Последовательное и активное использование этих базисных конструктивистких метатехнологий, собственно, и обеспечивает сверх-быстрый эффект магических практик, столь востребованный главными потребителями этого вида помощи. Что же касается дифференцированных диагностических метатехнологий, то, например, в практиках дивинации-гадания такие технологии выполняли важнейшую функциональную роль индикатора «горячо холодно». На этапе установления контакта диагностические метатехнологии использовались практически во всех вариантах супервизируемых магических практик.
В отношении полноты и адекватности всего метатехнологического арсенала на дифференцированных этапах терапевтической (магической) коммуникации следует сказать, что в силу как правило «скомканного» прохождения этапов супервизируемых сеансов магической практики, дать оценку по настоящему параметру было затруднительно.
По главному содержательному параметру исследуемого уровня степени успешности в формировании синергетической стратегии внесознательных инстанций и форсированного развития состояния гиперпластики у клиента (с учетом и предварительной работы по адресной мотивации клиентов) практически все супервизируемые случаи были успешными.
На структурно-технологическом коммуникативном уровне проводился анализ полноты ассортимента и соответствия используемых магических техник личному мифу клиента, а так же высказанным на начальных этапах магической сессии пожеланиям клиентов; оценивалась степень достижения главной цели структурно-технологического уровня: степень совладания с заявленной проблемой и редукции дискомфортного состояния.
Здесь можно только лишь повторить, что в нашем случае имело место полное соответствие изначальных установок клиентов на оказание «магической» помощи и характера реализуемой практики.
Собственно технический ассортимент такой помощи, имея ввиду и внешнюю активность парапрофессионалов, реализующих соответствующий блок магической практики, с нашей точки зрения был достаточно узким и сводился к воспроизведению некоего заученного ритуала и комментариям того, что происходит «на внутреннем плане».
В то же время, эти комментарии, в основном, отражали ожидания клиента, высказанные ими ранее. А некоторые особенности динамики статуса парапрофессионалов, фиксируемые в период проведения сессии, и материалы полуструктурированного интервью, полученных в части случаев, указывали на то, что реализуемая ими технология содержит базисные компоненты активного воображения (АВ).
Практически важным здесь представляется то, что клиенты, в ходе такой демонстрации и проговаривания визуализируемых парапрофессионалом изменений, находились в состоянии тотальной гиперпластики и почти всегда «видели» или чувствовали нечто аналогичное. Т. е. программа желаемых терапевтических изменений в каком-то смысле «работала». В конечном итоге, клиенты почти всегда получали именно то, что они хотели получить, и в таком варианте, который и был для них наиболее приемлемым.
Что касается вопроса о достижении устойчивых и долгосрочных результатов, то по неполным данным полугодового катамнеза эффективность магических практик, используемых в отношении клиентов с расстройствами адаптации, по параметрам редукции дискомфорта и повышению качества жизни, по крайней мере, не уступает эффективности профессиональных психотехнологий.
Наша интерпретация такого предварительного оценочного результата содержит, помимо прочего, и допущение того, что сама по себе возможность получения «сверх-естественно эффективной» магической помощи в кризисной ситуации является фактором ресурсной поддержки клиента, если только этот фактор не используется с целью «привязывания» клиента к парапрофессионалу.
На собственно магическом коммуникативном уровне (специально выделяемый четвертый коммуникативный уровень, используемый только лишь для оценки парапрофессиональных практики) проводился анализ единственного содержательного параметра степени реализация «чудесных» посланий у клиентов, которые не могли знать или догадываться об используемых по отношению к ним технологий дистанционного «магического» воздействия. При этом учитывались случаи только очной, отсроченной супервизии, поскольку телевизионные версии подобных «чудес» в расчет приниматься не могут.
Здесь сразу нужно сказать о том, что таких «проверенных» случая было только три, все они были связаны с исключительно тяжелым состоянием пациентов, в двух случаях сопровождающихся синдромами нарушенного сознания. Контрольная группа, в связи с явно недостаточным числом наблюдений, не была сформирована. Все клиенты получали интенсивную медикаментозную терапию.
В связи со всеми этими смущающими факторами, существенное улучшение состояния у всех трех клиентов данной группы (вопреки крайне пессимистическим врачебным прогнозам) не может быть однозначно интерпретированно как результат дистанционной «магической» практики. Что, конечно, не может означать такую же однозначную справедливость обратного вывода.
