Стихотворения и поэмы для 11 класса - Высоцкий Владимир Семенович 17 стр.

В начале сентября на Новодевичьем наконец был сооружён памятник на могиле моих родителей. Памятник создан по моему архитектурному проекту. Идея проста трёхтонный шар серого гранита находится на наклонной плоскости. Его удерживает от падения небольшой крест. Из меди с глазурью. Освящение памятника провёл отец Валентин.

Проект мой был с удивительной бережностью и тщательностью выполнен в мастерской Зураба Церетели. Спасибо Зурабу, поклон резчикам Давиду, Важе и разнорабочим, которые на руках, без крана, установили шар.

Вчера этот беспощадный шар поглотил новую жертву сибирского страдальца за всех нас, за Россию Виктора Петровича Астафьева.

Б. Г.

* * *

* * *

МОСКBА. КРЕМЛЬ

ДBОЙНОЙ ЦИФЕРБЛАТ

В. М. Бограду

СТАТУЯ

11 СЕНТЯБРЯ

ШАР АДА

Декабрь дебаркадер.

Толпятся, ожидая отправки пассажиры персонажи ушедшего переломного года деревья, фигуры, собаки события и герои моей последней книги, ангелы, алкаши, бабуся-врунишка из передачи «Дачники», объявившая, что и я бывал в гостях у журналиста Луи. Исправляя неряшливость телеавторов, повторю, что я не только никогда не был у него на даче, но и даже не был с ним знаком А рядом сутулится другой Луи великий Луи Арагон, крупнейшая фигура прошлого века Наш бардак кодируется в строфы. Кабарда инстинкта переходят в кардан разума.

С Пьером Карденом я виделся 1 декабря этого года. Я приехал к нему с киногруппой поговорить о 20-летнем юбилее «Юноны и Авось». Он встретил нас стройный, страстный. Сказал: «Юнона»  самый сильный спектакль, который я видел в жизни». Неслучайно в его парижском театре, где когда-то были наши гастроли, на фризе из афиш лучших спектаклей помещены две афиши «Юноны». Два креста, два Андреевских флага.

В Каннах сквозило. Но хозяин не признавал пальто. Его уникальная вилла, построенная без единого прямого угла, подобно осьминогу, ворочалась в сумерках.

Барокамера памяти?

21 декабря состоится мой вечер в Театре на Таганке поэзия в сопровождении лазера. 28 декабря я выступаю в Киевской консерватории Что ж, погрузимся и мы в этот декабрьский дебаркадер со своим скорбным скарбом.

Куда нам плыть? В светлое будущее?

Брр Dark.

КРОBЬ

ЛИФТ ЗАСТРЯЛ

ДОЧЬ ХУДОЖНИКА

TRADE CENTER

ЧАТ ИСТОРИЧЕСКИЙ

ЧАТ ЛУННОЙ РЭПСОДИИ

Партия и фортепьано

* * *

* * *

ДЕМОНСТРАЦИЯ ЯЗЫКА

ЗАЗДРАBНАЯ ПЕСНЯ B ЧЕСТЬ ДBАДЦАТИЛЕТИЯ «ЮНОНЫ» И «АBОСЬ»

ЮБИЛЕЙ «ЮНОНЫ И АBОСЬ»

АBТОРЕКBИЕМ

Памяти У. Б. Йейтса

* * *

ПОСТСКРИПТУМ

ТЕМА

МУЗА

НАДПИСЬ НА ШЕСТОМ ТОМЕ

ТЕРЯЮ ГОЛОС

1

2

3

ЛЕТО ОЛИГАРХА

BOTERO

В июне этого года я был на фестивале в Медельине, Колумбия.

Колумбия не мелочится в культуре: первый писатель мира сейчас Габриэль Гарсиа Маркес, крупнейший скульп-тор мира Ботеро. Оба колумбийцы. Ботеро родился в Медельине. Гигантские скульптуры его выставлялись на Елисейских Полях и в Нью-Йорке. Мандельштамовские тяжесть и нежность характерны для его стиля. Личность безразмерна. Кватроченто тянется в четвёртое тысячелетие. Ботеро сегодня самый известный художник. На фестивале я встретился со старыми друзьями: шведом Ласси Содербергом, американцем Баракой, сильными колумбийцами Гарольдом Тенорио и Никалосом Суескуном, Атукеем Окаем крупнейшим поэтом Ганы. Он когда-то учился в Москве. И на память по-русски читал моего «Гойю». Тысячи молодых колумбийцев на газонах и асфальте часами слушали стихи.

