Он засмеялся.
О, да, вид у меня цветущий, но от танцев я должен был понемножку отказаться. Да и все равно они ни к чему не вели, я все еще холостяк.
Я надеюсь, вы на этот раз приехали присмотреть себе невесту.
Нет, уж мое время прошло. Да и пришлось бы тогда навсегда распрощаться с милой Европой. Вы знаете, у меня есть родственники, и мало-помалу я превращаюсь в дядюшку из Америки. С женой я не посмел бы и показаться на родине.
В комнате фрау Верагут была приготовлена закуска, кофе и ликеры. Буркгардт рассказывал о морском путешествии, о каучуковых плантациях, о китайском фарфоре, и время летело незаметно. Художник вначале был молчалив и несколько подавлен, он не был в этой комнате уже много месяцев. Но все шло хорошо, и присутствие Отто, казалось, внесло в дом легкую, более радостную, более детскую атмосферу.
Я думаю, моей жене пора отдохнуть, сказал, наконец, художник. Я покажу тебе твои комнаты, Отто.
Они простились и сошли вниз. Верагут приготовил для друга две комнаты и сам позаботился об их устройстве, сам расставил мебель и подумал обо всем, начиная с картин на стене и кончая подбором книг на полке. Над кроватью висела старая выцветшая фотография, забавно-трогательный снимок институтского выпуска семидесятых годов. Гость заметил его и подошел поближе, чтобы хорошенько рассмотреть.
Господи Боже! с изумлением воскликнул он, да ведь это мы, все тогдашние, шестнадцать душ! Дружище, ты трогаешь меня. Я не видел этой штуки уже двадцать лет.
Верагут улыбнулся.
Да, я подумал, что это позабавит тебя. Надеюсь, ты найдешь здесь все, что тебе нужно. Ты сейчас будешь раскладывать вещи?
Буркгардт удобно уселся на огромный, обитый по углам медью дорожный сундук и довольно осмотрелся.
А здесь славно. А где твоя комната? Рядом? Или наверху?
Художник играл ручкой саквояжа.
Нет, небрежно сказал он. Я живу теперь напротив, при мастерской. Я сделал к ней пристройку.
Это ты должен мне потом показать Но ты спишь тоже там?
Верагут оставил саквояж и обернулся.
Да, я сплю тоже там.
Буркгардт замолчал и немного подумал. Затем он вынул из кармана большую связку ключей и принялся греметь ими.
Давай-ка, разложим вещи, а? Поди, позови мальчика, ему будет занятно посмотреть.
Верагут вышел и скоро вернулся с Пьером.
Какие у тебя чудные сундуки, дядя Отто, я уже видел их. И сколько на них ярлыков! Я прочел несколько. На одном написано Пенанг. Что это такое, Пенанг?
Это город в Индии, куда я иногда езжу. Ну-ка, открой вот это!
Он дал мальчику плоский зубчатый ключ и велел ему отпереть замки одного из сундуков. Затем он поднял крышку, и в глаза сейчас же бросилась лежавшая сверху вверх дном пестрая плоская корзина малайской плетеной работы. Он перевернул ее, освободил от бумаги и открыл: внутри, среди бумаги и тряпок, лежали чудеснейшие фантастические раковины, какие продаются в экзотических портовых городах.
Пьер получил раковины в подарок и совсем затих от счастия; за раковинами последовал большой слон черного дерева и китайская игрушка с причудливыми передвижными деревянными фигурами, и, наконец, пачка ярких светящихся китайских картинок с изображениями богов, чертей, королей, воинов и драконов.
Между тем, пока художник вместе с мальчиком дивился всем этим вещам, Буркгардт распаковал саквояж и разложил по местам домашние туфли, белье, щетки и тому подобные необходимые принадлежности. Затем он вернулся к обоим.
Ну, вот, весело сказал он, на сегодня довольно работы. Теперь можно себе позволить и удовольствие. Пойдем сейчас в мастерскую?
Пьер поднял глаза и опять, как при встрече у автомобиля, с изумлением посмотрел на радостно-взволнованное и вдруг помолодевшее лицо отца.
Ты такой веселый, папа, одобрительно заметил он.
Да, детка, подтвердил Верагут.
