Ничего, он же городской пес, утешала меня мама, скоро привыкнет. Пойдем-ка лучше завтракать. Я колбаски домашней из погреба достала и оладьев напекла. Поешь со сметанкой и медом.
Мысль о домашних маминых оладьях быстро излечила боль в коленях и заставила забыть о непослушном Арчи. Мы зашли в дом и через сени прошли в кухню. Нас встретило громкое торопливое чавканье. Арчи стоял на разгромленном кухонном столе и доедал оладьи. От колбасы осталась лишь пустая тарелка и салфетка с жирным пятном.
Ах ты, рыжая шпана! воскликнула мама, хватаясь за полотенце. Косясь на нас взглядом, Арчи быстро заглотнул последний оладушек, слизнул остаток сметаны в миске и соскочил на пол. Держи его! крикнула мама, но Арчи и не думал убегать.
На полусогнутых лапах он метнулся к ней, уселся на пол, склонив голову набок, и посмотрел печальными глазами Бэмби, исполненными муки и вселенской скорби.
Бедняжка. Мама опустила занесенную с полотенцем руку и погладила Арчи. Он тихонько заскулил и завилял обрубком хвоста. Его, наверное, обижали прошлые хозяева. И не кормили совсем. У кого ты взял пса, Паша?
Пришлось объяснять, что у коллеги по работе, по виду приличного человека, совсем не похожего на мучителя несчастных спаниелей. Пока мы обсуждали прошлое Арчи, он незаметно выскользнул с кухни. Чуть позже, выйдя во двор, я увидел его безмятежно спящим под кустом смородины. Я вздохнул с облегчением кажется, пес привыкает, а мне самое время заняться делами. Отпуск в деревне это полезная смена деятельности. Для начала я укрепил ступени на крыльце и как раз занимался побелкой погреба, когда меня позвала мама. Она стояла возле курятника с озабоченным видом и сразу потащила меня внутрь, в полумрак, густо пахнущий птицей и навозом.
Вот, посмотри.
В большом ящике, устеленном соломой, белели три яйца. Я пожал плечами яйца как яйца и взял одно в руки. Оно оказалось на удивление легким, а небольшое аккуратное отверстие в скорлупе сбоку указывало, каким образом испарилось содержимое. Другие два яйца постигла та же участь.
Что это? удивился я. Хищник какой-то побывал?
Похоже, кивнула мама. Только какой? Среди бела дня ни хорь, ни куница не сунутся. Да и не будут так аккуратничать. Либо стащат яйцо, либо скорлупой намусорят.
Может, крыса? предположил я.
Не хватало еще этой напасти, вздохнула мама.
Мы посетовали немного, и я вернулся доделывать погреб. Не успел спуститься, как наткнулся на чинно сидящего внизу у ступеней Арчи. По его жалостному, трагическому виду и мокрой морде с приставшей луковой шелухой я понял, что пока мы беседовали в курятнике, он проводил «инспекцию» погреба. Доказательством его бурной деятельности служили сорванная со стены связка лука, разбитая банка меда и сброшенная на пол крышка от кадки с мочеными яблоками. На мои увещевания Арчи отреагировал традиционным поскуливанием и скорбным взглядом несчастнейшего существа. Я почувствовал себя виноватым и молча принялся убирать последствия Арчиного пребывания. А он снова незаметно скрылся и объявился только вечером, когда мама привела козу на дойку. Двор огласил заливистый лай. Куры быстро шарахнулись в курятник от греха подальше, коза в удивлении попятилась, на всякий случай выставив рога. Арчи прыгал вокруг нее с развевающимися ушами и норовил вцепиться в бороду. Мама отгоняла его веником и обзывала «рыжей шпаной». Пришлось срочно вмешаться и закрыть спаниеля в чулане, несмотря на его попытки надавить на жалость.
Так прошел первый день Арчи в деревне. А утром я решил сварганить себе яичницу и заодно узнал, что за хищник повадился в мамин курятник. Сначала я подумал, что в ящике с гнездом сидит курица, но потом мое внимание привлек странный причмокивающий звук. Я подошел ближе, и в полумраке блеснули влажные глаза страдающего от несправедливости мира спаниеля. Он лежал, обхватив лапами яйцо, и всасывал в себя его содержимое. На мое появление Арчи отреагировал жалобным скулежом и более энергичным причмокиванием.