Есть русская интеллигенция. В Одессе неделю назад на моём вечере зал встал после того, как я прочитал стихи памяти Юрия Щекочихина. Пришла записка. В ней после комплиментарных слов было написано: «Как вы относитесь к родине сейчас, когда она плюёт на всех на нас?»

Ночью я написал ответ.

АСФАЛЬТОBАЯ ОРХИДЕЯ

B саду

Разговоры

* * *

ОБЛАКА

БУЛЬBАР B ЛОЗАННЕ

ОСЕНЬ ПАСТЕРНАКА

МОРЕ

ДЕНЬГИ ПАХНУТ

* * *

НЕ СЕТУЮ

РАДИ ТЕБЯ

НОBЫЕ СТИХИ

НОBЫЙ ПОЭТ

ОЗЕРО ЖАЛОСТИ

ОТКАТ

* * *

СОСКУЧИЛСЯ

ПРОЩАЙ, САЙГАЧОНОК!

ПЛОХОЙ ПОЧЕРК

СЕМИДЫРЬЕ

* * *

Памяти Алексея Хвостенко

BЕСЁЛЕНЬКИЕ СТРОЧКИ

ПРЕМЬЕРА

ДОМ ОТДЫХА

* * *

ИBАН-ЦАРЕBИЧ

Ю. Д.

ДИРИЖЁРКА

BИРТУАЛЬНОЕ BРУЧЕНИЕ

1

2

3

ХОББИ

ПЕСЕНКА

МАРЛЯ BРЕМЕНИ

КЛАРНЕТ

ЗАГАДКА ЛФИ

ПАМЯТИ НАТАШИ ГОЛОBИНОЙ

* * *

Михаилу Жванецкому

СОМНАМБУЛА

ПАМЯТИ ЮРИЯ ЩЕКОЧИХИНА

* * *

* * *

* * *

АПЕЛЬСИНЫ, АПЕЛЬСИНЫ

Нью-йоркский отель «Челси»  антибуржуазный, наверное, самый несуразный отель в мире. Он похож на огромный вокзал десятых годов, с чугунными решётками галерей даже, кажется, угольной гарью попахивает. Впрочем, может, это тянет сладковатым запретным дымком из комнат.

Здесь умер от белой горячки Дилан Томас. Лидер рок-группы «Секс пистолс» здесь или зарезал, или был зарезан своей любовницей. Здесь вечно ломаются лифты, здесь мало челяди и бытовых удобств, но именно за это здесь платят деньги. Это стиль жизни целого общественного слоя людей, озабоченных социальным переустройством мира, по энергии тяготеющих к «белым дырам», носящих полувоенные сумки через плечо и швейцарские офицерские крестовые красные перочинные ножи. Здесь квартирует Вива, модель Энди Уорхола, подарившая мне, испугавшемуся СПИДа, спрей, чтобы обрызгать унитазы и ванную.

За телефонным коммутатором сидит хозяин Стенли Барт, похожий на затурканного дилетанта-скрипача не от мира сего. Он по рассеянности вечно подключает вас к неземным цивилизациям.

В лифте поднимаются к себе режиссёры подпольного кино, звёзды протеста, бритый под ноль бакунинец в мотоциклетной куртке, мулатки в брюках из золотого позумента и пиджаках, надетых на голое тело. На их пальцах зажигаются изумруды, будто незанятые такси.

Обитатели отеля помнили мою историю.

Для них это была история поэта, его мгновенной славы. Он приехал из медвежьей снежной страны, разорённой войной и строительством социализма.

Сюда приехал он на выступления. Известный драматург, уехав на месяц, поселил его в своём трёхкомнатном номере в «Челси». Крохотная прихожая вела в огромную гостиную с полом, застеленным серым войлоком. Далее следовала спальня.

Началась мода на него. Международный город закатывал ему приемы, первая дама страны приглашала на чай. Звезда андеграунда режиссер Ширли Кларк затеяла документальный фильм о его жизни. У него кружилась голова.

Эта европейка была одним из доказательств его головокружения.

Она была фоторепортёром. Порвав с буржуазной средой отца, кажется, австрийского лесовика, она стала люмпеном левой элиты, круга Кастро и Кортасара. Магниевая вспышка подчёркивала её близость к иным стихиям. Она была звёздна, стройна, иронична, остра на язык, по-западному одновременно энергична и беззаботна. Она влетала в судьбы, как маленький солнечный смерч восторженной и восторгающей энергии, заряжая напряжением не нашего поля. «Бабочка-буря»  мог бы повторить про неё поэт.

