В гостиной Елена протянула врачу деньги. Тот отстранил рукой
Что вы, ей-богу, сказал он, с врача? Тут поважней вопрос. В сущности, в госпиталь надо
Нельзя, донесся слабый голос Турбина, нельзя в госпит
Помолчите, коллега, отозвался доктор, мы и без вас управимся. Да, конечно, я сам понимаю Черт знает что сейчас делается в городе Он кивнул на окно. Гм пожалуй, он прав: нельзя Ну, что ж, тогда дома Сегодня вечером я приеду.
Опасно это, доктор? заметила Елена тревожно.
Доктор уставился в паркет, как будто в блестящей желтизне и был заключен диагноз, крякнул и, покрутив бородку, ответил:
Кость цела Гм крупные сосуды не затронуты нерв тоже Но нагноение будет В рану попали клочья шерсти от шинели Температура Выдавив из себя эти малопонятные обрывки мыслей, доктор повысил голос и уверенно сказал: Полный покой Морфий, если будет мучиться, я сам впрысну вечером. Есть жидкое ну, бульон дадите Пусть не разговаривает много
Доктор, доктор, я очень вас прошу он просил, пожалуйста, никому не говорить
Доктор искоса закинул на Елену взгляд хмурый и глубокий и забурчал:
Да, это я понимаю Как это он подвернулся?
Елена только сдержанно вздохнула и развела руками.
Ладно, буркнул доктор и боком, как медведь, полез в переднюю.
Часть III
12
В маленькой спальне Турбина на двух окнах, выходящих на стеклянную веранду, упали темненькие шторы. Комнату наполнил сумрак, и Еленина голова засветилась в нем. В ответ ей светилось беловатое пятно на подушке лицо и шея Турбина. Провод от штепселя змеей сполз к стулу, и розовенькая лампочка в колпачке загорелась и день превратила в ночь. Турбин сделал знак Елене прикрыть дверь.
Анюту сейчас же предупредить, чтобы молчала
Знаю, знаю Ты не говори, Алеша, много.
Сам знаю Я тихонько Ах, если рука пропадет!
Ну что ты, Алеша лежи, молчи Пальто-то этой дамы у нас пока будет?
Да, да. Чтобы Николка не вздумал тащить его. А то на улице Слышишь? Вообще, ради бога, не пускай его никуда.
Дай бог ей здоровья, искренне и нежно сказала Елена, вот, говорят, нет добрых людей на свете
Слабенькая краска выступила на скулах раненого, и глаза уперлись в невысокий белый потолок, потом он перевел их на Елену и, поморщившись, спросил:
Да, позвольте, а что это за головастик?
Елена наклонилась в розовый луч и вздернула плечами.
Понимаешь, ну, только что перед тобой, минутки две, не больше, явление: Сережин племянник из Житомира. Ты же слышал: Суржанский Ларион Ну, знаменитый Лариосик.
Ну?
Ну, приехал к нам с письмом. Какая-то драма у них. Только что начал рассказывать, как она тебя привезла.
Птица какая-то, бог его знает
Елена со смехом и ужасом в глазах наклонилась к постели:
Что птица!.. Он ведь жить у нас просится. Я уж не знаю, как и быть.
Жи-ить?
Ну да Только молчи и не шевелись, прошу тебя, Алеша Мать умоляет, пишет, ведь этот самый Лариосик кумир ее Я такого балбеса, как этот Лариосик, в жизнь свою не видала. У нас он начал с того, что всю посуду расхлопал. Синий сервиз. Только две тарелки осталось.
Ну вот. Я уж не знаю, как быть
В розовой тени долго слышался шепот. В отдалении звучали за дверями и портьерами глухо голоса Николки и неожиданного гостя. Елена простирала руки, умоляя Алексея говорить поменьше. Слышался в столовой хруст взбудораженная Анюта выметала синий сервиз. Наконец было решено в шепоте. Ввиду того, что теперь в городе будет происходить черт знает что и очень возможно, что придут реквизировать комнаты, ввиду того, что денег нет, а за Лариосика будут платить, пустить Лариосика. Но обязать его соблюдать правила турбинской жизни. Относительно птицы испытать. Ежели птица несносна в доме, потребовать ее удаления, а хозяина ее оставить. По поводу сервиза, ввиду того, что у Елены, конечно, даже язык не повернется и вообще это хамство и мещанство, сервиз предать забвению. Пустить Лариосика в книжную, поставить там кровать с пружинным матрацем и столик
Елена вышла в столовую. Лариосик стоял в скорбной позе, повесив голову и глядя на то место, где некогда на буфете помещалось стопкой двенадцать тарелок. Мутно-голубые глаза выражали полную скорбь. Николка стоял напротив Лариосика, открыв рот и слушая какие-то речи. Глаза у Николки были наполнены напряженнейшим любопытством.
Нету кожи в Житомире, растерянно говорил Лариосик, понимаете, совершенно нету. Такой кожи, как я привык носить, нету. Я кликнул клич сапожникам, предлагая какие угодно деньги, но нету. И вот пришлось
Увидя Елену, Лариосик побледнел, переступил на месте и, глядя почему-то вниз на изумрудные кисти капота, заговорил так:
Елена Васильевна, сию минуту я еду в магазины, кликну клич, и у вас будет сегодня же сервиз. Я не знаю, что мне и говорить. Как перед вами извиниться? Меня, безусловно, следует убить за сервиз. Я ужасный неудачник, отнесся он к Николке. И сейчас же в магазины, продолжал он Елене.
