Весь день солнце неистово бушевало над городом Ози́шем. Ароматы специй и благовоний смешивались с запахом человеческого пота и нехотя растворялись в воздухе. Непередаваемая какофония звуков отвлекала людей, которые стекались к рынку, от обуревавших мыслей.
Помощник капитана торговал довольно ловко. Правда, он не слишком хорошо знал местный язык, потому жонглировал заученными фразами «прекрасный товар по лучшей цене» и «прекрасная цена за лучший товар». Капитан вернулся к своему помощнику ближе к вечеру. Он застал его уставшим, с заплетающимся языком. Завидев командира, помощник выпрямился и, предчувствуя, что теперь сможет отдохнуть, радостно выпалил:
Как всё прошло?
Отлично! Как утверждал твой брат, на дворцовом рынке самые богатые люди Ози́ша. Наши рабыни будут служить самому королю! Ехидная улыбка проскользнула на лице капитана, и он вполголоса добавил: Я продал их втридорога.
Это чудесно! с радостью и одновременно усталостью в голосе выдохнул помощник.
Ты обожди с радостями, вот что я тебе расскажу, капитан приобнял его за шею и стал говорить ещё тише. Я тут познакомился с одним местным дельцом, он боязливо оглянулся и, увидев рядом людей, продолжил шёпотом: Он поделился преинтереснейшей идеей, а вдобавок согласился на жалких две десятых от прибыли, если дельце выгорит. Заметив краем глаза подходящего к ним человека, капитан, похлопывая по спине помощника, несколько изменил содержание своей речи, начав говорить громче: Пойдём-ка, пожалуй! Ну вот, я встретился с моим старым другом. Кто бы мог подумать, что он обоснуется в этом городе! После моих рассказов он очень захотел увидеть тебя и твоего брата
* * *
Вечером обычные одежды посетителей рынка сменились на роскошные наряды. Лица их обладателей не выглядели усталыми, как у тех, кто ходил по рынку днём. Горожане неспешно фланировали мимо забора, за которым отдыхали рабы. Под мягким светом живой крыши рынка рабам спалось куда лучше, чем в сырых корабельных трюмах. И хоть иногда ветер приносил зловония, всё же здесь было не так плохо.
Раб-переводчик сидел в стороне от загона и дремал, пока его не разбудил громкий разговор капитана с незнакомцем.
Ну я же говорю, нет у меня таких рабов! Чего тебе ещё?! Это ведь ещё поискать нужно.
Да, именно этим я и занимаюсь ищу, речь второго человека сильно отличалась от привычной уху раба. Он говорил красиво и очень чётко, общаясь с капитаном на его родном языке с еле заметным немецким акцентом. Это становилось ясно по тщательно выговариваемым буквам, которые местные обычно проглатывали.
«Но откуда? Откуда здесь может быть немец?!» внезапная мысль заинтересовала. Слова сами сорвались с полусонных губ.
Кого ты здесь ищешь?! внезапно вырвалось у раба. От неожиданности он вздрогнул и испуганно поглядел на мужчину.
Раб! А ну молчать! гаркнул капитан. Как ты смеешь обращаться к свободному человеку без разрешения?!
Он повернулся к помощнику.
Выпори его как следует, чтобы говорил с трудом.
Подожди-ка, многоуважаемый, мужчина подошёл к рабу-переводчику и присел. Скажи-ка мне, что это? Он достал из рукава круглую пластину размером с ладонь.
Раб узнал этот прибор, похожий на циферблат с гравировками. Поверх несколько пустых колец с указателями и маленькая линейка, что заменяла стрелку.
Это астроля́бия[5].
Верно, мужчина убрал прибор в рукав. Тогда скажи-ка мне ещё вот что: ты разбираешься в звёздах?
Н-наверное, несколько неуверенно произнёс собеседник.
Надо бы проверить задумчиво проговорил мужчина. Идём.
Он взял раба за предплечье и быстрым шагом повёл за пределы рынка.
Капитан с криками бросился следом, но догнал их лишь на улице. Мужчина жестом попросил его остановиться, и капитан, к удивлению раба, замер на месте как вкопанный.
