Характеристики национальной культуры уникальны, они реализуются на бессознательном уровне и определяются культурными кодами, заложенными в психике каждого индивидуума. Если мозг человека работает нормально, эти коды нестираемы и неизменяемы. Что же касается культуры этикета, художественной культуры и культуры вкуса назовем их культурными явлениями, то они оперируют на поверхности сознания, их можно сравнительно легко и быстро освоить и усвоить, можно изменить и можно вообще забыть.
Помимо путаницы в употреблении слова «культура», существует еще одно препятствие на пути изучения этого аспекта нашей жизни, по крайней мере на Западе. Глубокое и откровенное обсуждение национальных культур в современном западном мире, который очень чувствителен к нынешним политическим и идеологическим установкам, стало проблематичным. Идеология подвигает людей быть справедливыми и относиться ко всем одинаково, особенно когда речь идет о культуре меньшинств, что заставляет остановиться и подумать, прежде чем решиться на какие-либо кросс-культурные сравнения, а подумав, скорее всего, отбросить эту пагубную затею. В 1940-х и 1950-х годах антропологи и ученые в других областях активно изучали национальные культуры, но в 1960-х интерес к этой области знаний угас. В течение нескольких десятилетий постмодернизма, мультикультурализма, глобализма и «конца истории» на Западе господствовало представление о том, что настало время распрощаться с любыми бинарными оппозициями, в частности между культурами, и построить глобальное царство либеральной демократии, свободной от уродливых предрассудков и дискриминации в политических, экономических и социальных сферах человеческого существования. По всему миру возникли движения, чтобы воплотить эту мечту в действительность. Однако эти попытки потерпели неудачу. Напротив, мы наблюдаем, как культуры страстно, а зачастую и яростно сопротивляются любым изменениям вековых традиций. Ирак, Афганистан, «арабская весна» служат хорошими примерами провала внедрения демократии там, где ее никогда не было. Другие культуры возвращаются к своим традиционным парадигмам также страстно и яростно после периода принудительного сожительства с чуждыми культурами в рамках общей социально-политической структуры. В этом отношении приходят на ум Советский Союз и Югославия. Еще до того, как болезненные явления проявились в бурных событиях последних десятилетий, имеющие глаза видели, что до рая на земле еще далеко.
Начало 1980-х годов ознаменовалось возрождением интереса к различиям среди культур. В 1985 году Лоуренс Харрисон опубликовал статью, в которой утверждал, что экономическая отсталость Латинской Америки обусловлена специфической культурой этого региона. Статья была подвергнута суровой критике и протестам со стороны ученых во многих областях. Основополагающая статья Сэмюэля Хантингтона о столкновении цивилизаций (1993) и одноименная книга (1996 г.) подчеркивают роль культур и религий в международных отношениях. Его работы также вызвали многочисленные критические отзывы. Однако не следует забывать древнюю мудрость Горация: «Вилами гони природу, она все равно возвратится». Обсуждение различий между культурами в политике, экономике, международных отношениях практически во всех сферах человеческого бытования хоть и медленно, но возвращается.
В 2000 году Харрисон и Хантингтон выпустили сборник статей по материалам симпозиума «Культурные ценности и прогресс человечества» (Cultural Values and Human Progress), который состоялся в апреле 1999 года в Американской академии искусств и наук в Кембридже, штат Массачусетс[6]. Участники симпозиума исследовали влияние культуры на политику, экономику и общественные отношения. Выводы таковы: культура может или содействовать прогрессу, или сдерживать его. Национальная культура, то есть доминирующие ценности и социальные нормы, определяет уровень коррупции, эффективность деятельности институций, отношения между полами, соблюдение прав человека и соблюдение закона. Авторы также подчеркивают роль религии в формировании культуры и в ее влиянии на население. Было высказано мнение, что протестантизм, конфуцианство и иудаизм способствуют успеху их приверженцев по сравнению с другими конфессиями. Харрисон позже развил этот тезис в книге «Евреи, конфуцианцы и протестанты. Культурный капитал и конец мультикультурализма»[7]. Часть авторов сборника не только постулируют разницу между национальными или региональными культурами, но и выступают против культурного релятивизма, утверждая, что некоторые культуры объективно лучше, чем другие. «Плохие» культуры в их статьях это те, которые допускают массовое насилие и страдания среди населения. Ряд ученых классифицирует «качество» культур по тому, насколько они способствуют прогрессу или сдерживают его.
