, что можно ожидать с квартальной арендной платой в шесть с половиной фунтов», думал он сам. Позже он уволился и нашел работу получше, копирайтером в Бредфорд Телеграф, он ведь всё-таки был «смышленым парнишкой», как о нём отзывались профессора в университете. Он писал и редактировал мало кому интересные статейки, но платили там лучше. Там он и проработал следующие четыре года, пока ему не стукнуло двадцать два.
8
У меня эта рутина уже в печёнках сидит, Эрик, это невыносимо. Два года. Два серых года пролетели мимо. Я даже не могу сказать, что они пролетели быстро, знаешь, это очень странно, то время текло очень медленно, и я буквально отсчитывал секунды до следующих выходных, и стрелка на часах будто нарочно замедлялась, то оно улетало с такой скоростью, что я и глазом моргнуть не успевал. Эти два года не привнесли в мою жизнь ничего нового, но и ничего не отняли. Будто жизнь кипит для кого-то другого, а я так, стою на задворках и посматриваю, не принимая участия, Ричи рассеяно глядел на Эрика, будто и не ждал, что он что-нибудь ему ответить.
Ну это ты драматизируешь, Ричи. У меня и самого за это время не многое что поменялось. Это ведь жизнь она идет своим чередом. Ты ведь не думал, что за это время станешь премьер-министром или рок звездой. Да и ты закрываешь глаза на светлые моменты, как будто специально видишь только плохое. Это были не самые плохие два года, уж точно, Эрик говорил бесстрастно, не вкладывая в слова ничего, что могло бы отозваться в разуме Ричи, словом, они «сотрясали воздух» и говорили ни о чём.
Ричи сидел с отсутствующим лицом. Он скучал. Не от разговора, нет, он любил выпить и поговорить с Эриком, или Патриком, или еще с кем из знакомых. Он скучал последнее время постоянно. В его жизни не было ничего, за что он мог бы уцепиться, увидеть в чём-то отражение своей души, так он думал. У него была не самая плохая работа, маленькая квартира на окраине Йорка, пара хороших друзей, куча знакомых тут и там, но это всё было несущественно: «Всё не то, всё не то!», говорил он Эрику недовольно. «Я ведь хотел стать знаменитым писателем», говорил он уже жалостливо, «Но после нескольких очередных неудачных попыток было так сложно что-то начать, знаешь, Эрик, как это сложно начинать то, в чём ты не уверен? Начинать что-то, заранее зная, что ты этого дела не докончишь? Написать несколько страниц, а потом разорвать их в сердцах на маленькие клочки да пустить по ветру. Глупости, вздор!», говорил он иногда будто в горячке, мечась по комнате и как бы не зная, куда себя и деть. Он обозлился на себя, и теперь только вынашивал идеи в голове, даже не записывал их, а потом и вовсе, естественно, их забывал. Барьер, через который нужно переступить, чтобы начать написание великого романа, который потрясёт весь мир или, хотя бы, маленького читателя, был непреодолим.
Ему было скучно. Наскучила сама жизнь. И в этот самый момент произошло то, что перевернуло его мир с ног на голову и перекрутило его внутренности. Он встретил её.
9
Ричи это почувствовал. Самое яркое, красочное, манящее и безумное чувство, которое только может испытать человек. Чувство, которому воспевают серенады, читают оды, поют песни, о котором пишут прозы с несчетным количеством страниц. Чувство, из-за которого доблестные мужи совершали неизмеримые подвиги, осаждались города, брались крепости; чувство, из-за которого самые гневливые становились смиренными и покорными, а самые несчастные оживали как бы заново, вновь. То чувство, в силу которого прелестные дамы бросались головой вниз в бушующие воды, молодые люди вонзали лезвия себе в живот, из-за которого мужчины стрелялись, а женщины выпивали или подмешивали другим, пузырьки со смертельным ядом. Чувство, которое он ранее не испытывал, а только мог взглянуть на него, очень бегло, как в щелку дверного проема, так заглядывает любопытный мальчик, подслушивая родителей, из которого ослепляюще ярко светил ни то красный, ни то желтый, даже не белый, а скорее такой свет, который вбирал в себя все восприимчивые человеческому глазу цвета свет бушующих красок. Чувство, от которого робеют даже самые стойкие девушки и теряют голову самые рассудительные парни, то, испытать которое, провидение позволяет далеко не всем, а лишь некоторым из множества других, несчастных людей, это было тем чувством, название которого так звучно и приятно человеческому уху, и в чьем даже названии содержится великая сила любовь, упоительная, сладостная, горячая, обжигающая. Ричи почувствовал всего лишь малую крупицу от всего спектра эмоций и чувств, когда увидел её. Он с ней ещё не заговорил, даже имени её не знает, но уже ощущает влечение, то влечение, которое невозможно остановить, для которого не существует кирпичных стен или непреодолимых расстояний.
Она сидела в заурядном кафетерии, всем своим видом походившем на американские или канадские дайнеры и пила кофе из маленькой белой чашки. «Девушка невероятной красоты», думал он, поглядывая на неё.
Это был субботний день, выходной, Ричи решил прогуляться и совершенно случайно зашел в этот кафетерий, простой порыв, желание выпить кофе, да может съесть сэндвич. Он вошел и увидел её стройную девушку, со светлыми длинными волосами ровно лежавшими на плечах, аккуратные тонкие пальцы держали чашку с чем-то горячим, она смотрела в окно, лицо выражало спокойствие. Глаза её были большие и голубые, как два ломтика июльского неба. Весь её вид был такой ювелирный, аккуратный, она была одета в простенькое платье цвета изумруда, на ногах были графитовые туфли на низком каблуке. Ричи сел за столик напротив её и заказал кофе. Он украдкой посматривал на незнакомку, наблюдая за её движениями, иногда плавными, иногда довольно резкими, на её столике лежала газета и она то смотрела в окно, то брала газету в руки и читала её пару минут, потом снова клала её на стол и пила свой кофе, это был определенно кофе, догадался Ричи. «Подойду к ней и познакомлюсь, она такая красивая», пронеслось у него в голове. Он решил не ждать пока она поднимется, выйдет из кафетерия, и они больше никогда в жизни не увидятся. Он решил действовать сейчас.