Но его друг спросил:
А разве он всегда не такой веселый?
Пьер смущенно переводил взор от одного к другому.
Не знаю, неуверенно ответил он, но сейчас же засмеялся и решительно сказал Нет, такой веселый ты не был еще никогда.
Он схватил свою корзинку с раковинами и выбежал из комнаты. Отто Буркгардт взял друга об руку и вышел вслед за мальчиком. Они прошли через парк и подошли к мастерской.
Да, видно, что здесь пристроено, сейчас же заметил Отто, но очень мило. Когда ты это сделал?
Кажется, года три тому назад. Мастерскую я тоже увеличил.
Буркгардт осмотрелся.
Озеро восхитительно! Надо будет вечером выкупаться. У тебя здесь чудесно, Иоганн. Но теперь я хочу посмотреть мастерскую. Есть у тебя там новые картины?
Немного. Но одну я ее кончил только позавчера ты должен посмотреть. Мне кажется, что она хороша.
Верагут открыл двери. Высокая комната была празднично чиста, пол только что вымыт, и все убрано. В средине одиноко стояла новая картина. Они молча остановились перед ней. Холодная и сырая, тяжелая атмосфера пасмурного, дождливого утра стояла в противоречии с ярким светом и жарким, согретым солнцем воздухом, вливавшимся в открытую дверь.
Они долго смотрели на картину.
Это последнее, что ты сделал?
Да. Сюда нужна другая рама, остальное все закончено. Тебе нравится?
Друзья испытующе заглянули друг другу в глаза. Высокий и сильный Буркгардт с здоровым лицом и теплыми, жизнерадостными глазами стоял, как большой ребенок, перед маленьким художником с преждевременно поседевшими волосами, осунувшимся лицом и суровым взглядом.
Это, может быть, твоя лучшая картина, медленно сказал гость. Я видел также брюссельские и те две, что в Париже. Я не поверил бы этому, но за эти несколько лет ты еще пошел вперед.
Я очень рад. Я тоже это думаю. Я был довольно прилежен, и иногда мне кажется, что прежде я, в сущности, был только дилетантом. Работать как следует я научился поздно, но теперь я вполне овладел этим искусством. Дальше я уж не пойду, лучше вот этого я уж не могу ничего сделать.
Я понимаю. Ну, ты уж и так достаточно знаменит, даже на наших старых восточно-азиатских пароходах мне случалось слышать о тебе. Можешь себе представить, как я был горд. Ну, а как тебе нравится быть знаменитостью? Твоя слава тебя радует?
Радует нельзя сказать. Мне она кажется в порядке вещей. Есть два, три, четыре художника, которые, может быть, представляют собой большие величины и могут дать больше меня. К совсем великим я себя не причислял никогда, и то, что об этом говорят всякие писаки, конечно, ерунда. Я могу требовать, чтобы меня принимали всерьез, и так как это делают, то я доволен. Все остальное газетная слава или денежный вопрос.
Да, пожалуй. Но кого ты подразумеваешь под совсем великими?
Ну, под ними я подразумеваю царей и князей. Наш брат добирается до генерала или министра, тут нам и предел положен. Видишь ли, мы можем только быть прилежны и относиться к природе как можно серьезнее. Цари же с природой запанибрата, они играют с ней и могут сами творить там, где мы только копируем. Но, конечно, цари редки, они рождаются раз в несколько столетий.
Они ходили взад и вперед по мастерской. Художник, ища слов, напряженно смотрел в землю, друг ходил рядом, стараясь прочесть правду на смуглом, худощавом, костлявом лице Иоганна.
У двери в соседнюю комнату Отто остановился.
Открой же, попросил он, и покажи мне комнаты. И угости меня сигарой, хорошо?
Верагут открыл дверь. Они прошли через комнату и заглянули в соседние. Буркгардт закурил сигару. Он вошел в маленькую спальню друга, посмотрел на его кровать и внимательно осмотрел несколько скромных комнаток, в которых повсюду были разбросаны живописные и курительные принадлежности. Все в общем имело почти убогий вид и говорило о работе и воздержании, точно маленькая квартирка бедного, прилежного холостяка.
Значит, ты здесь устроился! сухо сказал он.