Я вас очень прошу ни в какие магазины не ездить, тем более что все они, конечно, закрыты. Да позвольте, неужели вы не знаете, что у нас в Городе происходит?
Как же не знать! воскликнул Лариосик. Я ведь с санитарным поездом, как вы знаете из телеграммы.
Из какой телеграммы? спросила Елена. Мы никакой телеграммы не получили.
Как? Лариосик открыл широкий рот. Не получили? А-га! То-то я смотрю, он повернулся к Николке, что вы на меня с таким удивлением Но позвольте Мама дала вам телеграмму в шестьдесят три слова.
Ц ц Шестьдесят три слова! поразился Николка. Какая жалость. Ведь телеграммы теперь так плохо ходят. Совсем, вернее, не ходят.
Как же теперь быть? огорчился Лариосик. Вы разрешите мне у вас? Он беспомощно огляделся, и сразу по глазам его было видно, что у Турбиных ему очень нравится и никуда он уходить бы не хотел.
Все устроено, ответила Елена и милостиво кивнула, мы согласны. Оставайтесь и устраивайтесь. Видите, у нас какое несчастье
Лариосик огорчился еще больше. Глаза его заволокло слезной дымкой.
Елена Васильевна! с чувством сказал он. Располагайте мной, как вам угодно. Я, знаете ли, могу не спать по три и четыре ночи подряд.
Спасибо, большое спасибо.
А теперь, Лариосик обратился к Николке, не могу ли я у вас попросить ножницы?
Николка, взъерошенный от удивления и интереса, слетал куда-то и вернулся с ножницами. Лариосик взялся за пуговицу френча, поморгал глазами и опять обратился к Николке:
Впрочем, виноват, на минутку в вашу комнату
В Николкиной комнате Лариосик снял френч, обнаружив необыкновенно грязную рубашку, вооружился ножницами, вспорол черную лоснящуюся подкладку френча и вытащил из-под нее толстый зелено-желтый сверток денег. Этот сверток он торжественно принес в столовую и выложил перед Еленой на стол, говоря:
Вот, Елена Васильевна, разрешите вам сейчас же внести деньги за мое содержание.
Почему же такая спешность, краснея, спросила Елена, это можно было бы и после
Лариосик горячо запротестовал:
Нет, нет, Елена Васильевна, вы уж, пожалуйста, примите сейчас. Помилуйте, в такой трудный момент деньги всегда остро нужны, я это прекрасно понимаю! Он развернул пакет, причем изнутри выпала карточка какой-то женщины. Лариосик проворно подобрал ее и со вздохом спрятал в карман. Да оно и лучше у вас будет. Мне что нужно? Мне нужно будет папирос купить и канареечного семени для птицы
Елена на минуту забыла рану Алексея, и приятный блеск показался у нее в глазах, настолько обстоятельны и уместны были действия Лариосика.
«Он, пожалуй, не такой балбес, как я первоначально подумала, подумала она, вежлив и добросовестен, только чудак какой-то. Сервиз безумно жаль».
«Вот тип», думал Николка. Чудесное появление Лариосика вытеснило в нем его печальные мысли.
Здесь восемь тысяч, говорил Лариосик, двигая по столу пачку, похожую на яичницу с луком, если мало, мы подсчитаем, и сейчас же я выпишу еще.
Нет, нет, потом, отлично, ответила Елена. Вы вот что: я сейчас попрошу Анюту, чтобы она истопила вам ванну, и сейчас же купайтесь. Но скажите, как же вы приехали, как же вы пробрались, не понимаю? Елена стала комкать деньги и прятать их в громадный карман капота.
Глаза Лариосика наполнились ужасом от воспоминания.
Это кошмар! воскликнул он, складывая руки, как католик на молитве. Я ведь девять дней нет, виноват, десять? позвольте воскресенье, ну да, понедельник одиннадцать дней ехал от Житомира!..
Одиннадцать дней! вскричал Николка. Видишь! почему-то укоризненно обратился он к Елене.
Да-с, одиннадцать Выехал я, поезд был гетманский, а по дороге превратился в петлюровский. И вот приезжаем мы на станцию, как ее, ну, вот, ну, господи, забыл все равно и тут меня, вообразите, хотели расстрелять. Явились эти петлюровцы, с хвостами
Синие? спросил Николка с любопытством.
Красные да, с красными и кричат: слазь! Мы тебя сейчас расстреляем! Они решили, что я офицер и спрятался в санитарном поезде. А у меня протекция просто была у мамы к доктору Курицкому.
Курицкому? многозначительно воскликнул Николка. Тэк-с, кот и кит. Знаем.
Кити, кот, кити, кот, за дверями глухо отозвалась птичка.
Да, к нему он и привел поезд к нам в Житомир Боже мой! Я тут начинаю богу молиться. Думаю, все пропало! И, знаете ли? птица меня спасла. Я говорю, я не офицер. Я ученый-птицевод, показываю птицу Тут, знаете, один ударил меня по затылку и говорит так нагло иди себе, бисов птицевод. Вот наглец! Я бы его убил, как джентльмен, но сами понимаете
Еле глухо послышалось из спальни Турбина. Елена быстро повернулась и, не дослушав, бросилась туда.
Пятнадцатого декабря солнце по календарю угасает в три с половиной часа дня. Сумерки поэтому побежали по квартире уже с трех часов. Но на лице Елены в три часа дня стрелки показывали самый низкий и угнетенный час жизни половину шестого. Обе стрелки прошли печальные складки у углов рта и стянулись вниз к подбородку. В глазах ее началась тоска и решимость бороться с бедой.
Примечания
1
Кого (бог) захочет погубить, того он лишает разума (лат.).