В общем, с «подарочком» для матери я угадал как нельзя лучше. Николай не обманул, когда сказал, что Арчи ест все. Он действительно оказался всеядным и к тому же сообразительным. Научился делать подкопы под изгородь, отделяющую огород от двора. Разрывал грядки с морковью, выгрызал середину корнеплода и аккуратно прикапывал его обратно. На первый взгляд грядка выглядела целой, только поникшая ботва указывала, что над ней кто-то потрудился. Арчи объедал крыжовник и смородину, не брезговал малиной и закусывал все мелкими ранними грушами, в изобилии сыпавшимися на участок с луком. Но больше всего Арчи пристрастился к огурцам. Ему не нравились большие или слишком маленькие, он выбирал красивые ровные огурчики и схрумывал их целиком, оставляя только темно-зеленые жопки. Кроме этого, Арчи продолжал третировать по вечерам козу, наведывался в курятник за яйцами и при любой возможности воровал у нас еду со стола.
Мы начали привязывать его за ошейник к веревке. Тогда Арчи усаживался перед будкой, наклонял голову набок, тихонько скулил и не спускал с нас своего коронного влажного взгляда. Мы чувствовали себя злобными чудовищами и уходили со двора, чтобы только не видеть этих печальных глаз с застывшими в них слезами. Но стоило нам скрыться, как Арчи изворачивался ужом, высвобождался из ошейника и мчался по своим пакостным делишкам. Однажды Арчи выбрался на улицу, но там ему совсем не понравилось. Местные собаки не оценили его уникальные способности драматического артиста и чуть не надрали висячие уши. Поэтому «развлекался» Арчи в пределах маминого двора и огорода.
Как-то, в очередной раз доставая пустые яичные скорлупки, мама заявила, что, пожалуй, собака ей не так уж и нужна, и я понял, что Арчи вернется со мной в город. От одной только мысли меня поочередно бросало в жар и холод. Нужно было срочно что-то предпринять, но что? Несколько раз я звонил Николаю, но тот упорно не брал трубку, а между тем прошла уже половина отпуска.
Не знаю, чем бы все закончилось, если бы к соседке на выходные не приехала дочь Тоня, по совместительству крестница моей мамы. Тоня навестила нас вечером перед отъездом и привела с собой двух очаровательных двойняшек мальчика и девочку. Оба рыжеволосые, в мелкую кудряшку, оба заводные и неугомонные. Двойняшки сразу распознали в Арчи родственную душу, и пока мы чинно пили чай на веранде, носились с ним по двору, распугивая охрипших кур. Вскоре двора им стало мало, троица снесла калитку в изгороди и умчалась в огород. Изредка двойняшки прибегали, хрустя немытыми огурцами, Арчи в это время успевал стащить что-нибудь со стола, и дети с визгом принимались за ним гоняться.
Рыжая шпана в трех экземплярах, обреченно проговорила мама, когда на любимой клумбе была растоптана последняя петунья. Но крестница сияла от радости, наблюдая за играми любимых чад.
Какой у вас замечательный пес, сказала она. Деток так любит. Они давно у меня собаку просят. Надо им взять щенка такой породы.
Мы с мамой быстро переглянулись, и я понял, что это тот самый шанс, который нельзя упустить.
Зачем же щенка? Мало ли каким вырастет. Берите нашего.
А вам не жалко? удивилась Тоня.
Жалко, конечно, я отвел глаза в сторону, но нельзя же быть эгоистами. Надо и об Арчи думать. С детьми ему лучше будет, веселей
В общем, утром Арчи уехал с крестницей и ее детьми, а у нас во дворе наступили тишь и благодать. Куры перестали шарахаться от любой тени, коза снова вышагивала с гордо поднятой головой, а вместо погибших петуний мама высадила бархатцы.