Но даже и в почти невероятном случае того, если бы количество наблюдений по этому единственному рассматриваемому параметру было достаточным, а контрольная группа была бы сформирована по правилам доказательной практики в силу непроработанности такого концепта как «вещественность» промежуточного этапа «магического» воздействия полученные доказательства вряд ли были бы приняты консервативным научным сообществом.
В практической плоскости этот последний тезис означает только лишь то, что исследование всего комплекса вопросов, связанных с возможностью трансформации актуальных планов реальности за счет использования пластичных механизмов времени, требует не только масштабного и во всех отношениях обеспеченного научного проекта, но и достаточно глубокой ревизии собственно исследовательских подходов, технологий и их эпистемологического обеспечения.
Таким образом, общий выводом по исследованию механизмов эффективности традиционных форм первородной психотерапии, как бы она не называлась в различные исторические периоды, а также современных способов реализации множества парапрофессиональных практик, являются обоснованные утверждения того, что:
эти, «стихийно-сложившиеся» формы помощи, как правило носят краткосрочный характер и в этом смысле полностью соответствуют актуальному запросу населения: «максимум желаемых конструктивных изменений за минимальное время»;
эффективность данных форм помощи, с акцентом на оперативное достижению желаемого для клиентов результата, как правило связана с присутствием двух «больших» компонентов в функциональном поле анализируемых психотехнологий: 1) формирование максимально благоприятного для быстрых конструктивных (терапевтических) изменений контекста (то есть, вполне определенной, психопластической в своей основе «почвы» для таких изменений): 2) наличие проработанного, четко структурированного психотехнического алгоритма ритуала, в котором как правило присутствует закодированная последовательность определенных терапевтических изменений; 3) вышеприведенные первый и второй «большие» компоненты оформляются в приемлемой для клиента культурной традиции.
2. Экспрессивные форматы профессиональной психотерапии
Углубленные исторические исследования процессов становления близкой к психотерапии, по своему основному предмету, медицинской профессии «Психиатрия», показывают, что «одноразовые» психотехнические приемы, обозначаемые как «психическое лечение», использовались в практике лечения пациентов в том числе и с достаточно тяжелыми психическими и поведенческими расстройствами начиная с позднего средневековья и особенно интенсивно с конца XVIII века. Этот период связан с именем Филиппа Пинеля, который активно проводил в жизнь принцип нестеснения психически больных. Пинель широко экспериментировал с экспансивными, порой рискованными средствами психического воздействия, меняющими очевидно деструктивные и опасные для сами пациентов формы поведения (например, категорический отказ от приема пищи) на более приемлемые.
Видный ученый, выдающийся историограф процесса становления клинической психиатрии Юрий Владимирович Каннабих в своем основном труде «История психиатрии» (1928) подробно описывает прецеденты такого «психического лечения» и подчеркивает факты того, что процедуры подобного, мы бы сказали акцентированного стрессового воздействия, тщательно прорабатывались и поручалась специально подготовленному персоналу. Сам Пинель и его последователи говорили о необходимости чередовать векторы психического воздействия (негативно-позитивное подкрепление желательных форм поведения пациентов с психическим нарушениями), при том обязательном условии, что любые формы общения с больными людьми несут гуманный посыл.
Далее, если придерживаться точки зрения того, что начало профессиональной (т. е. опирающейся на более или менее обоснованные научные подходы и концепции) психотерапии восходит к известному труду Дэниела Х. Тьюка (1872), в котором впервые внятно был артикулирован сам этот термин, но также в духе научных достижений того времени дана объяснительная модель неоспоримых фактов воздействия целенаправленных психотехнических манипуляций на телесные функции, то краткосрочные форматы такого воздействия занимают здесь доминирующие позиции.
Справедливости ради, стоит сказать и о том, что даже и неполного консенсуса относительно исторического старта профессиональной психотерапии и, соответственно, изначальных приоритетов в отношении временных форматов оказываемой помощи, в психотерапевтическом сообществе безусловно нет. К примеру, существенная часть специалистов считает, что научная психотерапия начинается с появлением психоанализа, буквально «привязанного» к долгосрочным форматам (до года и более) психотерапевтической помощи и поддержки. И конечно, любителям пикантных профессиональных нюансов известно, что как раз с помощью абсолютно научных методов исследования (когортные исследования, лонгитюдный исторический контроль и проч.) непримиримым оппонентом психоанализа Гансом Юргеном Айзенком (1952) было убедительно показано, что вот этот долговременный формат, в смысле итоговых результатов повышения качества жизни, проигрывает не то что другим психотерапевтическим методам, но даже и группе, где вообще никакой психотерапии не проводилось. Вот этот первый «конфуз» в благородном семействе будто бы научно обоснованных методов психотерапии возможно и был первой попыткой корректного исследования сравнительной эффективности временных форматов профессиональной психотерапевтической помощи.