Но он видел и чувствовал все, что произошло за эти годы. Он с удовлетворением заметил предметы, указывавшие на увлечение спортом, гимнастикой, верховой ездой, и с огорчением обратил внимание на полное отсутствие каких-нибудь признаков уюта, маленького комфорта и приятно проводимых часов досуга.
Затем они вернулись к картине. Так вот как создавались эти картины, занимавшие почетные места на выставках и в картинных галереях и оплачивавшиеся так высоко, они создавались здесь, в этих комнатах, которые знали только работу и отречение, в которых нельзя было найти ничего праздничного, ничего бесполезного, никаких милых пустячков и безделушек, в воздухе которых не чувствовалось ни аромата вина и цветов, ни воспоминаний о женщинах.
Над узкой кроватью были прибиты две фотографии без рамок, одна маленького Пьера, другая Отто Буркгардта. Он сейчас же узнал ее: это был плохой любительский снимок, изображавший его в тропическом шлеме перед верандой его индийского дома; под грудью все расплывалось в мистические белые полосы, потому что на пластинку попал свет.
Мастерская у тебя великолепная. Вообще, как ты стал прилежен! Дай твою руку, дружище, как я рад, что опять вижу тебя! Но теперь я устал и исчезну на часок. Зайди за мной попозже, пойдем купаться или гулять, хорошо? Спасибо. Нет, мне ничего не нужно, через час я буду опять all right. До свиданья!
Он, не торопясь, двинулся к дому, и Верагут смотрел ему вслед, любуясь уверенностью и спокойной жизнерадостностью, выражавшимися в его фигуре, походке, в каждой складке его платья.
Между тем, Буркгардт хотя и зашел в дом, но прошел мимо своих комнат, поднялся по лестнице и постучался в дверь комнаты фрау Верагут.
Я не мешаю? Можно мне немножко к вам?
Она, улыбаясь, впустила его, и эта слабая, неловкая улыбка на здоровом, тяжелом лице показалась ему странно беспомощной.
Что за прелесть ваша Росгальда! Я был уже в парке и у озера. А как вырос Пьер! Он такой хорошенький, что я начинаю почти раскаиваться, что остался холостяком.
Он производит впечатление здорового мальчика, правда? Как вы находите, он похож на мужа?
Немножко. Или, собственно, даже больше, чем немножко. Я не знал Иоганна в этом возрасте, но я еще довольно хорошо помню, какой он был в одиннадцать-двенадцать лет. Кстати, мне кажется, что у него утомленный вид. Что? Нет, я говорю об Иоганне. Он в последнее время очень много работал?
Фрау Адель посмотрела ему в лицо; она чувствовала, что он хочет выпытать у нее правду.
Кажется, да, спокойно ответила она. Он очень мало говорит о своей работе.
Что же он теперь пишет? Пейзажи?
Он работает часто в парке, большею частью с натурщиками. Вы видели его картины?
Да, те, что в Брюсселе.
Разве он выставлял в Брюсселе?
Конечно, массу картин. Я привез каталог с собой. Я хочу купить какую-нибудь из них, и мне очень хотелось бы знать, что вы думаете, например, об этой.
Он подал ей тетрадку и указал на маленькую репродукцию. Она посмотрела на картинку, перелистала книжку и вернула ее ему.
Я не могу ничего сказать, господин Буркгардт, я этой картины не знаю. Кажется, он написал ее прошлой осенью в Пиренеях и сюда совсем не привозил.
Она помолчала, затем перевела разговор на другую тему.
Я еще не поблагодарила вас за подарки, которые вы привезли Пьеру.
О, это такие пустяки. Но вы должны позволить мне дать вам тоже на память что-нибудь азиатское. Позволяете? Я привез с собой кое-какие материи, которые мне хотелось бы показать вам, и вы должны непременно выбрать себе то, что вам понравится.
В ответ на ее вежливый отказ он затеял целую шутливо-галантную словесную войну, и, в конце концов, ему удалось привести замкнутую женщину в хорошее настроение. Он принес из своей сокровищницы целую охапку индийских тканей, разложил малайские материи и ручные тканые работы, разостлал на спинках стульев кружева и шелка, подробно рассказывал, где нашел и приобрел за бесценок то или другое, и устроил веселый и пестрый маленький базар. Он спрашивал ее мнение, набрасывал ей кружева на руки, объяснял, как они сделаны, и заставлял ее разворачивать лучшие куски, щупать их, хвалить и, в конце концов, брать себе.