Скажи-ка, мужчина поднял руку и указал на скопление звёзд в форме буквы W, что это?
Кассиопея, без малейшей запинки ответил раб.
А это?
Это Плеяды как будто слегка озадаченно произнёс раб.
И много ты знаешь скоплений звёзд? с нескрываемой радостью и интересом спросил мужчина.
Все, что видны, с лёгким ужасом и удивлением ответил раб, словно не понимая, почему он обладает этим знанием.
Мужчина расплылся в улыбке.
Отлично, отлично! Очень хорошо. Решено, беру этого.
Он достал из рукава увесистый мешочек.
Здесь тысяча золотых, можешь пересчитать, он не глядя бросил деньги капитану.
Но этот раб не продаётся! воскликнул тот, показывая, что не будет подбирать мешочек, валяющийся в пыли у него под ногами.
Уважаемый, неужели вы хотите проблем? Я слуга правителя Ози́ша, и мне приказано было найти раба, который знает созвездия и немного разбирается в астрометрических приборах, пусть и самых простых. И я его нашёл. Конечно, вы можете не продавать мне его, но в таком случае завтра вам, возможно, придётся занять его место
Капитан закусил губу.
А, ладно, забирай, он раздражённо махнул рукой и подобрал мешочек с золотом.
Тени преследовали двух мужчин, идущих по улице. Они то обгоняли их, то скрывались за спинами странной парочки.
Как тебя зовут?
Веуз.
Хм, странное имя Ну да ладно.
Мужчины подошли к широкой дороге.
Полезай в повозку, тебя отвезут куда нужно и всё расскажут. Путь до дворца будет небыстрый, а ты явно устал, поэтому смело можешь спать, мужчина улыбнулся.
Как скажете, хозя
Я не твой хозяин, оборвал Веуза новый знакомый. Я такой же раб, как и ты, как и всё здесь, он еле заметно усмехнулся.
Под размеренное цоканье копыт и дуновение прохладных ветров Веуз быстро уснул.
* * *
Громкий, пронзительный звонок залил комнату. Пётр Зуев подскочил в кровати и уставился на тумбу, где лежал его телефон. Пётр проспал первый звонок будильника, и теперь в силу вступил второй тяжёлая артиллерия. Играл Штраус, «На прекрасном голубом Дунае».
Глава 4
Жизнь это не проблема, которую нужно решить, а реальность, которую нужно почувствовать.
Сёрен Кьеркегор
Зуев встал с кровати с тяжестью в теле. Обычно по утрам он чувствовал себя более-менее сносно, но сегодня сегодня ему было как никогда тяжело. Казалось, что отекло всё тело: руки, лицо, стопы. Веки стремились сомкнуться, а сознание сознание грезило о возвращении в сладкую негу сна. Даже поднявшись с постели, Пётр чувствовал шлейф недавнего сновидения. Краски окружающего мира будто поблёкли по сравнению с тем, что было там, в этом сне. Он словно вернулся из далёкого города, что стоит на берегу океана, а позади него огромные бесчисленные массивы горячего песка.
День там жаркий, наполненный тёплым светом, а ночь леденяще прохладна в пронизывающем блеске звёзд. Здесь же утреннее небо затянуто пеленой поздней осени, и лишь иногда сквозь тучи пробиваются лучи солнца.
Свет с трудом пробирался сквозь задёрнутые шторы в спальне Петра царила полутьма. В маленьком помещении примерно в семь квадратов умещались кровать, стол и два шкафа для одежды и книг. Книжные полки теснились над столом, занимая всю стену. Шкаф с одеждой образовывал арку над изголовьем кровати. Потянувшись рукой к столу, Зуев включил настольную лампу и принялся собирать сумку.
Какая комичная, однако, ситуация Будучи школьником, Пётр терпеть не мог собираться ни на учёбу, ни в поездки. Обычно он до последнего момента оттягивал сборы, а затем за несколько минут быстро сбрасывал всё в сумку и убегал по своим делам. Родители не раз говорили, что подходить к сбору вещей нужно «с чувством, с толком, с расстановкой» (сама фраза, кстати, Петру тоже не особо нравилась).