Едва она вбежала в моё повествование, как по страницам закружились солнечные зайчики, слова заволновались, замелькали. Быстрые и маленькие пальчики, забежав сзади, зажали мне глаза.

 Бабочка-буря!  безошибочно завопил я.

Это был небесный роман.

Взяв командировку в журнале, она прилетала на его выступления в любой край света. Хотя он и подозревал, что она не всегда пользуется услугами самолётов. Когда в сентябре из-за гроз аэропорт был закрыт, она как-то ухитрилась прилететь и полдня сушилась.

Её чёрная беспечная стрижка была удобна для аэродромов, раскосый взгляд вечно щурился от непостижимого света, скулы лукаво напоминали, что гунны действительно доходили до Европы. Её тонкий нос и нервные, как бусинки, раздутые ноздри говорили о таланте капризном и безрассудном, а чуть припухлые губы придавали лицу озадаченное выражение. Она носила шикарно скроенные одежды из дешёвых тканей. Ей шёл оранжевый. Он звал её подпольной кличкой Апельсин.

Для его суровой снежной страны апельсины были ввозной диковиной. Кроме того, в апельсинном горьком запахе ему чудилась какая-то катастрофа, срыв в её жизни, о котором она не говорила и от которого забывалась с ним. Он не давал ей расплачиваться, комплексуя с любой валютой.

Не зная языка, что она понимала в его славянских песнях? Но она чуяла за исступлённостью исполнения прорывы судьбы, за его романтическими эскападами, провинциальной неотёсанностью и развязностью поп-звезды ей чудилась птица иного полёта. В тот день он получил первый аванс за пластинку. «Прибарахлюсь,  тоскливо думал он, возвращаясь в отель.  Куплю тачку. Домой гостинцев привезу».

В отеле его ждала телеграмма: «Прилетаю ночью тчк Апельсин». У него бешено заколотилось сердце. Он лёг на диван, дремал. Потом пошёл во фруктовую лавку, которых много вокруг «Челси». Там при вас выжимали соки из моркови, репы, апельсинов, манго новая блажь большого города. Буйвологлазый бармен прессовал апельсины.

 Мне надо с собой апельсинов.

 Сколько?  презрительно промычал буйвол.

 Четыре тыщи.

На Западе продающие ничему не удивляются. В лавке оказалось полторы тысячи. Он зашёл ещё в две.

Плавные негры в ковбойках, отдуваясь, возили в тележках тяжкие картонные ящики к лифту. Подымали на десятый этаж. Постояльцы «Челси», вздохнув, невозмутимо смекнули, что совершается выгодная фруктовая сделка. Он отключил телефон и заперся.

Она приехала в десять вечера. С мокрой от дождя головой, в чёрном клеенчатом проливном плаще. Она жмурилась.

Он открыл ей со спутанной причёской, в расстёгнутой полузаправленной рубахе. По его растерянному виду она поняла, что она не вовремя. Её лицо осунулось. Сразу стала видна паутинка усталости после полёта. У него кто-то есть! Она сейчас же развернётся и уйдёт.

Его сердце колотилось. Сдерживаясь изо всех сил, он глухо и безразлично сказал:

 Проходи в комнату. Я сейчас. Не зажигай света замыкание.

И замешкался с её вещами в полутёмном предбаннике.

Ах так! Она ещё не знала, что сейчас сделает, но чувствовала, что это будет что-то страшное. Она сейчас сразу всё обнаружит. Она с размаху отворила дверь в комнату. Она споткнулась. Она остолбенела. Пол пылал.

Тёмная пустынная комната была снизу озарена сплошным раскалённым булыжником пола.

Пол горел у неё под ногами. Она решила, что рехнулась. Она поплыла.

Четыре тысячи апельсинов были плотно уложены один к одному, как огненная мостовая. Из некоторых вырывались язычки пламени. В центре подпрыгивал одинокий стул, будто ему поджаривали зад и жгли ноги. Потолок плыл алыми кругами.

С перехваченным дыханием он глядел из-за её плеча. Он сам не ожидал такого. Он и сам словно забыл, как четыре часа на карачках укладывал эти чёртовы скользкие апельсины, как через каждые двадцать укладывал шаровую свечку из оранжевого воска, как на одной ноге, теряя равновесие, длинной лучиной, чтобы не раздавить их, зажигал, свечи. Пламя озаряло пупырчатые верхушки, будто они и вправду раскалились. А может, это уже горели апельсины? И все они оранжево орали о тебе.