Известный культуролог Уильям А. Генри III в своей книге «В защиту элитарности»[8], сам либерал и демократ, оценивает культуры по их достижениям в обеспечении свободы, образования, научно-технического развития и общего уровня жизни населения. Несмотря на присущий ему либерализм, он не стесняется утверждать совершенно неполиткорректную, неприемлемую для западных либералов истину, что, исходя из этих критериев, можно различать высшие и низшие культуры. Он убежденный противник аффирмативных действий (дискриминация белых в пользу меньшинств) и защитник меритократии. Другой автор, британский экономист Стивен Д. Кинг, в своей книге «Опасный новый мир»[9] обсуждает полный провал глобализации в проекте преодоления «эгоистичного» поведения национальных государств и создания всеобщего процветания.
Формирование и увековечивание культурных моделей
Сборник «Культурные ценности и прогресс человечества» содержит также статьи противников трактовки культуры как определяющего фактора в развитии экономики, государственных институций и общественных отношений. По их мнению, ситуацию можно улучшить, внеся необходимые изменения в государственные структуры и повысив уровень образования среди населения[10]. Действительно, можно разработать новые методики детского воспитания, можно подсказать родителям, как прививать детям нужные культурные ценности и привычки, однако вовлечь в осуществление такой программы все население страны, заставить взрослых людей (родителей) использовать эти методики последовательно и в полном объеме вряд ли такая задача выполнима. Допустим, сверху спущена директива добиться успеха в новых подходах воспитания детей. Во исполнение этой директивы все взрослые, которые имеют или планируют иметь детей, должны будут пройти «школу молодого родителя» в массовом порядке; причем учиться нужно с энтузиазмом, все хорошо усвоить, а потом с тем же энтузиазмом выполнять рекомендации новых методик применительно к собственным детям. Но даже если родители будут добросовестно следовать всем инструкциям, полученным во время обучения, дети не станут послушно маршировать в заданном направлении. Они все равно будут наблюдать и перенимать миллионы мельчайших аспектов бессознательного поведения взрослых, обусловленного традиционными (устоявшимися) культурными нормами (или схемами в нейронных сетях, что одно и то же). Причем примером для них будут не только родители, не только другие члены семьи, но и «зеркало» социальной среды. Так что для успешного выполнения «геркулесова труда» по формированию новой «правильной» культуры придется каким-то образом изолировать, устранить «пагубное влияние» культурной среды, окружающей ребенка. Для этого взрослых следует отделить от детей и отправить в пустыню на сорок лет, пока не вымрут, а детей будут воспитывать и обучать специально отобранные сверхквалифицированные педагоги, иначе ничего не получится. Это, конечно, шутка.
Почему культурные коды так цепко оседают в сознании человека, что изменить их задача практически невыполнимая? Происходит ли формирование культурных кодов на генетическом уровне, или они формируются уже после рождения человека? Более подробно я рассмотрю этот вопрос в последней части книги. Пока же примем как аксиому, что в основном культурные коды, или схемы, формируются в процессе социализации человека в раннем детстве, то есть в течение первых шести-восьми лет жизни. Новые схемы, заключающие в себе культурные явления, то, с чем человек сталкивается на более поздней стадии развития (художественные или гастрономические предпочтения, отношение к моде, этикет и прочее), формируются, когда первичный процесс социализации уже завершен. Эти новые схемы уже не столь долговечны и не так глубоко интернализированы, как те, что возникли в раннем детстве. Например, увлечение новыми модными тенденциями у взрослого человека может возникнуть очень быстро и так же быстро исчезнуть. Освоить и полюбить суши в этом нет особой трудности для россиянина. И не только гастрономия, не только мода, но и классическое и популярное искусство специфичными для национальной культуры не являются.
Структура книги
Данная работа преследует двойную цель.
Во-первых, обосновать тезис о том, что многовековое противостояние между Россией и Западом коренится в уникальной истории России и колоссальном, хотя иногда и опосредованном, влиянии Русской православной церкви на формирование русской культуры.
Во-вторых, продемонстрировать и объяснить преемственность основных аспектов русской культуры, от возникновения централизованного Московского государства в XV веке (и даже раньше от Киевской Руси) до имперской, петербургской России XVIIIXIX веков, Советского Союза и, наконец, постсоветской России.