Парадокс в том, что теперь именно выполнение дел с дотошностью (а в особенности сборы куда‐либо) приносило Зуеву самое большое удовлетворение. Собираясь на работу, продумывая, что и для чего ему нужно, он вызывал в себе лёгкую ностальгию и как будто возвращал из прошлого краски детства и некоторую беззаботность. На этот раз из книжного шкафа в сумку отправилась книга китайского писателяфантаста Лю Цысиня «Задача трёх тел».[6]
Завершив свои приготовления, Зуев отправился в душ. После водных процедур его ожидал завтрак, который, к слову, ещё нужно было приготовить. Причина, по которой Пётр в это утро всё делал не спеша, была одна суббота. В последний рабочий день его уроки начинались в десять часов утра, и, так как на часах сейчас было всего семь, можно было не торопиться. Тем не менее вставать приходилось по расписанию, до семи, поддерживая привычку, чтобы не расклеиваться.
Квартира Петра Зуева, как и спальня, была компактной. Если бы вы зашли в его жилище, первым делом вас встретила бы кухня. Довольно большая, со стенами, выкрашенными в белый цвет, она выполняла роль и зала, и прихожей. В углу кухни был открытый дверной проём. Там, в небольшом закутке, друг напротив друга находились вход в спальню Зуева и вход в ванную комнату и туалет.
В кухне было несколько картин в стиле дадаизма[7], три из которых висели на стене, а четвёртая, опершись о стенку, стояла на полу. Одна из картин представляла из себя портрет. Причём сразу определить это было не так просто. При первом взгляде на полотно внимание приковывали два больших глаза разного цвета. Если же начать вглядываться, то рано или поздно можно было различить остальные детали портрета. Спрятанные за огромной массой плавных линий, они аккуратно вырисовывали силуэт красивой обнажённой женщины, будто загорающей на пляже. Поначалу могло показаться, что у неё нет головы, но через несколько секунд становилось понятно, что голова была, просто она закинута назад, как у людей, смотрящих в небо. Чёрные волосы женщины, медленно извиваясь, терялись на фоне ярких красок картины. Женский стан утопал в обилии цветов. В левом нижнем углу инициалы «А.З.» Буквы контрастировали с манерой исполнения картины и выглядели как прекрасная каллиграфическая подпись белыми чернилами.
Знакомые Зуева, заходя к нему в гости, иногда подшучивали, говоря, что эти картины подсознательная тоска Петра по детству. Ведь они очень напоминают ковры, что раньше висели в каждом доме, и перед сном их можно было разглядывать, постоянно находя что‐то новое в причудливых узорах.
* * *
В 8:45 Пётр вышел из квартиры. В подъезде на первом этаже ощущался запах сырости, вдобавок недавно перегорела лампочка, так что теперь было ещё и темно. Тусклая красная подсветка кнопки домофона выступала сейчас для Зуева в роли маяка. Он ткнул пальцем в холодный металлический кружок, и уже через секунду бледный серый свет улицы принял его в свои объятия.
Обычная дорога до остановки. Одни и те же лица людей, которые попадались ему каждый день по пути на работу, не вызывая желания знакомиться с ними или заговаривать. К остановке на этот раз подъехал новый трамвай четвёрка, совершенно чистый и не потрёпанный временем. Пневматические механизмы открыли большие двери. Просторное внутреннее помещение быстро заполнилось. Кондуктор-женщина лавировала между людьми и скандировала хриплым то ли от сигарет, то ли от простуды голосом: «Кто не сдал за проезд передаём, не забываем!»
Город выглядел так же, как и обычно, как в любой другой день недели. Хотя, быть может, сегодня встретилось поменьше людей на улице, да и в трамвае ещё оставалось место дышалось свободно, но в остальном всё было то же.
В половине десятого Пётр Зуев вышел на остановке рядом со школой. Стоя чуть поодаль от других построек, здание выглядело несколько отрешённо. Это выражалось не только в стиле архитектуры и цветах, но и в расположении. Массивные входные двери, сделанные из ясеня, чем‐то напоминали двери метрополитена. Они точно так же непрерывно то открывались, то закрывались, иногда сшибая зазевавшихся людей.