Они плясали в твоём обалденном чёрном проливном плаще, пощёчинами горели на щеках, отражались в слезах ужаса и раскаянья, в твоей пошатнувшейся жизни. Ты горишь с головы до ног. Тебя надо тушить из шланга! Мы горим, милая, мы горим! У тебя в жизни не было и не будет такого. Через пять, десять, через пятнадцать лет ты так же зажмуришь глаза и под тобой поплывёт пылающий твой единственный неугасимый пол. Когда ты побежишь в другую комнату, он будет жечь тебе босые ступни. Мы горим, милая, мы горим. Мы дорвались до священного пламени. Уймись, мелочное тщеславие Нерона, пылай, гусарский розыгрыш в стиле поп-арта!

Это отмщение ограбленного эвакуационного детства, пылайте, напрасные годы запоздавшей жизни. Лети над метелями и парижами, наш пламенный плот! Сейчас будут давить их, кувыркаться, хохотать в их скользком, сочном, резко пахучем месиве, чтоб дальние свечки зашипели от сока

В комнате стоял горький чадный зной нагретой кожуры.

Она коротко взглянула, стала оседать. Он едва успел подхватить её.

 Клинический тип,  успела сказать она.  Что ты творишь! Обожаю тебя

Через пару дней невозмутимые рабочие перестилали войлок пола, похожий на абстрактный шедевр Поллока и Кандинского, беспечные обитатели «Челси» уплетали оставшиеся апельсины, а Ширли Кларк крутила камеру и сообщала с уважением к обычаям других народов: «Русский дизайн».

2006

* * *

ИНТЕРФЕРНАЛ

О КАЗАЛОСЬ

НИЩИЙ ХРАМ

* * *

* * *

ЁЛОЧНЫЕ ПАЛЬЧИКИ

ОТ ТРЁХ ДО ЧЕТЫРЁХ

ОДА МОЕЙ ЛЕBОЙ РУКЕ

* * *

ЧАСОBНЯ АНИ ПОЛИТКОBСКОЙ

Поэма

Memento Anna

Часовёнок

Блуждающая часовня

Февральский эпилог

БОЛЬШОЕ ЗАBЕРЕЩАНИЕ

Поэма

I

II

III

IV

V

VI

P. S.

P. P. S.

Владимир Высоцкий

Стихи и песни

Песни 19601966 годов

Сорок девять дней

Татуировка

«Я был душой дурного общества»

Ленинградская блокада

«Что же ты, зараза, бровь себе побрила»

«Позабыв про дела и тревоги»

Серебряные струны

Тот, кто раньше с нею был

«У тебя глаза как нож»

Лежит камень в степи

Артуру Макарову

Большой Каретный

Левону Кочаряну

«Если б водка была на одного»

«Сколько лет, сколько лет»

«Правда ведь, обидно если завязал»

« Эй, шофер, вези Бутырский хутор»

«За меня невеста отрыдает честно»

Рецидивист

«Я женщин не бил до семнадцати лет»

Про Сережу Фомина

Штрафные батальоны

Письмо рабочих тамбовского завода китайским руководителям

Антисемиты

Песня про Уголовный кодекс

Наводчица

О нашей встрече

Все ушли на фронт

«Я любил и женщин и проказы»

«Вот раньше жизнь!..»

Песня про стукача

«Потеряю истинную веру»

Песня о звездах

Братские могилы

Городской романс

«Я был слесарь шестого разряда»

Ребята, напишите мне письмо

«Ну о чем с тобою говорить!..»

«Парня спасем»

Песня о нейтральной полосе

Попутчик

«Сыт я по горло, до подбородка»

Игорю Кохановскому

«Мой друг уедет в Магадан»

Игорю Кохановскому

«В холода, в холода»

Высота

Песня про снайпера, который через 15 лет после войны спился и сидит в ресторане

День рождения лейтенанта милиции в ресторане «Берлин»

«Перед выездом в загранку»

«Есть на земле предостаточно рас»

Песня о сумасшедшем доме

Про черта

Песня о сентиментальном боксере

Песня космических негодяев

В далеком созвездии Тау Кита

Про дикого вепря

«При всякой погоде»

«Один музыкант объяснил мне пространно»

«У домашних и хищных зверей»

«А люди все роптали и роптали»

Дела

В. Абдулову

Песня о друге

Здесь вам не равнина

Военная песня

Скалолазка

Прощание с горами

«Свои обиды каждый человек»

Она была в Париже

Л. Лужиной

«Возле города Пекина»

Песня-сказка о нечисти

Песня о новом времени

Песни 19671970 годов

«Корабли постоят и ложатся на курс»

Случай в ресторане

Пародия на плохой детектив

Профессионалы

Песенка про йогов