Первая часть книги посвящается истории религии в России. Религия во всех культурах является наиболее мощным формативным фактором, и Россия здесь не стала исключением. В 988 году Русь приняла византийское православие и, как следствие этого выбора, сделала первый, судьбоносный шаг на пути разделения русской и западной культур. Приняв православие, Россия унаследовала от Византии враждебное отношение к Римской католической церкви и всему тому, что шло от «ненавистных латинян». Различия между русской и западной культурами порождались не только и не столько догматическими расхождениями, сколько сопутствующими факторами, в частности полным запретом на латынь в России до начала XVIII века и отсутствием системы общего образования вплоть до начала XIX века. Этот «железный (деревянный) занавес» существенно тормозил развитие науки и промышленности.
Здесь же будут рассмотрены специфический характер религии и роль Церкви в постсоветской России, а также наследие русского православия в отечественной культуре.
Во второй части исследуются корни русского коллективизма и становление трудовой этики в России. Русская коллективистская культура формировалась прежде всего укладом крестьянской общины, которая в России существовала на пять столетий дольше, чем на Западе. Полное подчинение отдельно взятого человека интересам хозяина или коллектива, будь то семья (дети слушаются родителей, жена мужа), помещик, царь, община или государство, способствовало формированию авторитарного общества сверху донизу. Привычная общинная жизнь и неразвитая правовая система устанавливали приоритет коллективных нравственных норм над формальным законом. Общинная «уравниловка» во всем, с одной стороны, защищала крестьян от эксплуатации своими же сообщинниками, но с другой лишала мотивированных крестьян возможности разбогатеть и инвестировать накопления в дальнейшее развитие своего хозяйства.
Также во второй части рассматривается влияние политических, социальных и географических факторов на формирование трудовых привычек. Последняя глава второй части представляет собой характеристику трудовой этики в России на основе анализа произведений русской литературы XIX и XX веков.
Третья часть посвящена теме правового нигилизма неуважения к формальному закону, которое опять же объясняется многовековыми отношениями в крестьянской общине при крепостном праве. Начинается третья часть с исследования катастрофы самолета с российскими детьми в 2002 году и преступления, которое совершил Виталий Калоев, потерявший в этой катастрофе жену и детей. Анализ реакции российской общественности на эти события демонстрирует, что большинство россиян в общественных отношениях руководствуются не формальным законом, а внутренним чувством справедливости не правом, а «правдой».
Как показывает изучение разных периодов истории России, правовой нигилизм глубоко укоренен в сознании русского народа. В силу устойчивости культурного кода все попытки превратить Россию в правовое государство не дали желаемых результатов, и вряд ли следует ожидать существенных изменений в ближайшем будущем.
В четвертой части анализируется традиционное восприятие Америки россиянами. То, как человек видит окружающую действительность, характеризует его индивидуальное сознание и влияет на его поведение. Для успешного ведения диалога между людьми, говорящими на разных языках, конечно же, необходимо знание соответствующих языков, но очень часто одним знанием языка тут не обойтись. Гораздо более важным, определяющим фактором налаживания взаимоотношений между культурами может оказаться знание и понимание чужой культуры.
В последней главе четвертой части обсуждается асимметрия между восприятием Америки россиянами и восприятием России американцами. Россияне, которые имеют склонность к мифотворчеству, видят Америку в свете либо про-, либо антиамериканского мифа. Отношение россиян к Америке не рационально, а эмоционально (аффективно). И напротив, американцы индивидуалисты с рациональным сознанием, как правило, не создают мифов о России, а основывают свои суждения о ней, исходя из текущей политической ситуации.
Пятая часть книги посвящена психологии культуры. В ней я более подробно обсуждаю процессы социализации, а также кратко обращаюсь к вопросам генетики и эпигенетики, пытаясь определить их роль в передаче культуры от поколения к поколению. Социализация иллюстрируется двумя конкретными примерами: сравнительный анализ поведения композиторов Игоря Стравинского и Николаса Набокова[11] во время их поездок в СССР в 1960-е годы, а также социализация Никиты Михалкова в свете его соперничества со старшим братом Андреем Кончаловским. Последняя глава этой части представляет собой психологический анализ причин популярности американских республиканцев и, в частности, Дональда Трампа, среди эмигрантов из России.
Хочу подчеркнуть, что я по необходимости прибегал к обобщениям. Как и всегда, к любому из этих обобщений можно отыскать случай совершенно противоположный без исключений не было бы и правил.
Часть I
Религия
Булат Окуджава (1964)А все-таки жаль, что кумиры нам снятся по-прежнемуи мы иногда все холопами числим себя.
Малознакомые по своей необразованности и неразвитости с возвышенными догматами своей православной веры, русские знали ее преимущественно в ее обрядах и во всем том, что составляет ее внешнюю, видимую сторону.
Макарий (Булгаков), митрополит Московский и Коломенский (1883)