Зуев открыл дверь с заученной элегантностью. Поприветствовав охранника, он пошёл в свой класс. Кабинет физики находился на втором этаже в конце рекреации, прямо под кабинетом директора. Поднявшись по лестнице, Пётр встретил своих учеников (сегодня первый урок был у седьмого класса), они ожидали преподавателя у дверей. Поздоровавшись с детьми, Зуев открыл комнату номер двести семь.
В кабинете физики было прохладно, как и в любое другое не летнее время. Портреты великих учёных невозмутимо взирали на вошедших. В тёмных сине-серых оттенках утреннего полумрака их пристальные взгляды приобретали ещё большую выразительность и глубину. Когда ртутные лампы заработали, класс озарился белым светом. Дети приготовили свои места и разбрелись кто куда. До начала урока оставалось пятнадцать минут.
Когда прозвенел звонок, все ученики уже были в классе. Они встали рядом со своими местами и поприветствовали учителя.
Садитесь.
Зашумели стулья дети сели.
У кого‐нибудь возникли вопросы по выполнению домашнего задания? Зуев обвёл класс взглядом. Никто не поднял руку.
Что ж, он открыл учебник, в таком случае
Пётр Анатольевич! перебил его голос ученицы. У меня есть вопрос
Двадцать девять пар глаз уставились на одногоединственного ребёнка.
Что тебе было непонятно? Зуев говорил мягко, настолько, насколько это было возможно. Такой тон преподавателя однозначно успокаивал.
Я не поняла Верней, поняла и решила, но ответ не совпал с ответом в учебнике.
Хорошо. Запиши своё решение на доске. И мы все вместе попробуем разобраться. Какой номер упражнения?
Задание сто один.
Ученица направилась к доске, и, пока она шла, Зуев успел выловить несколько недовольных взглядов, услышав перешёптывания, адресованные юной выскочке. Как правило, школьники, особенно это было заметно начиная с третьего класса, недолюбливали детей, пытающихся разобраться в каких‐то задачах или примерах досконально. Дети не любили тех, кто начинал задавать вопросы и старался что‐то для себя понять. И Зуев прекрасно понимал: этот ребёнок, что вышел сейчас к доске, имел храбрость пойти против своего маленького мирка. Он ценил в людях бунтарскую натуру.
На странице учебника было написано: «Задача 101. В куске кварца содержится небольшой самородок золота. Масса куска равна 100 г, а его средняя плотность 8 г/см
3
3
3
Зелёная доска начала оживать. Детская рука несколько неловко выводила длинные примеры. Зуев внимательно следил за вычислениями, что расписывала ученица. Сейчас он даже не слышал её слов, да и не очень‐то они ему были нужны. В эпоху студенческой жизни Зуева (учился он, понятное дело, на физика) простые слова стали быстро терять привычные, понятные значения и смыслы. А физическая формула начинала говорить ему больше, чем длинный рассказ.
Сейчас, так же как и раньше, Пётр погрузился в мир формул на зелёной доске. Их визуальное повествование, то, как они вели свой рассказ, было приближено к изяществу танцоров театра, которых он так часто видел в детстве. Безусловно, в этом решении присутствовала пара моментов, которые можно было бы подправить, но в целом композиция, что предстала перед ним на доске, понравилась Зуеву. Его глаза остановились на ответе: семьдесят семь целых, сорок шесть сотых. Ответ был верен, хоть и округлён.
А в учебнике что получилось? несколько озадаченно спросил учитель.
Семнадцать целых, одна десятая
Зуев еле заметно улыбнулся.
У кого получился ответ как в учебнике?
Больше половины подняли руки.
А у кого вышло то же, что и на доске?
На этот раз подняли руки всего четыре человека.
Я стесняюсь спросить, остальные вообще не решали задачу? Хотя это, собственно, уже не так важно. Зуев закрыл учебник и обратился к девочке, что стояла рядом: Что ж, очень хорошее решение.
Затем он посмотрел на класс:
Для тех, кто решал задание, сообщаю, что правильный ответ на доске.