Другая группа любителей исторической справедливости отстаивает току зрения того, что начало профессиональной психотерапии было положено в 1776 Францем Антоном Месмером, к этому времени отчетливо сформулировавшим свою базовую концепцию «животного магнетизма» и разработавшему весьма экспрессивную и впечатляющую технологию управления «магнетическим флюидом квинтэссенцией животного магнетизма». Соответственно, лица, практиковавшие данный метод, назывались «магнетизерами». Здесь же надо сказать о том, что «месмеризм» именно так и обозначалось данная идея и психотехническая конструкция еще при жизни Месмера был признан лженаукой и предан анафеме респектабельным академическим сообществом. А сверх-естественная популярность этого метода была объявлена вредной психической эпидемией, против которой всякому благонамеренному гражданину следовало бороться.
Попутно заметим, что против сходной концепции жизненной энергии, которая насчитывает несколько тысяч лет и является основой традиционной китайской медицины; идеи о неком скрытном жизненном начале или жизненной силе, сформулированной великим ученым, Николаем Ивановичем Пироговым (1879), которого уж никто не мог назвать мистиком или сумасбродом, а напротив, как он сам говорил, окружающие считали его самым, что ни на есть «радикальным материалистом»; концепции признания особой, скрытой психической энергии, сформулированной Владимиром Михайловичем Бехтеревым в самом конце XIX века (ст. «Необходимость признания особой энергии»); а также против системы витализма Ханса Дриша (1906) с его обновленным пониманием значения термина «энтелехия» как некой, отчасти управляемой программы развертывания феномена жизни в привычных нам категориях времени и пространства никто особенно не возражал. Возможно потому, что сами эти уважаемые авторы, состоявшиеся и признанные ученые, преподносили свои идеи как гипотезы, которые пока еще не находят «вещественного» подтверждения, но без которых любые «приземленные» объяснительные модели функционирования сложных живых систем рассыпаются в прах.
Но вернемся к вопросу о наиболее распространенных временных форматах профессиональной психотерапии в начальном периоде своего становления. Предоставим слово самому Дэниелу Тьюку, превосходно объяснившему суть «месмеризма» и его роли в психотерапевтической практике. В шестом разделе своего знаменитого труда «Дух и тело. Действие психики и воображения на физическую природу человека», автор выделяет специальную главу, которая так и называется: «Месмеризм» (1872). Здесь Тьюк пишет следующее: «Если приходится искать в животном магнетизме истинное объяснение действия месмеризма, то очевидно нам нечего им и заниматься если же мы не воспользуемся этими фактами, то лишим себя большого количества очевидных и сильных доказательств влияния состояния сознания на телесные болезни . Мы вправе требовать, чтобы на эти явления обратили заслуженное внимание, и рассматривали их так, как бы они происходили от магнетизма; мы еще просим утилизировать их в качестве психотерапевтических агентов, даже тогда, когда их действие относится к воображению, вниманию или доверию».
Интересно то, что в следующей главе рассматриваемого раздела цитируемой книги, которая уже называется «Брэдизм» по имени одного из первых авторов научного гипноза, Тьюк описывает терапевтические эффекты от применения технологий «месмеризма» даже и в том случае, когда пациенты были отнюдь не расположены к используемому методу или принимали его равнодушно. То есть, Тьюк, как истинно большой и не ангажированный ученый, по всей видимости понимал относительную ценность любых объяснительных моделей в такой сложной сфере как психика человека. Единственным, заслуживающим внимание критерием здесь был результат, достигаемый с использованием конкретной психотехнологии. Совершенно определенно Тьюк говорил и о том, что нескольких сеансов «месмеризма», но также и «брэдизма» бывало достаточно для достижения стойких улучшений у пациентов с хроническими соматическими заболеваниями, месяцами или даже годами не получающих облегчение от приема лекарственных препаратов того времени.