Нет, наконец, смеясь, воскликнула она, я совсем разорю вас. Я не могу оставить все это у себя.
Не беспокойтесь, засмеялся он. Я недавно посадил опять шесть тысяч каучуковых деревьев и собираюсь сделаться настоящим набобом.
Когда Верагут пришел за ним, он застал обоих в оживленной беседе. С изумлением наблюдал он за тем, как разговорчива стала его жена, сделал тщетную попытку вмешаться в разговор и, заметив подарки, принялся немного неуклюже выражать свое восхищение.
Брось, это все дамские вещи, сказал ему друг. Пойдем-ка лучше выкупаемся!
И он увлек его к озеру.
Твоя жена, в самом деле, почти не постарела с тех пор, как я видел ее в последний раз, начал по дороге Отто. Только что она была очень весела. В этом отношении у вас, значит, все благополучно. Недостает только старшего сына. Где же он?
Художник пожал плечами и сдвинул брови.
Ты увидишь его, он приезжает на днях. Ведь я тебе как-то писал об этом.
И вдруг он остановился, приблизил свое лицо к лицу друга, проницательно заглянул ему в глаза и тихо сказал:
Ты все увидишь, Отто. У меня нет потребности говорить об этом. Ты увидишь. Будем же веселы, пока ты здесь, дружище! А теперь пойдем к пруду, мне хочется опять поплавать с тобой наперегонки, как в детстве.
Давай, согласился Буркгардт, казалось, не замечавший нервности Иоганна. И ты выиграешь, мой милый, что тебе раньше не всегда удавалось. Как мне ни горько признаться, но у меня растет брюшко.
Уже смеркалось. Озеро было все окутано тенью, в верхушках деревьев играл легкий ветерок, а по узкому голубому вырезу неба над водой, единственному, который парк позволял видеть, братской вереницей плыли легкие лиловые облачка, все одного вида и формы, тонкие и длинные, как листья ивы. Друзья стояли перед спрятанной в кустах купальней, замок которой не хотел отпираться.
Брось! воскликнул Верагут. Он заржавел. Да нам купальня и не нужна.
Он стал раздеваться, Буркгардт последовал его примеру. Когда оба друга, уже раздетые, стояли на берегу и кончиками пальцев пробовали тихую, сумеречную воду, над ними в одно и то же мгновение пронеслось неясное сладостное дуновение из далеких времен детства; с секунду они стояли в предвкушении легкого, приятного трепета, который всегда овладевает купающимися в первый момент вхождения в воду, и в душах их тихо открывалась светлая, зеленая долина летних дней юности. Непривычные к мягким чувствам, они в легком смущении погружали ноги в воду и молча следили за кругами, которые, сверкнув, быстро разбегались по голубовато-зеленому зеркалу.
Наконец, Буркгардт быстро вошел в воду.
Ах, как хорошо, блаженно вздохнул он. А, между прочим, мы с тобой еще можем показаться; если не считать моего брюшка, мы еще совсем молодцы.
Он поплыл вперед, встряхнулся и нырнул.
Ты не знаешь, как тебе хорошо! с завистью воскликнул он. По моей плантации протекает чудеснейшая река, но если ты сунешь в нее ногу, то никогда больше ее не увидишь. Вся она так и кишит проклятыми крокодилами. Ну, теперь вперед, на большой кубок Росгальды! Поплывем до той лестницы и обратно. Идет? Раз, два, три!
Они шумно оттолкнулись от берега и поплыли, сначала смеясь и в умеренном темпе. Но дыхание юношеских дней еще носилось над ними: скоро состязание получило серьезный характер, лица приняли напряженное выражение, глаза сверкали, а руки, блестя, широкими взмахами рассекали воду. Они достигли лестницы одновременно, одновременно оттолкнулись опять и поплыли обратно. На этот раз художник несколькими сильными взмахами обогнал друга и очутился у цели немного раньше его.