Отпуск мой заканчивался, когда неожиданно, без предупреждения заявилась Тоня. Она подъехала к нашему дому на машине и решительно вошла в калитку. Увидев гостью, мама побледнела и взглянула на меня со страхом, я приготовился держать оборону, а крестница расплылась в улыбке:
Хочу поблагодарить вас за Арчи. Чудо, а не пес! Как хорошо, что вы нам его подарили.
Мама с опаской смотрела на Тоню, не веря своим ушам, а та продолжала:
Я ведь со своей детворой сколько мучилась! Они у меня такие привереды в еде капризничают, от всего нос воротят. А тут наперегонки с Арчи бегут в кухню и метут все, что даю аж за ушами трещит. И спать укладывать теперь их не надо. Сами вечером валятся в кровать от усталости. Игрушки на полки складывают, вещи убирают, чтобы Арчи не добрался. Только душа у меня не на месте, что вас без собаки оставила. Поэтому, вот. Крестница схватила маму за руку и потащила к машине. Это вам взамен Арчи. Моей хорошей приятельнице вместо карликового пуделя продали королевского, а у нее квартира маленькая. В деревне ему лучше будет, просторней
Тоня открыла дверь, и к нам грациозно выскочил большой черный пес с длинными ушами и курчавой челкой. Он по-хозяйски обнюхал маму, склонил голову набок и посмотрел на нас влажным взглядом печального олененка
Оксана Сибирячка
За ВДВ
Один мужчина был ранен почти насмерть одним котом. Один кот был юн и оттого энергоемок, упруг, как мяч для гольфа, и перемещался со скоростью резиновой пули. Почему резиновой, а не просто пули потому что постоянно рикошетил от любой поверхности и создавал собою сложные траектории полета.
Разгон, передача, бросок. Го-о-о-ол! Трибуны ревут, комментаторы ревут, обслуживающий персонал вообще в обмороке.
Как-то один кот решил, что он хищник и мощны его лапищи. Что такое возраст, решил один кот, время всего лишь условность в многомерном мире. Мне два месяца, даже два с половиной. И я потомок саблезубого тигра, или рыси, или помесь. Я царь зверей, да что там зверей! Царь, просто царь, очень приятно. Можете кланяться.
В это время один мужчина наливал чай или кофе, или интеллигентно ел борщ половником прямо из горячей кастрюли. Короче, находился рядом с потенциально травмоопасным местом в легкомысленном домашнем костюме. Никаких тебе наколенников, налокотников, шлема и стального гульфа. Без гульфа вот как-то особенно зря.
Один кот словил вдохновение и налился радугой энтузиазма. Видимо. Шныряя по комнате, как американский Боинг или как спешащий курьер на самокате, он вдруг с разбегу ударился о ногу одного мужчины.
«Дерево. Дракон. Противник. Битва!» Так, наверное, подумал один кот, которого все еще не отпустил внутренний огонечек, хотя впечатался он прилично. А, может быть, он ничего не подумал. Кто знает, что в голове у саблезубых тигров, рысей и особенно царей.
Просто протыкая насквозь тонкую ткань штанины одного мужчины, один кот взмыл до упора вверх по ноге, в секунду практически добравшись до почти самого главного. У одного мужчины, само собой.
Один мужчина при этом проявил чудеса эквилибристики и мгновенной реакции фокусника. Невероятным усилием воли и ловкостью рук он успел-таки заслонить от пушистого умалишенца то, чем дорожил не только один мужчина, но и еще кое-кто типа одной женщины.
При этом один кот получил строгий выговор с занесением в пушистый зад и был этапирован в ссылку и в коридор одновременно. А один мужчина приобрел ожог легкой степени тяжести, колото-резаные раны и очередную (увы-увы, не первую) моральную травму от коварной фауны.
Один кот пришел в себя довольно быстро. Восстановиться и собраться с духом ему помогла одна такса. Очень трудно с чувством и вкусом предаваться рефлексии, когда тебя настойчиво кусают за филей. Это больно и мокро, и категорически отвлекает от страданий, перенаправляя весь интерес. Ведь для качественной грусти необходимо сосредоточиться. Зато одного мужчину никто никуда не покусывал, не пощипывал и даже гуманитарно не лизнул, поэтому он вошел в ипохондрию технично, как сбитый летчик в штопор.
О ноги мои ноги, взывал громогласным матом куда-то вверх и немного вбок один мужчина, мои стройные, красивые, растущие из правильных мест, ноги средней длины и лохматости. Что стало с вами? Вы все в лоскуты, вы почти онемели, я не чувствую пальцев. Кровь сочится из ваших ран, заливая алыми каплями пол и забрызгивая стены. Я слабею и угасаю, вокруг смеркается, холод подступает к нутру моему, руки сами тянутся к завещанию, а губы еле шепчут: «Сестра, зеленки!»
«Помню, мы шли на врага, давно, горячая точка, вокруг все взрывалось и горело. Молодость, армия, долг, но даже тогда, даже тогда не видел я ни на ком таких жестоких увечий.
А этот ожог так саднит, как в сердце рана у того, кто не попал на последнюю распродажу. О я несчастный, о коварная судьба! А ведь я еще так молод и прекрасен, особенно по паспорту.»
Один мужчина был очень, очень убедителен и красноречив, он сорвал овации. Один кот и одна такса, высунув головы из укрытия, аплодировали издали, зато стоя.
А одной женщине повезло. Ее просто не было дома, но ей потом все-все-все в красках рассказали под песню про Щорса и «подуть на ваву».
Екатерина Нагорная
Как Семенова опаздывала
Семенова мчалась в вагоне метро. Опаздывала страшно. Опаздывать в пятницу дурная примета. В особенности, если это не первый раз за неделю. Пятый. В особенности, если еще вчера вечером родное начальство изобразило жест «я за тобой наблюдаю». В особенности, если скоро премия.
Тревога Семеновой оседлала несчастный вагон и нещадно подгоняла его, пришпоривала так, что тот готов был встать на дыбы. Но из-за того, что впереди и сзади были другие вагоны, только выгибал спину, безуспешно пытаясь сбросить седока, и ржал-скрежетал всеми своими железяками.
Час пик. Народ привычно утрамбовывался, доставал книги, телефоны, газеты, делал громче музыку в наушниках или даже собирался доспать то, что не успел. Но не тут-то было! После слов «Осторожно, двери закрываются. Следующая ста» семеновский вагон рвал с места в карьер. Народ резко бодрился, вскрикивал, матерился, сдавленно охал, жалея оттоптанные ноги, хрустнувшие ребра и потревоженный сон. Проклинаемый всем поездом машинист Ковелячко тоже нелитературно выражался себе под нос и никак не мог взять толк, что же случилось вот еще совсем недавно с поездом было все в порядке. Ну кто его иначе выпустил бы из депо?
На длинных перегонах между Семеновой и машинистом Ковелячко начинался поединок воли. Тревога вонзала шпоры в бока несчастного вагона, тот подпрыгивал и пер вперед. «Ух!» пассажиров относило в одну сторону. «Твою мать!» говорил машинист Ковелячко и сбавлял скорость. «Ох!» пассажиров несло в другую. И только Семенова, закрыв глаза и вцепившись в поручень побелевшими руками, мысленно умоляла поезд: «Быстрее, миленький, давай быстрее!»
На станциях вагон гарцевал как молодой рысак, нетерпеливо подпрыгивал на месте, клацал дверями и даже как будто тихонечко повизгивал. Тревога Семеновой похлопывала его по спине, мол, тихо, коняшка, тихо. А сама Семенова тем временем прекращала молиться и испепеляла взглядом спины недостаточно спешно выходящих людей. Прям выталкивала их силой своей опаздывающей мысли, прям выпинывала. А потом таким же образом, за шкирку, затаскивала внутрь вагона новых пассажиров. Да что ж они такие медленные все, а? И по-новой: Ух! Твою мать! Ох! Быстрее, быстрее!
Когда Семенова вместе со своей тревогой, наконец, вышла выдохнул весь поезд разом. И пассажиры, и машинист Ковелячко. Последний так и вовсе заулыбался, вытер холодный пот со лба и перестал нервно коситься на кнопку экстренного торможения. Только несчастный вагон еще какое-то время немного вздрагивал и тяжело шипел-дышал.